Корова
Корова
Рифма выламывается из ткани стиха, она как торчащие наружу рёбра тощей коровы, что пасётся на лугу чужих стихов.
Молоко — вот что нужно пить, а не есть корову, не ешьте корову, пейте её молоко, когда молоко закончится, и закончатся её дети — закончатся дети, которых она может/могла бы рожать, тогда и молоко закончится и тогда можно её резать и варить и говорить: «Ах, какой шулюм наваристый из этой коровы получился, а была она такой тощей и не рожала уже и только молока капля иногда проступала на её сосках».
P. S.
Эля сказала: жаль, что я его прочитала, только на английском могу выразить это чувство, что-то вроде disturbing.
***
Нам ли, летящим на свет, думать о вечном, петь о любви и сжигать страницы нечитаных книг. Мы выйдем в солнце нагими, и будет ветер петь нам прощальные песни.
А когда всё закончится, они вспомнят о нас и скажут — нам так жаль, что они не жили, нам жаль, что у них ничего не случилось, нас ждёт солнце, и мы будем лететь на свет, мы будем сжигать страницы нечитанных библий, мы будем жить вечно.
***
У пустоты нет времени, время пустоты никогда не наступит.
***
Мне по-человечески жаль эту планету — чёрные камни выжигают её изнутри, предсмертный реквием разрывает моё сердце. Назову её — «Душа Моцарта», имя — последний подарок Вселенной тебе, далёкая душа.
***
Женщина собирает листья, укладывает в мешок. «Нет, не там, — говорит мужу, — посмотри на стене».
Здесь всё ещё здороваются с прохожими. «Как пройти к реке? Вот за этим домом тропинка, но лучше не ходите».
Внутренние города и селения — миражами в памяти, бывает, некто ленивый внутри меня вскинет голову: «А помнишь?!» — «Помню!» — отвечает кто-то другой.
Побеленные к празднику глиняные мазанки, вы совсем как те, что живут в моей памяти, вы лишь отражения моих миражей.
Зазвенит ведро к вечерней дойке, собака отзовётся заунывным лаем и всё это сливается в одно слово — люблю.
***
Как спасают из пожара детей — спасаю из беспамятства строки. Не все выживают.
***
Вкусный хлеб — начинаешь с горбушки и не можешь остановиться. Из мякиша получаются податливые шарики — дед за это надавал бы по рукам и заставил стирать свои носовые платки... не в наказание, а так — по праву. Временами он клал мою бабушку на порожек между комнатой и коридором коммуналки, брал топор и орал: «Сейчас как курице голову отрублю!» У них было двенадцать детей, я застала четверых. Наверное, когда теряешь восемь детей — душа улетает к ним, а на земле остаётся человек с топором.
***
Не примеченный — бабочкой — вспорхнул вьюнок.
Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы