Комментарий | 0

Школьные хореи. Часть десятая

 
 
 
 
 
 
 
 
Коробочка из-под розового масла
 
Если время – лишь причуда
Человечьего сознанья,
Сотня вешек чёрно-белых
Вдоль томительной дороги,
 
Если нет его в помине
Для влюблённых и поэтов,
И любви воспоминанья
Жизни нынешней живее, –
 
Я печалиться не буду
И тревожиться не стану,
Что бегут мои минутки,
Пролетают безвозвратно.
 
Там они, где Андромеда
Улыбается Персею,
И в глазах синеют звёзды,
Увлажняя ночь лучами.
 
Там они, где лебедица
Машет крыльями широко,
И плывёт между созвездий,
Плача вдовьими очами…
 
Там они, где наше детство
Сохраняется в коробке
Из-под розового масла,
Что брала ты на мизинчик.
 
 
 
 
Пегас
 
Настоящего не знаю,
И грядущее к нулю
Я свожу – и вспоминаю.
Вспоминаю и люблю.
 
В красном здании – и с белым,
Из кирпичика не зла –
Моё детство пролетело,
Моя юность проплыла.
 
И теперь живу не шатко,
Чтобы день на день не лез…
К небесам моя лошадка
Возымела интерес.
 
 
 
 
Говорили, усмехаясь...
 
Говорили, усмехаясь,
Мне прагматики сухие:
Ты мечтатель бесполезный.
Надо прежде сделать дело,
А потом уж развлекаться.
 
Мы гуляем-пьём, красоток
Длинноногих, глупоглазых
Держим около, бахвалясь
Их примерной красотою.
Почему? Да потому что:
Прежде дело, прежде – дело,
А потом уж развлеченья.
 
Ты ж – мечтатель бесполезный:
Что за польза от иллюзий
В нашем мире прагматичном?
 
Ничего не отвечал я –
Да и что сказать мне было?
Что красотки глупоглазы
Мне совсем не интересны?
Длинноногие блондинки,
Механические куклы:
Нет в них грации, нет жизни,
Нет в них женственности нежной,
Нет застенчивости чистой,
Нет и страсти затаённой.
 
Что сказать мне было важным,
Не имеющим понятья
О второй – моей – вселенной,
Где космический корабль
Рассекает моё сердце?
 
 
 
 
Идеал
 
Обливался я слезами,
Напивался не водой.
Угасал под небесами
Поэтической звездой.
 
Кем бы я ни обращался,
Где бы счастья ни искал, –
Всё с тобой не повстречался,
Мой отпетый Идеал.
 
 
 
 
Камертон
 
Ждать, по Блоку, камертона,
Чтоб ударил в уши звук…
Лучше стану я влюблённым,
Снова юным – от разлук.
 
Напишу летящи строчки
Как придётся… но, постой:
Поцелую твои щёчки –
Этот персик молодой.
 
 
 
 
К Юности
 
Меня годы клонят долу,
Мне приятен сон дневной.
Как Орфеевы глаголы
Надсмеялись надо мной!
 
Лень и строчку записать мне,
Слово-бабочку поймать.
И ловлю я кончик платья –
Коль тебя не удержать.
 
 
 
 
Вот не знал я, что Евтерпа
 
Вот не знал я, что Евтерпа
Старится и увядает
Вместе со своим поэтом.
 
Роза шёлковая вянет,
Лепестки её коробит
Златолиственная осень…
А потом её головка,
Смотришь, клонится – упала.
Лепестки вокруг разбросил
Озорник – студёный ветер…
 
Так и ты, моя Евтерпа,
Смотришь в зеркало ручное,
Удивляешься: «Недавно
Вроде, я ходила в школу:
Хвостик, платье, белый фартук…
А из красной босоножки
Нежно пальчики глядели».
 
 
 
 
Пили белую
 
Смерть приходит жарким летом,
И бетон-пятиэтажка,
Печь, развеивает пепел…
 
...Ели хладные арбузы,
Ели красные арбузы,
Зелень-корки ледяные
В вёдра цинковы кидали.
 
