Поэзия

* * *
Разве
Грозы в фразерстве погрязли,
И не разит стих железный
Также – ударами лезвий
В этой вражде? Не у вас ли,
Знаки свирепых невзгод,
Прячется тот потаенный,
Тот заколдованный код
Первоначального звона,
Что силу слову дает?

Вспомни то первое слово,
Чтобы в нем встретились снова
Ты и тот древний язык.
Да, и порывом и песней,
Да, он рокочет опасней,
Чем ты пророчить привык!

 

   * * *
Блистает в мире балабол,
Строчат несметные строчилы,
Но не утратил жгучей силы
Давно затасканный глагол.

Ген языка, всегда готовый
Отринуть дряхлый реквизит,
В речах затверженных сквозит
Громокипящею основой.

Прошепчет пращур, древний Чур,
Одно магическое слово,
И словно языком корова
Слизнет весь хлам литератур.

Проснется ли еще тот пращур
Свое заклятье прорычать
И звуком голоса разящим
Напомнить о себе опять?

 

* * *

Откроется новой весной
Огромное мира лицо,
Оно без начал, без концов,
И нет в том лице ни одной
Поблеклой и дряблой черты.
Разбужен прибоем мечты,
Бунт этот сжигает мосты.
Встань в полный свой рост, не мельчи,
Дай голосу петь, не молчи!
Чтоб рухнули древние льды
Восстаньем свободной воды,
Чтоб вспомнить гул той глубины,
Глагол той великой волны!
Чтоб снова обугленным лицам
Титанов сверкнуть и разбиться
О скалы и рифы весны!

 

ПРЕДВЕСТИЯ

Закат багрово воспален,
Как будто гром в нем затаен,
Предвестьем бурных непогод
Пророчит дней переворот.
Как будто вышел час опять
Кору и кожу заменять
Под рев весенних революций,
Взыграть и грянуть – в кровь и в плоть!
И небо молнией вспороть,
И яркой зеленью коснуться
Земли, деревьев, рыбой плыть
В потоке бурном – и – проснуться, –
И рев весенних революций
В грозе под утро, и теплы
Все ливни вымолнийной мглы!..
Теперь найдешь ли у натуры
Хотя б клочок вчерашней шкуры!

 

 

ЕЩЕ  ПРЕДВЕСТИЯ

Вскипеть морям,
Штормами водам заклубиться
И ринуть грохот к берегам;
Промчатся будто листья – лица,
Чтоб встретить эру катастроф,
Ожесточение крушений;
И этот мир несовершенный
Исчезнуть вот уже готов,
Как кит, кому наметил мщенье
Тот одноногий китолов.
А ты блюди свои обеты,
Неси, как крест, печаль планеты,
Пока еще не грянул гром
И твой не содрогнулся дом.

 

 

РАЗЛАД

Кто эти речи поймет
Не о том, не о сем, то ли цвель, то ли прель,
То ли чей-то полет, то ли чей-то помет,
Где листва, как квашня, разбухая, дрожит,
Где убит взрывом роста и в землю зарыт
В каплях, в маленьких розовых почках апрель…

Что же, снова, весна, твой могучий запев,
Твой веселый глашатай в звериной глуши,
Твой призыв к возрожденью дремучей души;
В брачном гоне своем снова рассвирепев,
Что же, ярость Ярилы прикажет: круши,
Не щадя этих малых и этих больших,
Сея семя?.. О твой новых жизней посев!..

Напустили туману луга, не понять
Слов шуршащих, как ветер, сквозь ветви берез.
Древний камень суровой щетиной зарос.
Горечь воздуха, мрак подступающих гроз…
Это глухонемая, угрюмая мать
Хочет что-то свое земляное сказать.

 

 

ОКРЫЛЕНИЕ

     Открыть окно – что жилы отворить
                                              Пастернак

Кто окно от отворил
В гул великой грозы, в голубые стволы
Осиянных осин, обуянных берез?
Кто в шаманскую глушь эту молодость внес
И швыряет в полет, как нацеленный нож,
Пробуждая в бескрылых дремучую дрожь?..
О как жутко тяжелому телу сейчас
Быть летящим, у вихрей ли недоучась,
На распутьях ли, как на распятьях себя
Пригвоздив, растерзав, возлюбя, воскорбя…
Все равно эти окна, как вены, раскрой,
Дай из раковин вырваться крови живой,
Дай отчаянных крыльев хотя бы на миг,
На один только вдох, на один только вскрик!

 

 

ЛИВЕНЬ

День не пылил, не палил,
Замер, как будто без сил;
Красных рябин у дороги
Круглые ягоды дрогли;
Дождь налетел да недолгий,
Неба рыданье пролил,
Градом, слезами, как дробью,
Падал и сучья дробил.
Рухнул, сорвавшись с орбиты,
Выбрав отвагу и риск,
Лег, размозженный, разбитый,
В ворохе крыльев и брызг.

 

 

ИКАРЫ

И ночью рушатся Икары!
И в их зрачках черней окалин
Мир – через голову,
Всё – воск!
Всё – вихри брызг, как взмахи розг!
Свет, перевернутый с разбега,
В лоб – бурей пламени и снега,
Земля, рванувшаяся в рост:
Икары, сброшенные с неба,
Летят быстрее света звезд!
И в мерзлый камень, об вершины,
Об льды – всем жаром, всем хребтом…
Икары погибают там – 
Низвергнутые исполины!

 

 

ПОИСКИ

 

Совсем не спать и спасть с лица,
Сойти на нет, сойти на свет с крыльца,
На облака, набрякшие, как марля,
Сулящие не бред ли, не кошмар ли?..
Блуждать в лесу, ломиться в чернотал,
Сверкать в осоке солнцем ли, глазами, –
Каким ударом будет наповал
Сражен боец? Сухие губы сами
От всех речей бы ринулись к ручью
На встречу лиц, похожих, как две капли
Грозы, и ветер вкось щеку царапнет
И в грудь вонзит свистящую струю!
Не здесь ли сам я – в ссадинах и шрамах?
К воде приникнув, замерев в себе,
Как не свою тоску любить в судьбе,
Текущей письменами струй упрямых?
Как увидать себя в ручья лице,
К моим губам живой водой припавшем
Всей жадностью влюбленного, как в пашне
И в птице быть, в лягушке и в листе?
Как жить: сверчком молчком, заросшею тропою,
Травой, трубой, взывающей к глухим?
Как может жить затворник-нелюдим
В самом себе и не самим собою?

 

 

* * *
Куда бежать
От «нечего сказать», от «некого любить»,
В какую глушь, какую глубь глубин
И жалоб этих не преумножать,
Когда мне жизнь моя застряла в горле
Рыданьем чьим-то, неизбывным горем?
Оно росло, копилось день за днем,
За годом год, века, тысячелетья –
Чужое горе, этот в горле ком,
Рыданья удушающие эти.
Чужое горе не вовне – внутри,
Не убежать мне, я в юдоли плача,
И этот плач не смолкнет, хоть умри,
Все будет так, не станет здесь иначе.
И что сказать здесь, и кого любить
С удушьем этим, с комом этим в горле,
Здесь, где не изрыдать громаду горя
И скорбью всех скорбящих не избыть?

 

 

ПРЕДЧУВСТВИЯ

Послушай!
Все также ясновидящие души
Растений лихорадит, их невроз
Сродни твоим предчувствиям, но врозь
Существовать не можете вы в мире,
Вас те же душат «дважды два четыре»
И тот же всем грозит Дамоклов меч
Всегда, везде. Кого предостеречь
Могли бы вы, чувствительные души?
Послушай!
Какая душит Африка, Сибирь,
Кто этот бред пророческий обрежет?
Как не теряться в чащах, не теряться
В плачах и куда бежать по свежим
Слезам? Как удержать себя в себе
И тысячью предчувствий не терзаться?

 

СОН

Снится: я мертвый лежу на траве,
Жутко лежать мне… вот забагровел
Запад закатом, вот ветреный вечер
Огненно-розовым смерчем заверчен,
Спутанным спрутом испуганно скорчен,
Дунул в лицо наползающей ночью…
Сразу кочкасто качнулся и прянул
Кто-то к кустам… Мне бы встать, мне бы прямо,
Прямо идти и нести этот сон;
Надо, ведь надо, чтоб был он спасен,
Этот птенец из гнезда на болоте,
Гадкий утенок, он вырастет, он…
Что же вы, ноги мои, не встаете,
Что же вы, руки, не оживете!
Крепок же сон мой, ох, крепок мой сон!

 

 

НОЧЬ

Ты многоглазием безликим
Горишь, меня оледенив,
Сжимаешь горло, как удав,
Как кольца выползших религий;
Ты – пристальностью глаз, как блях,
Чаруешь, судорогой сводишь,
Влечешь – гигантский змей разбух –
Бессонные жгуты уродин
Твоих охотятся за кем,
Шатаясь, как сырые рощи?..
Ты – призрак ночью говорящий
На неизвестном языке.

 

ВЕТЕР

Февраль. Шарф рвется. Стоять столбом на мосту.
Счастье – не замечать, как часы ночь крошат.
Столб фонарь держит, словно голову в руке,
Нагнулся к воде. Обломки, льдины, темно.
Взглянуть: сколько времени? Много, пропасть, жуть!
Не взять целиком, не собрать по осколкам.

Сплошное, мутное, мига не уловить
Внимательным взглядом, чтобы в потоке прочесть
Пять-шесть черт течения, словно мыслью
Взволнованных морщин ветра…
Ночь. Без дыхания стоять столбом на мосту,
Не вспугнуть свое отраженье-мерцанье.

 

 

ЗИМА

Ох и зла зима!
Небо – Сизарь
С клювом-серпом,
Кормят его кровавой малиной
Перед сном –
 
Эту лютость унять,
На съеденье отдать
Нечет и чет,
Голубь пока не накормлен,
Не уснет.

Голубь зол, сиз,
Смотрит с крыш вниз,
Перья раздув,
Шире гаснущей во мгле малины
Раскрыл клюв.

 

 

РАДИЩЕВ

Умру и горести забуду,
Не скот, не дерево, не раб.
В острог Илимский еду. Буду
Как дома. Чей-то брат. Барак.

Шумит листами тополь белый.
Я шел и пал под бури вой.
Лей слезны реки. Север. Тело.
По кругу ходит часовой.

Заходит, всходит. Хмуроплечий.
Он сторожит мое окно.
И – ночь. Земля железа крепче…
(Лед. Сон. Сибирь. В гробу. Темно).

 

 

ЦЕНТРОБЕЖНОСТЬ

Опять я думал и вздыхал
О твердом центре в жизни пестрой,
О том, что этот карнавал
Остановить не так-то просто,
Что всякий обитаем остров,
Что втянут в эту круговерть,
Враждебно вихрями заверчен,
Меняет смертник жизнь на смерть,
Выменивает чет на нечет,
И видит: в мире снова вечер.
Кричат грачи и, крылья вздев,
Кружат и мечутся, как прежде.
О как мы все тут центробежны!
А центр везде, в дрозде, в звезде;
И все жадней пространств зевота,
Все шире разверзает зев
Могущество круговорота.

 

 

ПРОБУЖДЕНИЕ

Вновь попадая в тон стволам и высям влажным
В окне над головой, и глух и невесом,
Никак не вспомню сон о чем-то очень важном,
О непреложном, о мучительном своем.

Вновь верится с трудом в гул ветреного утра,
В зелено-бурый дым предлиственный кругом,
Как будто сад и дом, весь обиход, вся утварь
Скрывают звездный смысл, не различимый днем.

И гвоздь, что в стену врос, и за окном страданье
Опухших почек яблонь с капельками слез –
Мы все себя всерьез мним центром мирозданья,
Вокруг своей слезы мир вертим, как вопрос.

 

 

ПРОМЕТЕЙ

Ночью вернутся тело терзать
Когти и клювы карающей казни.
Участь такую претерпевать
Что ж, не предвидел ты, мученик, разве?

Только ведь душу терзают страшней,
Заново рвут чуть зажившую рану
Когти и клювы, ведь ты, Прометей,
Крепко прикован к земному страданью.

Когти и клювы, несть им числа,
Не подлежат, ты же знаешь, отмене;
Пытка твоя еще не истекла
В этом горниле борений-горений.

Час не настал еще звездам вернуть
Это ненужное миру геройство,
Ориентируя темный свой путь
На Ориона царственный остров.

 

 

ФАУСТ

Звук шагов, лязгнул ключ, кабинет,
Штору прочь, и смотри с вышины:
Волны бьются о дамбу, черны.
Это было, гнет этих примет:
На столе, на полу и в пыли
Этих полок, шкафов, стеллажей –
Море формул, гора чертежей, –
Огнь и воду числом распилив,
Всюду знаки и цифры… Но нет!
Лучше мрак! Не зажжет он ночник,
Отшвырнет и перо и тетрадь,
Гений чудных свершений, начни
Их чураться и будешь не рад!
Этим циркулем, этим лекалом
Начертал ты полеты ракет.
Тушь ли красная крови взалкала,
Вырвав пыткой природы секрет?
И затмения разум покрыли,
В грозном гуле полета Валькирий
Погребя под золой городов
Город Солнца – мечту мудрецов.
О как бледен ты в зеркале черном,
Сам с собою лицом ты к лицу,
Блудный сын с головой непокорной,
Потерявший дорогу к отцу!

 

 

ОТРЕЧЕНИЕ

За окном берег в пене, даль моря в лазоревой лени,
Кипарисы-монахи у строгого неба в молельне.
Только это – мираж и пустыня, радужный глянец!
То разбитое зеркало – ты в него не заглянешь!
Ты была в моем доме державной жрицей Земли,
И мой дом возносился собором в звездной пыли!
Ты меня обольщала, и солнце слепо и немо
Угасало, и кипарисы вмерзали в бледное небо.
Но довольно обманов и горя, и спора с мечтой!
Я вернул тебя песням и ветру, и пене морской.
Я отдал тебе кровь мою, мозг мой, резец я в море забросил,
И как змеи морские черны твои гордые косы.
Что ж, иди! Растворяйся, мой воздух, мой луч золотой!
Никогда не вернешься ты прежней, высокой тоской!

 

 

                         * * *

Мой голос негромкий к тебе донесется,
Печальный, к стихиям вернувшийся прах,
Как будто я вижу такое же солнце,
Как будто я тот же и в тех же краях.

И птицы, и ветер, – их оторопь свыше;
Все замерло в мире, замолкло на миг,
Чтоб голос мой прежний тобой был услышан,
Негромкий мой голос, глухой, как тростник.

Мой голос – забытые нежность и ревность
Сожженных записок, истлевших страниц,
К тебе долетит – безнадежная верность
Двух вместе летевших под тучами птиц.

И словно от тяжкого сна ты очнешься,
В руках твоих пепел, мой голос молчит;
Грудь сдавит тебе, ты слезами зальешься;
А небо бесптичье дождями шумит.

 

 

* * * 

Я вернулся. Тот же дворик,
Словно я ушел вчера.
Сор тут вечен, хлеб тут горек,
Сдавлен смех, любовь стара.

Спят, как видно, домочадцы;
Дверь глуха и в окнах мрак;
Крепко спят, не достучаться…
Как из ваты мой кулак

 

 

ТОЧКА ВОЗВРАТА

 

Замучен, затвержен в азах, аксиомах,
Очнись, расколышься, сначала начни!
Зачем мировому расцвету черемух
Твои очумелые ночи и дни?

Пред этим цветеньем такого размаха
Кого ты обманешь, обманутый сам?
Отчислен, отринут, в предчувствии краха,
Проверь стрелку сердца по звездным часам.

Они обратят тебя в точку возврата,
Себя обрести они снова дадут;
Ведь ты уже был в этом мире когда-то,
И строгие числа тебя стерегут.

Сначала начни – и ты будешь опознан
В туманах-дурманах и в тысячный раз, –
Чтоб твой просиял и осыпался звездный,
Тебе предреченный нечаянный час.