Представьте себе – забор, у забора невысокая будка, на будке массивный шар, весь в сетке меридианов и параллелей. А на шаре – кто бы, вы думали? – на шаре стоит Ильич. И если бы он просто стоял, так он еще при этом гудит.

Место философии – в самом начале зачинания нового бытия, на его переднем крае. Мысль обладает онтологическим первенством, прокладывает путь бытию...

Утро в Антверпене немо и ветрено, // Кажется, в простынях скрылись амуры. // Время ночное просеяно, сверено, // Улица дремлет на краешке урны. // Спишь? Ну а я привыкаю к бессоннице, // Ежась в жакете цветном из муслина, // Тупо окрест обхожу, как паломница, // Нюхая запах корицы в витринах

Саша встревожился, приметив вдруг, что ночь мутнеет за окном, как полузабытый фильм, виденный когда-то, в далеком детстве, по старому черно-белому телевизору: за толстой непрозрачной линзой метались какие-то расплывчатые тени, и от этого все предметы в кухне как-то странно искажались, как будто кто-то поворачивал экран на тридцать градусов, и тогда само присутствие в этом мире теней казалось особенно эфемерным, и дрожащий неуверенный Степкин голос доносился до напряженного алкоголем слуха, как слабая радиоволна, случайно пробившаяся сквозь глушилки и другие эфирные помехи