Пили белую – спешили,
В леднике не охлаждая.
 
А наутро не проснулся
На своём десятке пятом
Хулиганистый подросток,
С папкой кожаной под мышкой,
Вечно делящий со мною
Пересушенное «солнце» *.
 
*«Солнце» ("Слънце") – марка болгарских сигарет.
 
 
 
 
Не Эрос
 
Ни эротика, ни Эрос,
Сочетавший олимпийцев
Браком, ну а в наше время –
Лук забросивший на полку,
Перья стрелкам ощипавший.
 
Нет – не он сердцами правит
В наше серенькое время,
И не им я вдохновляюсь,
Выводя в стихах прелестниц –
Юных граций в школьной форме.
 
Вдохновляет меня Юность –
Очень древняя богиня,
Очень давняя богиня.
 
Я за ней хожу по свету,
В мягких туфлях остроносых,
В сумку песни собираю,
Как когда-то менестрели.
У костра стихи читаю,
Разомлевшей, на привале.
И наигрывают струны
О стране счастливой нашей,
Где она ходила в школу
С белым девственно портфелем,
И большой виднелся пальчик
Из закрытой босоножки.
 
 
 
 
Два-три человека
 
Много раз свои "хореи"
Порывался я закончить.
Знаю, многие б вздохнули
Облегчённо: наконец-то!
А другие, что читают
Полозкову и Толстую,
И пошлятинку Донцовой
В чемодан кладут дорожный, –
 
Ничего они не скажут,
Ничего они не скажут,
Потому что, потому что,
Потому что потому.
 
Знаю: два-три человека
Пожалели бы об этом.
Только два-три человека
Из живущих ныне. Ужас! –
Из восьми почти мильярдов!
Но для них-то и пишу я
Нескончаемы "хореи",
И для них на этом свете
Всё ещё живу – не умер:
Пью оседлые грамм двести,
Огурцом хрущу солёным.
 
 
 
 
Радость
 
Я обрадован сегодня:
Написали мне поэты,
Что мои «хореи» любят
И желают продолженья
Ранней юности историй.
 
Что ж, и сам я собирался
Продолжать: ну как не пить мне
Эти светлые напитки:
Эту свежесть познаванья –
Мёд-вино тоски любовной,
Счастья чистые мгновенья?
 
Самому мне было жалко
С юной девушкой проститься,
Словно Пушкину – с Татьяной,
Как Овидию – с женою
И как Моцарту – с музЫкой.
 
Что ж, бокалы мы наполним,
Не цекубским, не фалернским, –
А наполним vinum dulce,
Рима сахаром горячим!
К нам заявится Овидий,
Сядет в узкий круг поэтов,
Выпьет – и разговорится.
 
 
 
 
Назон
 
Как за чувственное сердце
Заплатил поэт, поклонник
Каждой римлянки прекрасной,
Каждой женщины прелестной! –
 
Как прожил в краю суровом
Среди варваров косматых,
Как он умер на чужбине,
Всеми смертными забытый,
Не простясь с женой, привыкшей
К изнурительной разлуке, –
На одре меж привидений
Ночью присланных беззвёздной.
 
Я не умер на чужбине,
Слава Богу, слава Богу!
Время не пришло, как видно,
Помереть в Москве сарматской.
 
Но живу я на чужбине,
Проживаю дни и годы,
А на родину летаю
На моей лошадке пегой, –
Как Назон под парусами
Устремлялся, в строках, к Риму…
 
Я на родине – в «хореях»:
Тут я весел, молод, счастлив.
Я люблю, любим – и внове
Мне вино очарованья.
 
 
 
 
Ангел
 
Я живу, среди поэтов
Ни привечен, ни любим,
Всё же, может быть, за это
Чьим-то ангелом храним.
 
Может, это твой летает
Над седою головой,
Песни нежные слагает
И ночами не пугает
Ни булатом, ни трубой.
Последние публикации: 

Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы

Поделись
X
Загрузка