По улице Грина
Наталья Перстнева (02/11/2021)
Andrw Wyeth. Winter Carnival, 1985
Жила-была на свете улица
Из города уходят улочки,
За хлебом выйдешь и спохватишься –
Ни газировки нет, ни булочной
И магистраль куда-то катится.
И дом растет длиннее тополя,
И так вокруг пантагрюэлево…
А этот, с булочной, прохлопали.
Зачем мне дом длиннее дерева?
И все бы ладно, все бы здорово,
Не жизнь ушла – чужая улица.
Но вот идешь – ничей – по городу,
А за углом родная чудится.
Ярмарка
Поедем на ярмарку, что ли,
Накупим ненужных вещей
Под праздничный звон колоколен
В преддверии сумрачных дней.
Снуют циркачи на ходулях,
Роняя солому со шляп.
На шляпах соломенный улей,
Бараночки и кренделя.
Толкутся, торгуют, смеются –
Ах, чей это грошик? – Ничей!
А пчелы все вьются и вьются
Вокруг записных трюкачей.
Отведаем меда и ягод,
Румяный гусиный пирог…
Но все-таки кружится рядом,
А что – и назвать бы не мог.
Рабочий вид из окна книгохранилища
В. Щ.
К вокзалу улица бежала,
как будто убежать могла
из нарукавников-кварталов,
от скрепки каждого угла.
Полуподвал библиотеки
ловил кузнечиков и пчел,
но попадались человеки
как наивысшее из зол.
Я их встречала за дверями
и, сортируя на глазок,
хз какого Мураками
сдавала на библейский срок.
А улица из лета в Лету
текла, хватая по пути
еженедельные газеты,
ежеминутное «прости-
прощай, мгновенье-невидимка,
впорхнувшее в окно трамвая,
мы уезжаем, уезжаем
и остаемся на картинке».
Женщины, которые ушли
Не вижу оскудения земли,
Не вспомню, что теряется в природе.
А женщины, которые ушли
И умерли, из дома не уходят.
Подолгу смотрят в темное окно,
За лампой письма пишут, не считая,
Что в комнате их нет давным-давно.
Они встают и окна затворяют.
Их может легкий ветер унести,
Туман рассеять в сумраке аллеи.
У них земные ягоды в горсти,
У них косынка летняя на шее
И то же недоверие во взгляде:
«Неужто снег? Да бросьте, бога ради».
Дочке на память о сиреневом платье
И в детском сне, и наяву
Она склонялась надо мною –
И звезды падали в траву.
Она не сделалась травою.
Пусть, восходящая во тьме,
Сама терялась на рассвете.
Стояла утром на корме
В надвинутом на лоб берете.
Носились дети у воды.
Среди волнения и гула
И припортовой чехарды
Она одна рукой махнула.
Стоит и машет много лет.
И смотрит на воду, не глядя,
Как по волнам плывет берет,
Мое сиреневое платье
И все, чего на свете нет,
Но вдруг выносится прибоем,
Когда, не отрывая взгляд,
С такой тоской глухонемою
Со мною люди говорят.
Воробьи
Снижается значенье чисел.
На слово держится цена.
Сильней от мелочи зависишь,
Чем алкоголик от вина.
В руке чужие разговоры,
В другой – останки воробья.
Любовь, сгорающая скоро,
Как зачарованность моя.
Заговори мои потери,
В ладони яму затяни,
Я стану в заговоры верить
В такие меркнущие дни.
Вы обе хищницы, вам прежде
Дай наиграться с воробьем –
Любовь и тьма, в любой одежде
Вы смотрите в лицо мое.
Какое сломанное солнце
Встает с постели по утрам…
Щекой о слово уколоться.
Читать ответы по губам.
В карманах варежки из шерсти.
Налито кошке молоко.
…И все приготовленья к смерти
Теперь не стоят ничего.
По улице Грина
Зал ожидания. Полная зала.
Трап упирается в берег песочный.
Дудочка ветра о чем-то играла.
Не скажешь. Не вспомнишь. Веди куда хочешь.
Штаны и рубашка бросаются в кресло,
Не больно скрипят деревянные кости
У мебели в доме, какой полновесно
На дух и на душу гостей не выносит.
Английский пиджак пропускает застолье,
Винтажные плечи поют к непогоде,
И так своевременно и добровольно
Капризные платья за двери выходят.
Взлетает над липами борт восемнадцать
По улице Грина кирпичною лодкой
С бессонной судьбою летучих голландцев,
С душой, продырявленной молью с чахоткой.
