Рейтинг публикаций

Оля поняла, что самое грустное не то, как её будут ругать родители! Самое грустное, что она осталась совсем одна. Не так уж братик и мешал, если честно! И не такие уж глупые эти малышовые игры! Ах, как бы она играла сейчас с Колей! И в самолёт! И в поезд! И в прятки! Ой, нет, только не в прятки…

Ближний, чтоб мы его хоть немного любили, как заповедано, должен быть хоть немного укушен жизнью... Как бы это лучше сказать?.. Подранен что ли... (Так уж стали мы жескосердечны и подловаты.)

Наутро атаман продолжил свой путь домой, но не один – цыганку, ведьму молодую к себе в седло он посадил. Не мыслил более он жизни своей без чёрных её глаз, без смеха звонкого и ласк. В душе и сердце перекрыло, туманом сумеречным, серым его сознание заволокло, из памяти вдруг стёрся образ коханой дивчины...

В банде насчитывалось восемь десятков. Основной костяк – наёмники: арабы и иже с ними лица славянской наружности. Небольшая часть, где-то треть – чечены. Сначала колонна, потом блокпост. Кино про страшных русских напоследок. Для этого откормил за неделю наших пленных, одел в чистое и исправное обмундирование. Планировал сперва спустить на аул «братьев-славян» в российской форме, которые зверствуя и насилуя, зачистили бы селение под ноль. Их тоже собирался пустить на мясо – свидетели не нужны. Это же конфетка фильма, как истинные воины аллаха расправляются с русскими преступниками.

Подняли в воздух ИЛ. Прыгают с парашютами. Раньше на полигон прыгали. На голое поле. Чтобы не случилось беды. А здесь ветер на лес четверть роты раскидал. Пока парашюты с веток стянули, сложили, во втором взводе младшего сержанта Грыу недосчитались. Кто-то видел, как его к трясине понесло. Летунов отправил взвод выполнять задачу. А сам с отделением пошёл друга искать.

Человек и его слово настолько несовершенны по сравнению с тем, что встречается или видится иногда на нашем пути, что передать это кажется невыполнимой задачей, которую, тем не менее, часто хочется выполнить.

...Апрель, залив. Пьянел, вдыхая струйку новой воли. Желтенькие, по обрыву; пробуждение, воскрешение, растительная душа, улыбка природы. Блеск, плеск, рыбаки в нимбах, радость на приморском бреге. Брезжит в голубом тумане голый стол Финского залива. Перышко пылится, забытое, ненужное. Чайка-парус. Куда ж нам плыть? (...) Телесная тоска, грусть на корабле. «Общее искусство знаков или искусство обозначения представляет чудесное пособие, так как оно разгружает воображение». Творец монад, Лейбниц. Темная власть этих клейм и печатей. Всё, всё помечено, всё и вся! Люди-знаки: у каждого на руках и на лбу – след Когтя. Читай Иоанна.

А как хорошо все начиналось! Действительно, хорошо начиналось. Хуже было некуда. Так казалось.
Мы еще не знали, что бывает гораздо, гораздо хуже.
Дураки были.

Цыганка – о чём она думала? О чём думает береза? О зарубках для сока, о бересте, пошедшей на язык. Есть огромная, великая тайна ничего не значащих людей.

-Ну, здравствуйте, В.! Не ожидали – вижу по глазам. Но делать нечего. На вас заказ пришел из диспетчерской. Обсуждать его нельзя. Едем, дорогой. Пора!

Подопытных собак из вивария мы, все же, конечно, жалели. Конечно, жалели… И даже, страшно подумать, порой больше жалели, чем друг друга... Чем близких, домашних, родственников… По их-то адресу не посострадешь так безответственно: "Слышите?.. Соба-ки..."

Моря не было. Оно пропало. Была безбрежная чёрная яма. А свет слоился, как туман. Свет медленно двигался и сиял над этой ямой. Месяц Ясный висел прямо над этим светом, капитанский китель на нём болтался, как на вешалке; исхудалой рукой он томно двигал слои света то туда, то сюда; и от этого множество оттенков лунности вспыхивали в обманутом воздухе и гасли, вспыхивали и гасли.
- Ваше Сиятельство! Вы неправильно сияете! – прошептала девочка...