Рейтинг публикаций

Мысленно она еще была там, в «Олимпийском». Это был какой-то островок счастья посреди озлобленной, серой, осенней холодной голодной Москвы.

Вот два типа людей я знаю: одни ахают и умирают от цветов, другие – от плодов.

Каждое утро, ровно в шесть, когда детишки дрыхнут, а поэтические психи только ложатся в постель, мой приемник взрывается музыкой. Могучая и торжественная до тошноты она ударяется в стены, отскакивает от потолка и глушит остатки сна, как динамит глушит рыбу. Надтреснутый голосок Михалкова-старшего поет о какой-то стране, о какой-то партии, о прекрасном будущем и прочей фигне. Это называется Гимн.

Прогулка по «метафизическому полю» «Размышлений» Александра Секацкого, в каком бы темпе ни совершалась, оставила меня и без метафизики, и без размышлений.

"Мы слышали, вы собираетесь на охоту, в свободный поиск. Мы ищем место в абордажной команде. Убивать – это то, что мы умеем".

Опустив головы «небратья» шли, как на убой. Вот идет совсем юный, щуплый, мелкий, кажется, такой и автомат в руках не удержит. Оля присматривается внимательней. ...Зачем такому убивать? Оля провожала глазами каждого, задавая себе это вопрос. Зачем? Не жилось им, что ли, спокойно на том берегу Днепра?

Можно, конечно, поступить иначе – читать то, что у всех на слуху, но от всех этих настойчиво подсовываемых издателями маруками и коэлью попахивает каким-то ширпотребом. Я сам рекламист, поэтому с опаской отношусь к слишком навязчивой рекламе.

Пригов, дескать, говорил, что на него целую курицу не пожалела страна, а тут страна не пожалела трактор, прицеп и целого тракториста.

На поляне, не предназначенной для посева. // Лежит, вкусившая сизифов плод, утомленная Ева. // А рядом, с тимофеевкой во рту, виртуозный сельский гимнаст // Ходит ходуном, оттопыривая балласт.

Сергей Солоух продолжает серию реплик-портретов своих любимых писателей-современников. В библиотечке «Эгоиста» уже были обнародованы его эскизы к портретам Игоря Клеха и Александра Чудакова, настала очередь странного, мало пишущего прозаика Анатолия Гаврилова. К сожаланию, о его существовании знают только специалисты и любители, между тем, опубликованная в прошлом году «Октябрем» небольшая повесть Гаврилова «Берлинская флейта» производит впечатление стрелы, попавшей точно в цель. У Солоуха с Гавриловым связаны совершенно иные ассоциации. Оно и правильно, хорошего писателя должно быть много, и видеться он должен по разному.

Познанию как таковому присуща какая-то неистребимая сущностная секулярность, неспособность видеть противоречивость, проблемность, и, в конченом счете, непостижимостью предмета исследования. И в знании не только скорбь, но часто и необоснованное самомнение, и откровенная глупость. Поэт же фактом своего творчества свидетельствует о непостижимом, которое и есть самый мощный исток вдохновения. Тайна – вот истинная муза искусства...