Проза

Эпизод третий

Labor sub tecto. Борьба с безработицей

Под мостом, между массивных железобетонных опор, находиться было не слишком уютно. Зато здесь можно было переждать грозу, слушая громовое эхо, наблюдая за каплями дождя, стекавшими по перекрытиям, любуясь рекой, в которой плавали привидения дождевых туч. Единственное, что омрачало его умиротворенное состояние, так это комары. Надо сказать, это были особенные, городские комары, которых можно было повстречать только в мегаполисах.

Они летали бесшумно, садились где-нибудь в сторонке, чтобы изучить потенциального донора. Только затем они осмеливались вонзить тонкие хоботки, не причиняя при этом никакой боли. Но самое поразительное состояло в том, что они прилетали и без того пузатые от чьей-то крови! Они пили кровь не для того, чтобы выжить, а для того, чтобы оценить ее вкус. Было похоже на то, что кровь волновала их исключительно с научной точки зрения — для оценки густоты, уровня сахара, питательности. О, эти комары были искушенными гурманами! Совсем не то что дикие деревенские дурни. Питаясь из поколения в поколение кровью городских обитателей, они сами становились им под стать и, наверное, тоже считали себя венцом комариной эволюции.

Дождавшись окончания грозы, он спрыгнул с бетонной плиты, отряхнул руки от пыли и вышел из под моста на обочину дороги. Широкая асфальтовая дорога, без единой трещинки, вела его на окраины города — туда, где возле складов оптового рынка скапливались большегрузные фуры и компактные газельки-термобудки. Они подъезжали к ангарам, внутри которых кипела работа — к машинам то и дело подбегали грузчики, забрасывая на борта коробки, мешки, полиэтиленовые паки. Они сновали туда-сюда, прогибаясь под тяжестью, словно крохотные муравьи. Длинные цепи большегрузов подъезжали и выезжали с оптового рынка, а грузчики непрерывно их обслуживали с раннего утра до позднего вечера. Безусловно, во всех этих перемещениях был некий смысл, однако он полностью терялся — исчезал, как исчезает замысел киноленты, если ее прокручивать в ускоренном темпе. Здесь по-особенному ощущался бешеный ритм урбанизации, в котором быстро прокручивались целые десятилетия, прожитые незаметно и наспех. Прожитые в парадоксальном одиночестве среди множества других людей.

Солнце быстро высушило асфальт. Воздух вблизи ангаров наполнился шумом обгонявших его машин. Он шел не спеша, по самой кромке дороги. Была в этой пешеходной неторопливости какая-то роскошь, недоступная тем, кто проезжал мимо, не замечая в круговороте времени самой жизни. Не замечая взросления детей, роста деревьев, смены времен года. Он тоже многого не замечал, а кое-что не хотел замечать в принципе. Иногда ему хотелось полностью остановиться — бросить вызов всему этому земному притяжению и замереть, погрузившись в самадхи. И пускай меняются времена года, пускай взбивается пена облаков на небосводе, пускай восходит и заходит светило, пускай из почвы пробивается трава, видоизменяется ландшафт, расположение звезд, облик планеты.

Возможно, тогда бы он уловил неисчезающий смысл того, что оставалось за кадром жизни, — стертую грань между зрителем и действующим лицом, между внешним и внутренним миром. Ощутил бы присутствие непрерывного сознания во всем происходящем, где бы оно ни происходило — в настоящем или в воображаемом мире. Ему самому было непонятно, отчего и для чего у него возникла эта привычка постоянно о чем-то размышлять, читать старомодные книги, которые почти никто теперь не читал. Ему еще ни разу по-настоящему не пригождалось ничего из того, над чем он так много и напряженно думал. Так для чего была дана человеку эта способность, если она никогда не пригождалась, если она никогда напрямую не соприкасалась с окружающим здесь-и-сейчас-существованием? Он надеялся найти ответ, он почему-то чувствовал, что однажды сумеет его найти.

