Рейтинг публикаций

Есть ботинки, которым сносу нет. Но что происходит с ними, если снос происходит с владельцами обуви?

Что там в Грозном? Как вы там оказались? Кто вас пропустил?

Во-первых, я и есть училка на пенсии...

– Все у всех новое! Получат, сволочи, зарплату и уголки прибивают, а посмотри на дом из космоса – пыль с клещами. Чего они прибивают? Зачем?

Повсеместно на планете внедрён строй, представляющий из себя политико-экономическую индустрию по защите твоих преступлений. Другие системы не выживают, это называется конкуренцией.

Мертвый сантехник хорош еще тем, что, в отличие от живых, очень тщательно выполняет свою работу. И, как правило, не берет даже денег. По крайней мере лишних. Так что если надумаете звать сантехника, зовите мертвого.

"Берендеево царство - это реальный мир человека, весь мир, вся вселенная, как мы с тобой. Это мир людей равных, который носит в себе, в своей сокровенности каждый мобилизованный воин, несмотря на то, что он убивает другого. Это мир бедного Евгения, который бросил Медному всаднику сокровенное "мы"... Это мир поэзии, ожидающей себе защиты и оправдания временем".

...наша женщина, уже в возрасте, пошла в магазин – огромный супермаркет, чтобы купить что-нибудь хорошее. И вдруг… В людской толчее… Вдруг… Она увидела маленькую плачущую девочку, которая как две капли воды была похожа на её пропавшую дочь…

Дело в том, что в тот миг я увидел, как на ладони: каждой смуте предшествовал культ «простых людей». Он широко распространялся в России. Всемогущих «простых людей» чуть ли не повсеместно изображали помещенными в ад на земле. При этом их оковали, мол, цепями, материалом для которых служат все до одного атрибуты цивилизации того времени. И не заставляя себя долго ждать, популярнейшими в народе делались люди, раньше никому не известные: «истинный добрый царь Пугачев», «подлинные друзья народа – то Ленин, то Сталин», «настоящий друг интеллектуалов Ельцин». Они пытались разрушить цивилизацию до основания. А «простые люди» при смутах поступали вопреки собственным культам: проявляли не всемогущество, а полное безволие и невиданную раньше слабость.

А ведь это хорошо! Разложить на полочках, половичках, ковриках свою жизнь – я тогда любил говорить «жизнь, жизни, материя» – утрясти дела с соседями, собрать деньги и лет десять усталому, одному ходить по поскрипывающим доскам. Лить воду в фикус и, главное, сидеть в полутьме, перед зеленеющим небом; вечером – книги, лампа настольная, усмиренный колпаком свет. Сад пусть заплетается репейником, церквами Иван-чая…

А чрево майдана всё шумело. И отпочковывались от моря людского реки и, воодушевленные лидерами, текли к местам сосредоточения отживающей власти, чтобы блокировать. Ночной город походил на колеблющийся мираж, и мираж этот увлекал ослепленных противостоянием людей. Будущее казалось простым, понятным и справедливым. И множились в людских головах химеры...