Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

            Оно и в жизни так: сперва чувства, потом разум.

Чувство оно, – как ветер ,  как летящая тройка, глаза  прищурены,  в гривах   играют свирели Эрота. Но осадит разум, вонзятся в алчущие губы удила,  вопьется подпруга глубоко – в самые в  чресла. Так что потом телесные муки…

  А  дай писакам эту тему,  объяви конкурс, так  и начнут строчить –  про сыр и мышеловку, про бедра да капкан… Да еще  найдутся щелкоперы, бумагомараки,  пьесу напишут, где чувство берет  взятки, а то и взаймы – то гусями, то головкою сахара,  а потом, как осадит разум – чувственный ревизор,   так   хлыщ  и помчится по столбовой ,   станут сверкать только голый зад и пятки…

            А вот  у нас не так.  У нас бумаг не марают и   шелка не прут. Потому как у нас – цифири. Четкие , как медные буквы закона.   Как в амбарной книжке.  Теперь она  расходной называется. У нас склады. Ну да ладно…

Итак, однажды нам случился сыр, где в мышеловку попал… разум.

 По случаю зло-умышления.  Ведь как  крути,  в этом слове тоже есть корешок – умЪ. Словом,   в деле этом оба слова   зело фигурируют. И оба впереди чувства.

            Он был мне хозяин,  пожилой   бизнесмен Иван Алексеич. Его  детство прошло очень давно, – еще в начале войны, ну прямо как в бородинской дымке…

Имел Иван Алексеич свое дело. Магазины  у него были стройматериалов.

            Торговал всем:  гвоздями и  скобами, жалюзями и шелковыми занавесками, печами «Синель» и кирпичами печными.

В тот в тот год цемент    стал жутко возрастать   в цене. Алиграх душил конкурентов, и  делал по всей стране монополию. Трудно стало с цементом.

 И вдруг появляется весточка. В Ростове, мол,  цемент есть, при чем  дешевый, а кто   много возьмет, тому скидка.

             Ивана Алексеича на жадность не возьмешь, калач  тертый. Послал в Ростов менеджера, тот звонит оттуда: продавцов душат, склады  заставляют опорожнять. А цемент хороший.

 Иван Алексеич не дурак, опять же сам в Ростов  поехал.  Убедился: да цемент, в мешках, один даже порвал,  проверил.

Все по уму, по разуму.   

            Отгрузили ему фуру, отправил  в пенаты. Подумал, позвонил  другу. Друг взаймы еще безналичкой перечислил. Загрузили вторую фуру.

            Приехал домой,   развез по магазинам, стал торговать. Налетели покупатели, брали помногу.

 Проходит день, второй.

 Однажды утром  звонят: «Иван Алексеич,  наших продавцов тут крутые  ребята это… цементом кормят!»

– Как это кормят?

– Руки заломят, и туда, где орет – запихивают.

            Приезжает Иван Алексеич на гелен-вагене. Хлопает дверкой, как створкой сортира: в чем дело?!.

 – Иван Алексеич, – кричат разбитые морды: – Мука!

Как, мол,  мука?!

Оказывается, на югах был  неслыханный урожай зерновых. Мука в складах портиться начала. Хранить негде, вот армяне и скупили. Смешали с какой-то дрянью. Вот  Иван Алексеич: на мешках номера – и все, как один, одной цифрой! Тогда как должны, ежели заводской конвейерный штамп, соблюдать очередность.

Ну, ведь не дурак же  Иван Алексеич! И мешок разрывал  и  на ладонь этот цемент сыпал: потрясешь жменю, а  он самоуплотняется меж пальцев, приятен и  тяжел, как вода. Он еще понюхал тогда, хотя нюх -то  прокурен, но почуял: сухотой  отдает,  так и есть  цемент, ноздрю  сушит.

            А тут мука!

Иван Алексеич все не верит, пробует  на язык. Она !

            И , ерема глядь, нет на них бога! Ну, хоть бы что  другое   подсунули. А то  ведь    святое дело   – муку!

И  вспомнил  Иван  Алексеич детство, чуть не плакал. И  не так денег    жаль, как себя – того мальчика, что ходил со вспухшим животом и у немцев крохи выпрашивал… Эх, отправил бы эшелоном  в то самое  детство эти мешки – принимайте люди, пеките лепешки, ешьте и кормите  рахитов!  Изверги, так хлеб оскорбить!

             И ведь да еще и муку испоганили. С чем-то смешали, теперь выбрасывай и саму муку.

То ли это жадность в нем говорила, то ли благородный гнев, который  мы обычно включаем, кода нас обведут вокруг пальца, и  про который забываем , когда  егорим сами, – неизвестно.

 Не стал более причитать Иван Алексеич, а стал будто чужой.

Лицо  серо и каменно. Только глянул в облака, выдвинул челюсть,  и,  будто ею нас раздвинув, прошел мимо.

 Закрылся в кабинете.

 Долго стоял, глядя  в окно.

             – Бизнесу пиздец! – сказал  разум.

             – Тьфу!– Добавило чувство.

 3. 02.11 г.