Комментарий | 0

Музыка финала (Сорок дней со дня ухода поэта Владислава Пенькова)

 

Владислав Пеньков. 25 августа 2020 года

 

 

            Самое позднее с конца января этого года Влад Пеньков не только ясно отдавал себе отчёт в скором окончании своего земного пути, но и влил эту ясность в чеканные формулировки, публично адресовав их по крайней мере мне. В конце февраля на сайте стихи.ру велись работы по обновлению программного обеспечения, следствием которых стало исчезновение со страницы поэта всех (!) его произведений. Среди известных мне авторов такое произошло только с ним. А именно на этой странице Владислав разбил свой последний базовый лагерь. Седьмого марта автор «Из Бургоса» (некоторые читатели думали, что стихи и впрямь приходят из испанского Бургоса, а может {было и такое восприятие} — из Бургаса, что на Понте Эвксинском, поскольку фонетически «о» и «а» легко путаются, ударение плавает, а, по всем ощущениям, море должно было быть где-то совсем рядом, впрочем, и Кастильский берег ведь недалёк от старой Кастильской столицы) разместил 12 сборников, восстановив — и обновив страницу. Всё заново, всё сначала — в последний раз. Каждый прожитый день — и даже час — Влад считал достижением. Радовался, как чуду, 51-му дню рождения. Знал, что 52-го не будет. Мечтал дожить до февраля будущего года. Писал много — по несколько стихотворений в день. И всё по восходящей.

 

            Нам не посчастливилось беседовать обстоятельно. Я рад, что сбережённая энергия превращена Владом в стихи. Но из его комментариев и немногих писем ко мне знаю, что, как собеседник, Владислав имел сказать очень многое — о культуре и истории, о поэзии, о философии чувств. Осмелюсь привести его признание о природе собственного творчества, поскольку вижу в нём безусловное духовное завещание пишущим, которое он адресовал не одному мне — и не мне первому:

 

            «Я самый обыкновенный человек, со всеми присущими обыкновенному привычками, так сказать, запахами и звуками. Может, единственное, что меня отличает от самой уже обычной обычности, это какие-то странности моей то ли души, то ли физиологии. Первого под давлением второго. Я о том, что я умею слышать музыку и ощущать её как всестороннюю глубину. Можно сказать, что у меня есть внутреннее небо. Музыке не обязательно звучать и небу не обязательно быть видимым, чтобы я их ощущал где-то в своей физиологической глубине, ощущал как горько-сладостное эротическое, да что там — предоргазменное напряжение. Только намного тоньше, намного трепетнее, чем простой природный зов желёз. До невероятной тонкости материи ощущаемого, до полётного трепета в этом внутреннем небе. Иногда это начинается, когда я на самом деле слушаю музыку, и это может быть как Бах, так и великий композитор сегодняшних дней — английский рок (?) — музыкант Питер Габриэль. В такие моменты между ними нет никакой разницы, современны и вечны оба. Это может быть, когда я читаю, читаю, и меня вдруг пронзает физический трепет с изнанкой из трепета душевного, если верить в существование души. Иногда для этого достаточно просто курить, но при этом надо обязательно пить, не обязательно алкоголь, я замечаю, что ароматный эрл грей в чашке из тонкого фарфора, горячий и горько-сладкий, выносит мозги лучше и дальше моего любимого рома, кубинского и невероятно крепкого. Так или иначе, время от времени я отправляюсь в полёт всем своим безусловным телом и всей своей условной душой. Не знаю, много ли тайны в такой физиологии, в таких вылетах тела и души, остающихся самими собой, но трепещущими намного тоньше, чем от самого сладкого секса или другого похожего наслаждения. Тайна для меня в другом. Мне интересно, где я в такое время нахожусь, потому что я вижу перед собой неизменный интерьер и экстерьер и — слышу новые ст-ния, приходящие ко мне строка за строкой в уже готовом виде...» (16 июня 2020 г., 05:20)

 

            Поэт выше композитора. Последний только записывает музыку, которую слышит, а поэт должен привести музыку к слову. Должен — а не просто может. Сам являясь изначально музыкальным инструментом — во всей его телесной организации и акустике-душе. Не слово «б-г», а слово «ст-ние» Владислав всюду записывал в «немом» варианте с внутренним дефисом — и очень не любил применения расхожего формально-цитатного богословия в качестве эстетического и этического руководства. Раскрытие содержание музыки — тех вибраций, что в нотной записи суть чувства как таковые,  о н т о л о г и я  чувств — вот дело поэта.

 

 

Невыносимый свет дневной
ещё страшней, чем свет вечерний.
Стоит печально надо мной
лучей печальных виночерпий.
...
Я жду покоя. Где покой?
Покоя не было и нету.
Я не могу прикрыть рукой
глаза от мертвенного света...
 
