Рейтинг публикаций

Город N упорно воображал себя столицей. И граждане здесь почему-то очень трепетно относились к своей жилплощади, полученной, видимо, мучительно трудно. В каждом постороннем, даже временно оказавшемся на их территории, они видели потенциального захватчика. Просто появлялась возможность ощутить себя обладателями чего-то очень ценного и неожиданно самоутвердиться.

Чувство такое, будто внутри тебя, внутри всего тебя – птица, мокрая, сломанная, с заволоченными глазами, передергивается, и ни взлететь, ни умереть не может.

Но Сысоев кобылу не слушал. Песни пел. Блатные и народные, плясовые и хороводные. Уж на что кобыла серьезна, да и та в пляс пустилась.

Что я узнал? Ничего, кроме того, что было известно и не хотелось знать.

С некоторых пор я обзавелся репутацией всеобщего любимца детей, добряка и затейника, мне такое положение вещей не нравится.

Приезд философа и переводчика Сергея Хоружего в Челябинск оказался значительным событием местной культурной жизни. Хоружий дал массу интервью, провёл несколько встреч. В педуниверситете он рассказывал о Джойсе, на встрече с местными интеллектуалами - о своих изысканиях в области православия. Надо сказать, что зал, вмешавший более трех сотен человек, оказался переполнен. Хоружего слушали крайне внимательно, задали массу вопросов... Лекция, прочитанная Хоружим в Педуниверситете, состоящая из двух частей, предлагается сегодня читателям Библиотечки <Эгоиста>.

Наташа, как хорошо, что ты перевезла нас из этого ада, – сказала Эндрия. – Ужасно боюсь за своего старшего сына.

Под вечер разговор про золото возобновился. Дед Касым ненароком упомянул про свой «неприкосновенный запас». После этого Горя думал весь вечер. Молча курил, смотрел в окно, где из-за снега все равно ничего не было видно

Единственным удовольствием от работы было, пожалуй, то, что в конце рабочего дня я вставлял свою карточку в машину для регистрации количества отработанных часов, и испытывал при этом некую гордость тем, что вытерпел еще день в этом ответственном и монотонном взрослом мире, к жизни в котором я, вроде как, должен был готовиться.

Избы староверов срублены из могучих, как и они сами, бревен; крыши покаты. А еще кержаки ставят в своих зимовьях капканы или самострелы. Зайдет чужой, – бац! – и нет его. Поэтому я был осторожен на входе.

На втором этаже он быстро нашёл то, что искал. Это была единственная, кроме холла, освещённая комната в доме. За большим письменным столом, в глубоком кресле с высокой спинкой – «Ну, прям Тони Монтана...» – лицом к открытой двери, свесив голову на грудь, спал человек, приходивший к нему вечером и чьё лицо было на фотографии в машине

В Армении я видел старые придорожные камни, покрытые тончайшей резьбой - настолько тонкой, что с пяти шагов такой камень можно принять за обработанный временем, а не человеком. И лишь приблизившись на определённое расстояние, вдруг, застигнутый врасплох, осознаёшь степень заблуждения.