Комментарий |

Птичьи права


ВОЛЬНАЯ ПТИЧКА

А мне рубашка снежная милей смирительной домашней вертикали. Размахом малых крыльев упрекали синицу в небе, полном журавлей. А тут – пустыня, нет ни стад, ни стай, клюй искры солнца из колючих смерчей. А ночью наиграешься до смерти – и замерзай.

ЗИМНИЙ ОТПУСК

«Прекрати-ка дозволенны речи, измени со мной книжный уклад!» – Мне кукушка назначила встречу на четвёртом «ку-ку» от угла. Переводятся стрелки на время, а ему лишний час не впервой. Докажу правоту теореме, ненадолго уеду живой. С пляжа ветер – смесь соды и йода – по-солдатски песочит дома. Это рабское слово «свобода», это долгое слово «зима». В горле холода акупунктура, дюны в соснах лежат на боку. Под часы не пришла птица-гуру, обманула, взяла на ку-ку. А потом и за цепь потянули, скорой гарью смели поезда. И на будничное «гули-гули» обречён я теперь навсегда.

АНТИМАТЕРИЯ

Полюби меня стариком, инвалидом, ментом, полюби тараканом, крапивой, комком глины. Ты же обещала любить – здесь и потом, по обе стороны, на этом и том склоне долины. Неизменно сентиментален, а пора бы заматереть, чтобы не аннигилировать от антимира, перестать материться – употреблять слово «смерть» – завести антитело на случай выхода из эфира. А то вот иду по дороге – нищий Бога ради поёт, от жары умирают листья, ездят автомобили, бабка поливает вишню, дед – огород. Каждый уже заслужил, чтобы его любили.

ПРИСНИЛАСЬ МНЕ

Мимо – девушка прелестная, просто страх. С ножек в гульфиках гольфиках гетрах отряхнула уже и памяти обо мне прах. Так проходит жизнь. В нескольких миллиметрах, обдавая парфюмом, соблазном, собой, оборачиваясь разве для муки особой. И ещё на глазах твоих бойкий ковбой обнимает её, черногривую соболь. Вон она, вон, хватай и ты, пацан! Ан не ощутить, не пробить глухоты панцирь. С тобой ли происходит? А было ли? Проспал сам. И даже память изменяет со старостью ловящим её пальцам. Девушка мимо – другому иди, розовей. Не среди первых, но всё ж попал на торжество я. Как в детстве, стою в углу, «думая о жизни своей», только не плачу, собравшись с силой и с волей.

ТАКИЕ КАК

Кто такие-сякие «такие, как я»? То пруд ими пруди, то с огнём их свищи. То зовут их, желая счастия, то грозят испеченьем в пещи. И тебе показался похожим я на... сновиденную тень? отсвет книжной мечты? безнадёжную страсть? во дворе игруна?.. Не себя, но «такого, как ты». А «такие, как я» не становятся в ряд, не слагаются в калейдоскоп, наособицу сыплются, рябью рябят, уходя от клейма на лоб. И потом ты рассмотришь поближе меня. А ещё потом, о дальнем годе, ты полюбишь его. Это буду я. Или кто-то вроде.

ВО СПАСЕНИЕ

Поплатился за страсть к колбасе и я, недовыдюжив жизни во мгле. Так блажи! так и бложь во спасение, корчась в муках на жарком гугле!.. Раз! раз! раз! Россияне в рассеянье! Подключите к себе микрофон!.. И зови сколько хошь во спасение – всё клубнично-малиновый звон. Дни весенние, ночи осенние. Демсезон, но морозно утрам. Сердцу – масло и нож во спасение. Нет, спасибо, утешуся сам. Полюбуешься жизнью музейною, а дадут – так сожми в кулаке и... на место положь во спасение, чтоб губы не порвать на крючке.

HIGH STREET

Здравствуй, торговая. Всё магазинишь? Что в потребительской носишь корзине? Шали, штиблеты, шелка? Стылые ночи? горбушки амбиций? стельной соломки упасть-не убиться? посвист надзорный свистка? Чувствую запах немытых денег, вижу от страсти вспотевший телек слышу ночных Дездемон. Улица хочет двойного – шанса, секса, успеха, виски, гражданства... Улица, съешь лимон, рожу утри руководством кисейным, в берег войди истеченьем кисельным жирных крахмальных комков. Месту пустому – и время потехи. Я заработал себе на огрехи, на говорение слов. Серые шейки, белые швейки, в длинных авто-бусоногие шейхи, встык орифламмы реклам. Куплен, завёрнут, кантуют к машине... Эй, осторожней со мной на помине, я образец, мадам.

РЕВЕРС

Меж ними пробежала кошка, и сперма пролилась, и юшка, и тихий ангел пролетел. Он был бог весть какая сошка, она проплакала подушку, пока осталась не у дел. Об миску прогремела ложка, над полем простонала пушка, замком ослепла дверь в подвал. Они любились понемножку, пока в хлеву водилась чушка, а на заводе – коленвал. Малина просится в лукошко, в подарок Ване царь-лягушка изобретает толуол. Она красавица Серёжка, он мудрый молодец Манюшка. Румянец. Пол метёт подол. Тьмутаракань, Макондо, Йошка- р-Ола, курногая избушка, другая – стол, лежанка, стул. Рожают роженицы в лёжку. Кто эту воспоёт пастушку? Уж не Вергилий, не Тибулл.