Проходя мимо рынка, он наблюдал, как на противоположной стороне дороги разгружают фуру с газировкой, и понял, что ему страшно хочется пить. Пошарив рукой в кармане, он убедился, что денег в кармане не было, если не считать монетку достоинством в 50 копеек, которая запрыгнула ему в руку и теперь издевательски блестела в ладони. Ему вдруг вспомнилось его социалистическое детство, когда на 50 копеек можно было купить целых десять кружек отменного кваса, который разливался из большой бочки возле кулинарии, и усмехнулся. Память подсказывала ему, что в принципе такое возможно. Более того, он точно знал, что собственными руками покупал большую кружку за 5 копеек, а стаканчик кваса за 3 копейки. Однако теперь ему не хватило элементарной дерзости поверить в эти сбивающие с толку цифры. Он был будто околдован, загипнотизирован вездесущей товарно-денежной системой. Деньги — они всегда находились где-то в будущем, и они всегда исчезали где-то в прошлом. Они являлись всего лишь искусственным заменителем времени, необходимого для достижения некоторых целей. И это время вычиталось из жизни человека, из его собственной жизни. Тысячелетия непрерывного труда куда-то бесследно исчезали, и этого совершенно никто не замечал.          

— Запиши его в смену, а там посмотрим! — крикнул мужик, постучав в стекло кассы, за которой сидела девушка с фирменным логотипом на полновесной, дородной груди, которая, судя по всему, была призвана приподнимать не только лацканы халата, но и продажи всей торгово-оптовой компании. Работа на дальнем складе была не из легких. В тупик перед бетонированной платформой подгоняли прицепы с грузом. По специальному желобу с прицепов спускались мешки, которые затем перекладывали на автопогрузчик, развозивший их по складу. Евгений трудился до седьмого пота, перетаскивая и аккуратно складывая мешки с сахаром на поддоны.

— Да не торопись ты! Как там тебя? — махнул рукой кладовщик, принявший Евгения на работу.  — Это же не олимпийские игры, золотую медаль не дадут!  

Его звали Валерий, он был руководителем склада и душой компании. Бригада грузчиков его уважала. Чувствовалась в нем и деловая хватка, и строгость хозяина, и душевная доброта. А пошлые шуточки, которые он себе позволял отпускать, были больше на показ, чтобы всех взбодрить. За маской неунывающего хозяина он скрывал совсем другого человека. Так делали все — у каждого в коллективе появлялась такая маска. Однако через пару десятков лет она прирастала так сильно, что сам носитель, порой, забывал о том, кто под ней находится.

— Я сразу понял — наш человек! Знаешь, Жэка, что я тебе скажу?  Профессия грузчика одна из древнейших… — с интонацией наставника произнес Валерий, вызывая у мужиков дружный хохот. — Грузы, они ведь как люди, бывают разных фасонов: сыпучие, огнеопасные, жидкие, сухие. Были они до нас, будут и после нас, следовательно…

Он обвел бригаду глазами, желая, чтобы кого-нибудь продолжил его мысль.

Он поставил локоть на мешок сахара и подпер подбородок кулаком, адресуя шутливый вопрос Евгению. Бригада замерла в ожидании, что он ему ответит. В такие моменты в любом коллективе решалось, как дальше относиться к новичку — стушуется он, сумеет выкрутиться или, может, обидится? Евгений не собирался здесь задерживаться так что ему, по большому счету, было все равно, как к нему будут относиться.

— Каждый перемещает свое тело, поэтому мы все в некотором смысле «грузчики». Недаром слова «груз» и «гравитация» происходят от одного корня «гуру». Что на санскрите это означает «весомый», — тем же шутливо-научным тоном ответил Женич.

Кладовщик молча пожал Евгению руку и добавил:

После окончания разгрузки Евгений подошел к окошку кассы, стараясь никому не показывать боль  в спине.

— Выпиши ему семьсот рублей, — распорядился Валерий, обращаясь к девушке по ту сторону перегородки.

Кладовщик не обманул и заплатил даже больше, чем Евгений рассчитывал получить. Радостно сунув деньги в карман, Женич последовал за Валерием в столовую, на дверях которой висела табличка «Только для персонала».

— Вадик, ты за старшего! — крикнул Валерий парню с грузовой тачкой.

Они вошли в небольшую комнатушку, интерьер которой чем-то напоминал пивной паб. Валерий ополоснул руки, заглянул в холодильник, вынул оттуда пакет с полуфабрикатом, обернутый пленкой, и положил разогреваться в микроволновку.

— Бери что хочешь, Жэка, — гостеприимно предложил кладовщик. — Здесь у нас что-то типа шведского стола.

Женич взял упаковку пюре, раздобыл в холодильнике ломоть копченой курицы, налил сока и прихватил сдобную булочку. Такой ужин случался у него не каждый день. По правде говоря, он ему показался даже шикарным. Почти таким же шикарным, как три дня назад, когда Евгений пробовал устроиться официантом в ресторан. Однако щепетильное искусство, коим является натирание до блеска бокалов и разливание в них дорогих вин, оказалось ему не по силам. Он с трудом вынес инструктаж, обслужил двух клиентов — и все. Этого ему хватило. Денег нисколько не заплатили, зато накормили до отвала вкуснейшими салатами из креветок, с кунжутом и ароматными пряностями.

Евгений попробовал представить, каким он станет лет этак через десять-двадцать. Он видел себя простуженным грузчиком, трудягой на производстве, провинциальным учителем, мелким чиновником. Больше ничего не выходило. Кем еще он мог стать, не умея подсиживать коллег, заниматься распилом бюджетных средств, не умея наживаться за чужой счет? В самом деле, почему кладовщик Валерий, не растерявший за многие годы душевной доброты, тоже не стал тем, кем мог? Почему в этом мире все было не так, как могло быть?

Евгений пожал плечами:

Валерий убрал тарелку со стола и хлопнул Евгения по плечу.

Евгений вышел из ангара и отправился восвояси. Все-таки было что-то загадочное в этом ангаре, где инженеры, физики, металлурги, учителя перетаскивали сыры и колбасы, импортные окорочка, пакеты в заманчивых упаковках с надписями на английском языке. И он тоже почему-то придет сюда завтра, чтобы вместе с ними все это перетаскивать.

На конечной остановке он сел в трамвай, доехал до центра и отправился бродить по ночному городу. Он прогуливался по Набережному парку, смотрел на волны в реке, на багровый закат, который раздвигался между двумя гуталиновыми тучами в едва заметной демонической усмешке. Потом он заснул на скамье, увидев во сне странное место. Он зашел в целый город, построенный из ящиков и коробок. Вокруг него вырастали высокие, покосившиеся башни из сломанных поддонов, громадные сооружения из картонных и полиэтиленовых упаковок. Он пробегал по пустынным улицам города, и никак не мог найти выход. Потом он залез на одну из башен, чтобы сориентироваться, но за чертой города простиралось бесконечное поле, заваленное такими же ящиками. Он почувствовал себя погребенным заживо, приговоренным к утилизации в этих трущобах, из которых не было выхода. Ему казалось, что всех людей в городе тоже давно утилизировали, и весь мир как будто был приговорен к тотальной утилизации.

В глубине души он верил, что сможет выбраться. Он бежал и бежал, сам не зная куда, пока не заметил на безжизненной земле зеленый росточек. От него исходили ветви, которые стали быстро расти. Ствол тоже многократно увеличился в размерах, ломая вокруг себя небоскребы из ящиков и очищая землю. Проснувшись в парке, он открыл газа — и увидал, что высоко над ним продолжали раскачиваться раскидистые ветви деревьев.