(«Загадка часа», 16 августа 2020 г., Из Бургоса)

 

 

            Вышедшее из под пера Владислава Пенькова состоит из чувства высшей пробы — собственно  л и р и к и,  которая одна только отличает стихотворение от формальной версификации. В лирику Владислав переплавлял не только гражданское чувство, непокорное многим поэтам, но и материю куда более неподатливую — дух времён, гудение истории и колокольный звон культуры. Влад любил использовать скрытую или явную форму загадки — узнаёт ли читатель, о ком или о чём речь? И если нет — это неважно. Переживания и самих исторических или культурных персонажей, и того, кто внимает им сквозь толщу времени и пространства, становятся общезначимы, читающий волен дать им собственные имена. Форма энигмы не только увлекает за собой, но позволяет поэту подчинить чувству и мысль, что так часто ранит ткань стиха у иных авторов. Нет людей и обстоятельств, к которым поэт был бы безразличен. Поистине ему в полной мере был дан дар понимания — столь редкий в человеческом общении в целом и ещё реже применяемый в творчестве. Ведь в этом случае автор как бы уступает энергию и место своих чувств чувствам других, «подчиняет» свои чувства «чужим». Ошибётся тот, кто сочтёт подобный источник вдохновения книжным, теоретическим — хотя технически всё вроде бы так и есть. Фаусту для подобных путешествий нужен был Мефистофель, Лесажу — Асмодей. Владислав справлялся в одиночку из своей таллинской кельи. В его вселенной всё и все имели равные права — герои «литературные» и «реальные», протяжённость музыки, холста или фрески, диктаторы, святые, еретики, поэты.

 

 

Проплывает луна над кварталом.
До рассвета не спит человек,
всё на свете его задолбало —
час, неделя, и месяц, и век.
 
Он глаза в полусне закрывает.
Он не хочет ни спать и не спать.
Как бумажный фрегат, уплывает,
в ручейке уплывает, кровать.
 
Мимо столика с чаем и хлебом,
мимо радио, мимо окна.
В белом парусе, схваченном небом,
только ветер, рассвет, тишина.
...
 
(«Бой-реванш», 9 июля 2020, 07:00, Из Бургоса)

 

            Вот что писал мне Влад о приведённом выше стихотворении «Бой-реванш»:

 

            «Мы, все втроём — автор, певица и спортсмен...
 
(...)

 

            ...как Вам такой бой за звание чемпиона? Хорошо бы ещё понять, за звание чемпиона чего. Впрочем, это неважно, важнее древний принцип Портоса, про который Вы тоже знаете, как и про Ваш, и про принцип любого поэта.» (9 июля 2020, 07:14)

 

            «Дорогой друг, здравствуйте! По важной причине это ст-ние могло быть последним. Впрочем, сами понимаете, всё решилось так, что, выжив, я обязан жить и долго ещё не ставить такого вопроса. Дорогой друг, ответ мною получен, и вопрос был поставлен так, что я понимаю огромную важность ответа...»  (9 июля 2020, 15:07)

 

            Получилось ли «долго не ставить такого вопроса»? Получилось. Время в этом случае измеряется стихами. Бой-реванш 9-го июля закончился победой — для автора. И неизбежным поражением героя. Но сначала — всё-таки победой.

 

            Любят, возможно, многие. Но когда любит добрый, он любит всё. А когда любит добрый гениальный поэт, то эта добрая любовь — ко всему — остаётся нам.

 

Ласточки и девочки летели,
крыльями и юбками шурша.
И на них смотрела в смертном теле,
может быть, бессмертная душа.
 
Вспоминала юность, ранний вечер,
понимала молча — что почём,
что её не так манили плечи,
как трагичный ангел за плечом.

 

(«Рождение трагедии из весеннего вечера», 15 мая 2020, Из Бургоса)

 
 
            Кастилия, конечно Кастилия. От неё до Кастальского ключа и Касталии — рукой подать.
           
            Более двухсот стихотворений создал Владислав Пеньков с 7 марта по 1 сентября.
 
            Яркой звездой будет сиять душа Влада в сонме русской и вселенской поэзии, в мировой душе.

 

 

***

 

Тимофей Сергейцев — памяти Владислава Пенькова

 

Семь свечей
 
 
1. Обещание
 
 
Ты не узнаешь. Только прикоснёшься.
И друг уйдёт, тебя назвавший братом.
Но обещал он, что и ты проснёшься.
Из сердца вынешь ядовитый атом.
 
И речь твоя тогда тебя обнимет.
Ты будешь всюду, светел в каждом взгляде.
Ты будешь с теми, кто ушёл, но с ними
Ты будешь здесь, в листах своей тетради.
 
Ах, сукин сын, как хитро всё устроил!
Сказал вдогонку, что ещё напишет.
Что соберёмся — может, даже, трое.
Что нужно рому и не надо пищи.
 
Под простака косишь, а сколько чуешь.
И где гуляешь ночью, северянин...
День выше крыш стоит, но это всуе.
Уходят спать дворовые дворяне.
 
 
 
2. Воля
 
 
Я доверяю мир живущим.
Всего не сделаешь — и ладно.
А жизнь становится всё гуще.
И пахнет не совсем, как ладан.
 
Всё, что короче, — то яснее.
Оставим доводы агентам.
Биограф студии Диснея
Другие выделит моменты.
 
