Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

…в году 95-ом, если не раньше, в парке Шнелли, на одной из лужаек,
вкруг которых обыкновенно бегают школьницы, а за кустами курят
и плюются им вслед поглядывая подростки, появилась огромная статуя,
частично врытая в землю: гипсовый великан в позе разомлевшего
от опия Дориана.

Лежал он с какой-то провальной беспечностью в изгибе шеи и кокетливом
изломе плеча. На фоне базарной жизни Балтийского вокзала с неотъемлемыми
на тот момент таксистскими разборками, с бритоголовой гидрой мемориала
рабочим-повстанцам, где всегда было сыро от излитой мочи, сирень
всегда пахла блевотиной, а на скамейке спали валетом бомжи с зажатыми
в кулаке монетками, выуженными из фонтана, изваяние гипсового
гедониста не только физически не вписывалось в этот контекст,
более того: присутствие его было противоестественным. Гипс поверх
искалеченной действительности являл собой черты существа явно
неземного, ибо только мифологический скот мог так валяться в издевательской
неге посреди осиротелой клоаки, и выправить переломы уродливого
быта, конечно, не мог.

Поза его навсегда отпечаталась в моем сознании, можно сказать,
я ненамеренно сделал слепок: одна нога каменного великана выпрастана
из земли, но само бедро ее погружено в твердь, большой палец направлен
в небо (однажды на него села галка и долго смотрела в лицо статуе,
а та – на кончик клюва галки, и так они медитировали, пока мир
не воссоздался трижды); другая нога, показавшись только коленом,
слегка на отвале в сторону, дабы придать пространства фаллосу,
сокрытому той же твердью; вальяжно полулежа, будто плавая в ванне,
как античный бог знает кто, откинувшись, одной рукой уходя в землю
по локоть, как иной раз проваливаешься в наркотический бред, выглядел
он не то утопающим в болоте, не то просто галлюцинацией... Гипсовой
галлюцинацией!

Статуя мне врезалась в память настолько сильно, что некоторые
части тела ее преследовали меня. Однажды я отчетливо увидел протянутую
мне из копенгагенского канала каменную длань. Из потока речушки
Оденсе выступившее плечо Нептуна в схватке с Единорогом опять
болезненно резануло по нерву памяти, и я вспомнил: илистый пруд,
карпы, по струнке вытянутые столбы, топкие тропинки, криворукие
каштаны, и – это белое усмехающееся облако, проступающее сквозь
гниль газона между рыхлыми пригоршнями снега. На каком-то карнавале
в Амстердаме на меня он вышел прямо из узкой улочки с бенгальским
факелом в руке, в золотом парике, в набедренной повязке, он, натертый
чем-то до преступной белизны, смеялся негритянскими губами, курил
джоинт, а за ним перлись ему подобные оборотни, окутанные дымом,
с блеском в глазах и пятнами белой краски на одежде, – это был
он, ошибки быть не могло. Он являлся мне во снах в разных частях
света: в Египте мне приснилась его голова, которая проросла громадным
каменным грибом на площади Вандом; в Праге мне приснилась шея,
по которой с размеренностью бритвы прогуливалась улыбчивая сталь
гильотины; в Барселоне я спал с распахнутым окном, верно по этой
причиной я увидел, как статуя шагает по улицам Таллина, с озабоченностью
человека, которому надо отлить.

Вернувшись через 7 лет, я ходил и спрашивал всех: «А помните,
в парке Шнелли был такой каменный гигант, в газон врытый? »

На меня смотрели с привычной усталостью в глазах, мол, опять он
выдумывает, этот чокнутый... Никто не помнил гипсового великана,
никто! Более того: всем было плевать. Я даже начал сомневаться:
а может я просто перекурил там, в парке на скамейке?.. и мне привидилось?..
Но не могло ж всякий раз одно и то же?.. Да и не было у меня столько
денег, чтобы курить так часто!

Нет, статуя была, определенно, только об этом успели забыть, и
камню придали статус продукта моего больного воображения.