Рейтинг публикаций

В первой главе романа мы знакомимся с бывшим советским человеком эриком, уже давно живущим в странах капиталистической демократии. Эрик возвращается на историческую родину. Путешествие это оказывается не только вглубь дикого пространства, но и вполне прирученного эриком времени - дорога <домой> всколыхнула в нём многочисленные воспоминания о радостях и мерзостях коммунального общежития. Впрочем, радостей в памяти осталось больше - со временем негативные ощущения стираются, и вот уже последнее лето детства кажется белым и пушистым. Несмотря на то, что после него, изгнанный из рая, ты оказываешься на жёсткой и негостеприимной земле.

Здесь всё точно, как в аптеке, запротоколировано - как в следственном деле, оприходовано и обеспечено золотым запасом тяжёлой черновой работы.

Нет, я не люблю его. Не люблю его больше, чем любила своих подруг или любимую учительницу, или цветок на обоях, или тетю Алину, которая, когда я маленькая была, приезжала раз в год и наполняла весь дом смехом. Я не люблю его так, чтобы хотеть с ним жить

Разговор перешёл на понятия

Звали его Обляда. И также точно никто не помнил, откуда взялось это имя

Глава девять. Продолжаем публикацию романа новозеландского прозаика Иджен Варнер, оригинал которого изначально был написан по-русски, а теперь ищет издателя.

Наняли поэта. Он, взяв аванс, пообещав заказ исполнить через месяц в лучшем виде, испарился.

Он взял меня с собой в ресторан и представил своим друзьям. Красивая, ироничная улыбка играла на его губах. И на губах других людей. Я догадывалась, что означала эта улыбка.

Авторский замысел становится понятным, если ты добираешься до конца текста. Или, хотя бы, до его середины. Поэтому прочи-тать следует хотя бы половину. Мы растягиваем публикацию романа на три больших куска, поступая против своих правил (обычно я стараюсь вывешивать тексты небольшими порциями) только лишь для того, чтобы замысел Негина проступил во всем своем первозданном великолепии. Это странный роман «из новых», постсорокинских текстов, ма-нифестирующий не только внешнюю (формальную), но и внутреннюю свободу. Однако же, важно почувствовать за этой независимостью и манипуляциями, нешуточную авторскую боль, делающую «Кипарис во дворе» особенно ценным. Роман начина-ет работать там, где в авторском замысле возникают прорехи, когда текст, на какое-то пространство, теряет своё самодовольное лицо. Это это очень искренняя книга, читатель.

Этот текст нью-йоркского литературоведа Михаила Ямпольского был использован в качестве предисловия к книге избранных стихотворений Аркадия Драгомощенко «Описание», изданной в 2000 году питерским издательством «Гуманитарная академия» и уже давно ставшей раритетом.

«Проснувшись однажды утром после беспокойного сна, – вслух процитировал я, глядя на коробку, – Грегор Замза обнаружил, что он у себя в постели превратился в страшное насекомое...»