Рейтинг публикаций

А то дохлую крысу найдёшь - у-ух, везение. Половину съешь, половину спрячешь на завтра. Есть, конечно, и здесь неприятности.

...поэма Парменида – один из наиболее значимых философских текстов доклассического периода, оказавший значительное влияние на формирования многих и порой несходных до противоположности направлений философской мысли. Правильней сказать, он оказался на условной границе с классическим периодом, и определение его как «осевого» не представляется преувеличением.

Мысли и поступки – это результат случайного состояния нашего мозга в любой данный момент. Нами полностью управляет слепая игра нейронов мозга.

В культурах Востока патриархальное понимание причин путешествия, передвижения в пространстве вообще, традиционно связано с нуждой или неволей. В Японии бродяг так и звали хинин, то есть "нелюдь". В Китае, например, пришлым и чужакам не просто не доверяли, их сторонились и даже боялись. Сторонились не только заморских заезжих, а своих же, даже из соседнего уезда. Чужаков сторонились, как бегущих людей, снятых с насиженных мест или выбитых судьбой из наезженной колеи спокойного существования и скорее всего недоброй вестью, глупостью или заболеванием. Есть, говорят, такая болезнь - бегать.

Зачем мы поженились? Я любила его потому, что он любил меня, как мне тогда думалось. Он ухаживал, стоял под окнами, приносил миленькие приятные безделушки, так трогающие сердце молоденьких глупеньких девчонок. И, главное, никто ведь еще так серьезно за мной не ухаживал, никто не делал мне предложения. Это и было решающим в нашем романе.

Пригов, дескать, говорил, что на него целую курицу не пожалела страна, а тут страна не пожалела трактор, прицеп и целого тракториста.

Жизнь, она, бывает, \ Быстро убывает. \ А еще, бывает, \ Просто убивает.

...за всем этим угадывалась миссия, сводившаяся к тому, чтобы одинокими героическими усилиями препятствовать подготовке (штамповке) будущих разведчиков и пробуждать в них более высокое – истинное – призвание.

Через простоту лежит дорога к осознанию сложности, полифоничности мира, без какого осознания и поэзии бы не было.

Мир вокруг меня сошел с ума. Может, в один день открыли все психиатрические больницы? Вряд ли. Многих знакомых и сотрудников я знаю годами. Что стало с людьми? Еще не случился второй Бабий Яр, еще не загоняют во рвы для расстрела, не выкидывают из окон детей. Но все мерзкое и подлое, что только есть в человеках, уже полезло наверх.

Почему мне хорошо с тобой? Ты упрощаешь мне жизнь, ты делаешь мне её слаще и безответственней, именно за это я тебе и благодарен! Но настало время, когда ты сидишь на моей кровати, в холодном поту. Я стою напротив тебя, с охотничьем ружьём, и держу тебя на прицеле. Мои глаза полны сомнений и ужаса

...А. Блок назвал всеядную иронию, пе-реходящую в автоиронию, <падающей иронией гибели>. Поэт уловил ос-новную модернистскую установку: героический и трагедийный пафос ис-чезал, его замещала ирония. Тенденция эта углубилась в эмиграции (у В. Ходасевича, Г. Иванова, А. Ремизова) и, казалось бы, исчерпала себя с мо-дернизмом, но в постмодерне ирония поистине без берегов. Смех погибели - памятник Веничке, монумент алкогольной агонии, - вот что пока воз-двигла послесоветская эпоха. Поэма <Москва-Петушки> глубока тем, что в ее центре хорошо узнаваемый тип юродивого, очень важный для русского сознания.