Рейтинг публикаций

Ходит он, абсолютно не замечая тротуары, газоны и бордюры. Т.е., не так, как и многие из нас, которые плевать хотели на всякие эти правила, границы и установления, нет, - у него нет необходимости плевать, так как нету самих установлений, он не "пишет по линованной бумаге поперёк, назло", а просто не видит линий, как представители иных народов не слышат разницы между твёрдыми и мягкими согласными звуками или не различают оттенков цвета. В его культуре, в его цивилизации не существует тротуаров, как чего-то, по чему принято ходить, и газонов, по которым ходить не принято.

В его стихотекстах мы находим массу всего: социальную лирику, философскую, любовную, даже политологическую...

Запишет, считая, народы Господь: \ этот родился там. Села. \\ Поют, танцуя: \ «Мои источники все — в тебе».

Где погибает горний смысл \ Существования живого – \ Там не спасут ни свойства чисел, \ Ни мысль, ни чувство и ни слово... \\ И устремится в пропасть, вниз \ Любая птица, если злого \ Распада духа в ней основа \ И страха черви завелись. \\ К чему прогресс, к чему успех, \ К чему печали, слёзы, смех, \ Когда потеряно значенье \ Духовной силы?..

...Девки, карапузы, солдаты, невесты, грустные купчики, менты, волки и другие обитатели мира, разумеется, так же священны, как Смерть и Россия. То есть, на самом деле, они сверхобыкновенны. Сверхобыденность - важнейшая и определяющая философская черта поэтического мира Богомякова. Для того, чтобы достичь этой сверхобыденности, делающей бытие зримым, нужна, разумеется, некая смелость, или свобода, или особенный поэтический гений.

Искусство, исполняя, но не отдавая себе в этом отчета роль служанки для политики и экономики, придерживается доминирующей для последних в наше время либеральной гегемонической ориентации на различение.

И тут я стал свидетелем следующего: на площадке перед домом стояли 5 (именно: пять) мужчин в белых плащах или накидках с капюшонами. Лиц их я рассмотреть не смог. Я хотел их окликнуть, но не стал этого делать, потому что побоялся.

Кто на гору Господню взойдет? \ Кто встанет на месте святом? \\ Тот, чьи руки чисты, \ и сердцем чист, \ душой не клявшийся ложно, \ коварно не клявшийся.

Раздался старушечий смешок. Я оглянулся – вот она. Но это совсем не старушка, а молодая девка. Хорошо сложена, ноги голые. Голову как-то со-всем не видно. Я хлопаю ее по заду жестом: Ну что, пойдем, что ли?

Это роман о конце истории – тела, а вместе с ним и всякого описания тела. Обратное растление тела духом и обретение целостности личности, ее истинного целомудрия. Это история о разложении материи в гармонии вселенского хаоса и ее превращении, как завершении человеческого опыта и перехода его в другое измерение.

На мне мировая ответственность за противостояние.