Но мы-то знаем, где порылась
Собака совести. И всё же
Имеем честь расправить крылья.
И всыпать совести по роже.
 
Мы ощущаем эти оси.
Которые вращают небо.
И вкус, что нёбо вечно просит, —
Возницу траурного кеба.
 
Везёт туда, куда не скажешь.
И не захочешь, а поедешь.
А сел к нему — в ажиотаже.
По ходу пьесы и в беседе.
 
Не нашей волей. Волей божьей
Всему управиться порядку.
Но мы-то — были. Были тоже.
Свою перекопали грядку.
 
 
 
3. Гадание на оперных билетах
 
 
Сказала цыганка: бросаешь на гроб
Свой рупь, как душа, одинокий.
Добавь и второй — нагадаю любовь
Любому тебе, златоокий.
 
А я улыбнулся старухе в мехах,
В которых блестят диаманты:
А больше-то нет. Остальное в стихах.
И мне улыбнулись атланты.
 
И дама пошла, как изрядный баркас,
Гружёный лихими делами.
Её постоянно встречаешь у касс
За ловкой работой с телами.
 
 
 
4. Владислав
 
 
С раскладушкой выйду на балкон.
Вынесу во двор я раскладушку.
Пошепчи мне, милая, на ушко
Что теперь тут требует Закон.
 
Чем и кем отмерен каждый срок.
Кто кому клянётся, кто поверит.
Что за шум вдали? Тяжёлый рок?
Или просто кто-то хлопнул дверью.
Или только выстрелил в висок.
 
К удивлению здешнего ума
Рифмы эффективней категорий.
Но хлебнёшь и с ними пива с горем.
Ты всегда всё пробуешь сама.
 
И моей стряпни отведай, слава.
Так зовёшься, кажется, молва?
Обнимаешь нежно, как облава,
Лава, грива старенького льва.
 
Тот еврей, кто исполняет ноты.
Что за магазин, где их берут.
Ледяного кружечка компота —
Сердце лета, градусника ртуть.
 
Это ж надо — умереть, как в школу.
А мечтать дожить до февраля.
Мы вот так мечтали пепси-колу...
Нет её. Всё россказни враля.
 
Все твои костюмы-псевдонимы
Раздадут знакомым и родным.
Остаётся подлинное имя.
В небеса уходит синий дым.
 
 
 
5. Космическое
 
 
Не говори: ушёл во тьму.
Рванул на свет. И — растворился.
И всё равно теперь ему,
Когда и как он воплотился.
 
Нет, я не помешал писать.
А показался старшим братом.
Зудела жалости оса.
Полгода не вернёшь обратно.
 
Как для меня — он пал в бою.
И знал, что скоро будет скоро.
Его противник, Кот-Баюн,
Устроился работать в скорой.
 
И — кто кого перепоёт.
Ничья к полуночи — победа.
А кто из нас лекарств не пьёт.
И кто вслепую не отведал
 
Пилюлю музыки немой.
Не окунался в воздух полый.
За кем не приходил конвой,
Не отводил страдальца в школу.
 
Свобода длинных перемен.
И лета воля, и каникул.
Сперматозоид-рокетмен
Уже наметил свой фолликул.
 
На многоразовой душе
Летая к Духу и на Землю,
Ты взял смертельное туше,
Повторов больше не приемля.
 
Всё сделать за единый раз.
И дальше — к Богу. Без возврата.
Такого многогрешный аз
И ждал от названного брата.
 
Поговорили. По чуть-чуть.
Как флягу пригубили жаждой.
Сестре спасибо. И врачу.
Но в этот путь уходит каждый.
 
 
 
6. Станция
 
 
На плацкартной жёсткой койке,
Ноги нищенски поджав,
Со святыми упокой-ка
Сына сумрачных держав.
 
Маневровый тепловозик
Всё старается, пыхтит.
Раскраснелся на морозе,
Телогрейку снял пиит.
 
И звенят стаканы с чаем
Глухо, плещутся с краёв,
И гляди, гляди — встречают,
В самом первом из раёв...
 
 
 
7. Босиком
 
 
Тому, которому дано,
Вино с осадком подаётся.
И управляющий смеётся
На оговорке «да!», но — «но...».
 
Ни сиротинки, ни вдовы.
Отец — давно. Осталась мама.
От стран Христа и до ислама
Таких лишают головы.
 
В искусстве старых гильотин
Важны особые корзины.
Вы с кем-то вместе? Вы один?
Бежали гордые грузины...
 
А мой товарищ не бежал.
И демон отпустил верёвку.
Палач, спасибо за сноровку.
И что каркас не дребезжал.
 
Как то игольное ушко,
Душе оставлен контур слова.
Она не воплотится снова
В лягушки сытое брюшко.
 
Пойдёт, красотка, босиком
По пляжу винного осадка.
И ей не скажешь «спите сладко».
Она уходит далеко.
 
 
4 сентября 2020
 
 
 

 

Последние публикации: 
Ленинград (24/11/2021)
Таврида (30/03/2021)

Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы

Поделись
X
Загрузка