Возвращение в Эдем
В. Щ.
На щеке ее ветка морщин,
На плече ее гроздь винограда.
Ты за ней возвратишься из ада
И споткнешься о ветер один.
Сад безлюден, старик нелюдим,
За стеной пролетает мазурка…
Золотое перо драматурга
Рассмеется-заплачет над ним.
Занавеска. Аккорд. Силуэт.
И почти невесома граница
Между т а м, где кружится, кружится… –
…И кружится, и музыки нет.
Кулачок
Сложили слезы в кулачок
И рядом пронесли.
Ладоням было горячо,
Но глаз не обожгли.
Глаза смотрели в молоко
И хлопали вослед.
И хлопать было им легко
И врать, что смерти нет.
Сойти
Луна. Рахманинов. Зима.
Тоска о родине и чуде.
Сойти бы, Господи, с ума,
Как все порядочные люди.
Вести с Арагвой диалог,
Ходить с корнетом на дорогу
И верить родине и Богу,
Поскольку нет других дорог.
Смотреть с величием Казбека
На мертвый разум человека.
Туда, где Он по доброй воле
За каждого душевноболен.
Натура с птицей
Вечно уходящая натура
Никуда, однако, не уйдет.
Кашлянет в рукав колоратурно
И культурно чай с конфеткой пьет.
То глядит бездомного безродней,
То поднимет руки до небес.
И стоит, не осень, но в исподнем,
И ломает иглы, но не лес.
То заплачет ночью, будто птица,
То холодным смехом изойдет.
Только нелетящей не летится,
Только неживая не умрет.
Все, что начинается в Макондо
Голоса забытого поселка,
Седина январского квартала –
Потерялись нитка и иголка
И дыра с дырою увязалась.
Из мечтаний, никуда не годных,
Бабочки, увязнувшей в граните…
Крылышко касается Макондо,
Чердаков, и стен, и перекрытий,
Воздуха, теряющего силу,
Времени, сошедшего с дороги.
Я забыла. Что-то я забыла,
И оно забыло слишком многих.
Облака рождают горизонты,
Тишину и перечень убытий.
Все, что начинается в Макондо,
Никуда из города не выйдет.
Когда бы письма приходили
В. Щ.
Когда бы письма приходили,
Их бы носили клювы чаек –
И пахли молоком кобыльим
Слова прибрежных попрошаек,
Водой глубокого колодца
С плывущей в заводи звездою:
Цепь разовьется и совьется –
Она в ковше перед тобою.
Что принести тебе отсюда,
Где все исполнены надежды,
Где слово «был» и слово «буду»
Все ту же значит неизбежность?..
Под звездами страны далекой
Покой поют степные травы,
В краю, где небо синеоко,
Где люди-птицы златоглавы.
Бегут недвижно волны строчек –
И дышит воздух темным морем,
И дышит море темной ночью,
И ты навеки заговорен
Дыханием звезды полярной.
Но паутинка-память рвется…
Читают жанр эпистолярный
Мои морские письмоносцы –
В нем всё покой и всё в покое,
Уже надмирное, как вечность,
И веет слово неземное,
Переступившее увечность.
А где-то там, на дне печали,
Постскриптум человечьей муки:
«…И долго душу отрывали
От тела ангельские руки».
Две медведицы и мячик
Это я о ком-то плачу,
Проплывают надо мной
Две медведицы и мячик,
Мальчик с мячиком-луной.
Плачет голос мой бездомный,
В волнах губы хороня,
С морем черным, ночью темной
Горько плачет про меня.
Плачет, плачет, затихает
И не помнит ни о чем.
Волны божечку качают,
И смеется ветер в нем.
Пляска листьев винограда
Шелестит вокруг него.
Бродит си'ротка по саду
И не помнит ничего.
Алисин шкаф
Век девятнадцатый, железный…
А. Б.
Когда-то здесь жила Алиса,
Да вот, на первом этаже.
Такая девочка с сюрпризом,
Наверно, бабушка уже.
Что отношенья никакого
К литературе не имеет,
Она была вполне знакомой,
Но тем не мене, тем не мене…
Войдешь, бывало, в двери эти
И уменьшаешься в размере.
Вот есть ведь, есть еще на свете
Такие девочки и двери.
И все там было как обычно,
Она сидела и мечтала…
Кто не встречал Алису лично –
Поверь, и этого не мало.
Однако сборник платяной
Шелков, историй и костюмов! –
Кто устоит перед тобой?
Ах, бал без зрителя и шума!