МЫЛО-РАМА

Мама, мама, помой Lebensraum! Слышишь, в горле от пыли рябит? Где отец наш, Адам, фатер Браун? Жив и броется – или – убит? Мама, мама, сменяй пилораму на бочонок хмельной Бугульмы. Соловьиные дрели ислама зарекут ото тьмы и хурмы. Мама, мама, нагрядшему хаму не залить нас арийской ордой. Пусть застолбит Васёк Моногама для конкисты участок другой, ибо, мама, потёмкам Адама через Раму, Аврама и ко., Гаутаму, седьмого имама до лай-ламы не так далеко. Так что, мама, кынжалом Окама мы разденем чужих под орех и во пустыни духа и спама в тыщелетний расстроимся рейх.

СНОТВОРЕНИЕ

Чёрным бинтом окутывают землю, лучи исчезают по одиночке. Быстро же действует сонное зелье в отдельно взятом человечьем комочке. Забывается причина, тускнеет вера, темнота обвевает куреньем пряным. Тут и приходишь ты, химера. Тут ты приходишь, ложишься рядом. Мы беседуем, разумеется. Не боле. Например, о метафизике касаний. О материи мечты. О смешном в боли. Но не боле. И расстаёмся. Сами. Если только выйдут звёзды и месяц, а солнце последует за ними, встретимся завтра на том же месте, в следующей жизни в Иерусалиме.

СОЧИ

Море штормит. Худосочны пальмы. Базар-вокзал. Дьявол оставил Сочи, Бог здесь не ночевал. Пирожник тачает интриги, на дудке играет швец. Если бы знал бы прикуп, уехал бы в Череповец.

ЗАКОНОВЕД

Я, Архимед неписанной тайги, законного Солона нахлебавшись, строчу рапорт Зевесу: «Ваша Вашесть, не видно конституции ни зги, тать ловит татя, кодекс не в чести, свободу обнимают негодяи устои разворованы, хотя и юристами – пруденцию пруди. Взывает заоконный беззакон к Фемиде, раздобревшей в освиненье. Прокуренный защитник обвиненья пророчествует, как Лаокоон...» Дым гекатомб не радует владыку. К моим палатам тропку замело, и дышит в дверь, сбивая с панталыку, безликое стозевое мурло.

ЗАКОН ОМА

Поцелуй меня – ом-мани-падме-хум – о Маня, под мехом впотьмах, возбуддийским грехом крепощённый ум в холощёвых штанах. Ночи без четверти тридцать пять – омман не подмеха ммм-не – за полярно-звёздным Тибетом стоять на большой стене, пока не пробьёт 512 раз и ещё полтора раза молитвенный кол-, и огня не даст сердечная железа. О Маня! Жидкий огонь, огнь, тартантрическое вед овство. Чур меня! ом меня, падма, не тронь. Это всё – ничево.

МАТЕРИАЛЫ К СУДУ

Пусть не на всех достанет судей, пускай останется камыш, пусть даже уцелеют люди и не дотла сгорит Париж. И чтоб кукушка – мимо сети, упавшей сети www, и чтобы ночь одна на свете делилась иногда на две. Пускай спасутся пары тварей: козлов, отвёрток, поездов, пускай найдут опять татаре во императорский альков. Но только ради богаради, когда закончится мазут в большой гроссбуховской тетради, пусть самолёты упадут.

ИСКУПИТЕЛЬ, ИСКУСИТЕЛЬ

Начинаю жить по новой я со свежей запятой, истекающей чернилом в день без пятнышка изъяна, не по шапке, thank you, Сенька, не по лету развитой, не по-дарвиновский божеский потомок обезьяна. Выезжаю рано утром, запрягаю лисапед, ободряю встречных речью, возбуждаю ревность к делу, и у воинов во стане я восстания поэт, и в пучине Арионом помогаю корабелу. Люди добрые, простите ль мои добрые слова? Я нарочно, с задней мыслью показать хорошесть миру без свободных радикалов, но с обилием О-два, ради благорастворения и просто для плезиру. Неизменный настаёт по смете предоплатный час, час вечерний, час, когда, растратив эту жизнь впустую, я униженный, избитый и растерзанный на часть, для последующей жизни выставляю запятую.

ПИРОГИ САПОЖНИКА

Беда, пирожник! сапоги уже печёт другой пирожник, картины создаёт таможник, а ты и строчки не моги стихов и прозы, разве столб, столбец сухой шифровки цифер, которых требует Люцифер в отчёт о поступленье толп подушно, поголовно, в ряд, по-скотски, с клеймами на вые, бездельные, почасовые, состриг, надой, число утят... Итожишь сумму сумм, статист, а если буквам вдруг дерзнётся, то лягут жалкие уродцы кровавой подписью на лист.

СЛОВА ВСЕСИЛЬНЫ

Красавица в шампанской ванне, и взрыв в метро, и президент – всё описуемо словами, всё объясняемо словами всё обеспечено словами под подобающий процент. И разве что лежачий камень на дне стоячего колодца укроется, убережётся от технологии словес, высокоточных технологий, изобретённых дураками, всегда хватающих словес, как звёзд, как звёздочек с небес.
Последние публикации: 

Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы

Поделись
X
Загрузка