«Век девятнадцатый… жестокий»
Хранили духи костюмерной
(Когда носили эти строки,
Еще не сшили двадцать первый).
Но что за дело до пророчеств –
Сегодня встретимся на танцах!
Потом из века одиночеств
Посмотрит новый счет с квитанций.
Она уехала в столицу.
Ей шлют цветы и поцелуи.
Вы ночью встретите другую.
Алиса, что тебе не спится?..
Еще не утро.
Потанцуем?
Год
А кто не спрятался – пропах
Не цитрусом, так марципаном.
Висит на елке пух и прах,
И солнце скатывает рано
В рулончик серый ватман дня
И смотрит в трубку на меня.
И тырит мелочь по карманам
И подрастает малышня.
Что поешь о весне, снежное поле
Идут года большого урожая
Но что их зерна спящим косарям
Как птичка божья пела аз воздам
Как недообещала улетая
Как недопела пташечка по нам
Базарный день
я видела птицу
она несла на рынок крылья
это был дурной знак – встречать мертвых
но она никогда не считалась с чужим мнением
Камни
*
счастливая дудочка ветра
и она легко забудет твое дыхание
и она подпоет первому подхватившему налету
лишь камни помнят как собаки
одни надгробные камни верно хранят свои имена
*
на могиле наших грез написано «не помню»
кто-то приносит им цветы и убирает осенние листья
*
тысяча иерихонских криков
оцарапавших недвижные камни
следы когтей на стене плача
откуда они у овец
запивающих вином любви плоть своих пастухов
*
хлопнет дверь – отец ушел
скрипнет половица – мать прошла
залает собака – и жизнь следом
сегодня тихо
*
над безлюдной улицей открылось окно
чья-то рука погрозила кулаком небу
и закончив разговор выключила свет
все это в полной тишине потерянного временем города
где люди до сих пор рано ложатся и ведут беседы с богом перед сном
иногда наливая ему стакан вина из своего виноградника
и чокаясь с пустым небом
Среди тысяч солнц
если бы среди тысяч солнц
миллионов лиц
вы бы смогли отыскать только нас двоих
вы бы решили что где-то в космосе была одна маленькая планета
но вы бы не стали спрашивать что случилось
вы бы подумали
теперь они навсегда бездомные и это хорошо
больше уже ничего не случится
главное никому не давать адрес благоразумной Земли
нас слишком много чтобы так нелепо рисковать
но их можно пригласить на чай
их непременно нужно пригласить на чай
куда-нибудь на Плутон
и это тоже была бы замечательная идея
мы бы остались на несуществующей планете
и никто бы ничего не заметил
а вы бы говорили детям смотрите
у нашего солнца восемь планет
будьте аккуратнее
Кошки
эти удивительно прекрасные твари
так же удивительно дохнут при любом насилии
вот разве что Буковски удалось достойное кошачьей будки стихотворение
впрочем для бездомного кота
Ни разу не посмотренному фильму
однажды в порту
поднимаешься на первый попавшийся корабль
и растягиваешься на кровати покрепче затыкая уши
идите к дьяволу со своим засиженным мухами фильмом
целый океан слез о любви
вместо того чтобы сказать счастливого пути
о вас будет помнить не одно прилипшее к экрану поколение
Ключи
*
сколько помню она целыми днями слонялась по улицам
и разглядывала трещины на дорогах
даже когда лил дождь и трещины уходили под воду –
тогда она искала под деревьями и козырьками
я отдала ей старый ключ и больше никогда не встречала
боже мой неужели она нашла дом от этого ключа
*
лестница давно кончилась
а Мюнхгаузен продолжает перебирать ногами воздушные ступеньки
да и зачем этот театральный реквизит приличному человеку со скромными запросами
*
то ли бабочки
то ли ножницы
теперь-то уже не узнаешь что там носилось в воздухе
в любом случае выходить не стоило
оставляя недописанным стихотворение
Выход на улицу
Выйду на улицу –
Осень идет.
Выйду еще раз –
Здравствуй, зима!
Нет, с этой улицей мне не везет,
Пусть эта улица ходит сама!
Последние публикации:
Планета потерянных –
(12/02/2024)
Хоровод –
(26/01/2024)
В палате мер и весов –
(28/12/2022)
Город на холмах –
(19/12/2022)
Орион –
(06/12/2022)
Проверочное слово –
(09/12/2021)
Ни пера –
(06/10/2021)
На верески и остролисты –
(09/09/2021)
Эта сволочь –
(27/05/2021)
Коник –
(24/09/2020)
Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы
