Онтологические прогулки

Начало

3. Страх и надежда как две стороны одной медали.

Обычно надежду противопоставляют страху, так как надежда в сложных обстоятельствах вселяет оптимизм, а страх, напротив, пророчит угрозу, болезнь или гибель.

Отчасти, это, конечно справедливо, но, в сущности, надежда и страх – это стороны одной и той же медали, поскольку страх есть предупреждение, а надежда – перспектива, позволяющая оценить возможности выхода за пределы угрозы.

Действительно, множество предметов или ситуаций, вызывающих, либо рождающих страх, таких как ненависть соперника, болезни, смерть, устранить, заменить или избежать невозможно, но можно несколько отстраниться от них, хотя сама угроза, предвестником которой является страх, никуда не пропадает.

Именно надежда позволяет отстраниться от подобных предметов или ситуаций, оставляя, как минимум, утешение.

Страх как ощущение для всех живых существ в действительности представляет собой реакцию на реальную надвигающуюся угрозу привычному существованию, выражаясь первоначально в появлении настороженности, а затем тревоги, которая для теплокровных существ при превращении опасности в реальное нападение трансформируется сначала в страх, а затем в сильнейший испуг (ужас), создавая соответствующий выброс адреналина в кровь, что придает, например, антилопам максимально высокую скорость спасения от хищника, а хищнику – агрессивность в нападении на добычу или ярость в сражении с соперником, работая тем самым на инстинктивно-гормональном уровне.

Таким образом, страх является своего рода детонатором в создании для существа ситуации, выгодной для выживания, то есть статуса сохранения поступающих в организм ощущений, без которых, – а это чувствует каждое существо вплоть до амебы, – наступает пустота, о которой знают животные, так как для них она случается во сне или при обмороке.

И в этом отношении ни одно живое существо не способно стать бесстрашным, так же как оно не может исключить из своей жизни боль, которая свидетельствует о степени поражения того или иного органа.

Страх свидетельствует о нежелании любого существа терять ощущения, значительная часть которых является заведомо приятной, и это нежелание утверждает жизнь, хотя ни одно живое существо, кроме человека, не осознает свое существование, то есть не понимает, что оно находится в текущем времени, завершающимся смертью.

Отсюда вытекает разница в характере страха для животных и человека.

Животный страх совпадает с характером страха в природной (животной) части сознания человека, который так же, как и сознание любого примата реагирует на реальную опасность, но страх, проявляющийся в той части сознания, которая дает человеку осознание себя в окружающей среде, делая его уже не только простой динамической составляющей этой среды, но и отчасти ее хозяином и сознательным преобразователем для собственной выгоды, носит иной характер, непосредственно определяющийся отношениями в социуме, в основе которых в свою очередь лежит соотношение природного (животного) и самосознающего компонентов сознания человека, поскольку самосознание присуще только человеку и его сообществам, и оно должно влиять некоторым образом на природную часть сознания и наоборот, тем более что они действуют в мозгу человека совместно, и в этом отношении неразделимы.

Поэтому для самосознания, раз благодаря ему человек способен представлять, проектировать и фантазировать, могут возникать и воображаемые опасности, и страх, связанный с существованием человека не в дикой среде, а в социуме, носит иной характер по сравнению с природным страхом.

Самосознание придает человеку и его сообществам свойство трансформировать определенный хаос, точнее, господство случайности, являющееся причиной медлительности развития фауны и флоры, в ускоренное развитие, которое вызывается уже более упорядоченной, то есть целенаправленной политикой приобретения как человеком, так и его сообществами выгоды в своем существовании.

Надежда, в качестве одного из самых важных компонентов самосознания, позволяет переводить предупреждения, даваемые страхом, особенно в социуме в образы, которые при их дальнейшем развитии могут трансформируются в объекты, устраняющие угрозы.

Например, боязнь нового в сочетании со слабостью сознания, как это ни парадоксально, позволяет вовлечь обывателя в движение к неизвестному, если оно обещает ему еще больший комфорт и устойчивость, хотя бы и обманно. Без этого народные волнения были бы невозможны, как и, собственно, сам прогресс.

Таким образом, страх есть предупреждение об угрозе, а надежда – перспектива, позволяющая оценить возможности выхода за пределы угрозы, если таковая имеется, или же – перспектива получения лучшего, то есть надежда может быть откликом на предупреждение, о чем свидетельствует страх, а может быть и ожиданием более приятного и, стало быть, более желанного, чем то, что есть.

4. Надежда как провозвестник свободы через воображение.

Свобода для человека возникает не в бездействии, а в постановке целей, разработке путей их достижения и в переходе к действию согласно выработанному плану, но любая цель возникает сначала как возможность, и если эта возможность сулит лучшее или иное необходимое, то эта возможность проявляется первоначально в виде образа желанного предмета или явления, на достижение которого человек надеется в дальнейшем, поскольку пока не видит путей подхода к искомому.

Такого рода конкретизированная в образе желанного возможность, или надежда, предоставляет человеку перспективу освобождения от опостылевшего настоящего путем дальнейшего преобразования надежд в цели, которые позволяют поменять эфемерную свободу надежды на свободу в реализации целей, что делает человека всё более и более независимым от среды и дает ему возможность расширять свою активность на всё большее число сфер.

Образный характер надежды, которая концентрируется в основном на воображении искомой потребности, выполняет роль первоначального отражения в сознании (мозгу) сведений от органов чувств, совмещающиеся с данными из памяти в образы предполагаемого будущего.

То есть человек благодаря информации, воспринимаемой им как возможность изменения ситуации к благоприятной для себя, зависящую от уровня его сообразительности, формирует образ желанного или необходимого, как он считает, объекта для улучшения жизни, создавая для себя перспективу будущего, что может существенно повлиять на эффективность его действий по изменению себя и собственного окружения.

Образность надежды также создает базу для проявления креативного мышления, поскольку креативность состоит в отборе необычных образов, которые вместе с тем могут при некоторой доработке решить поставленную задачу, чего при недостатке данных не могут дать аналитические методы исследований.

Необычные образы отражают поначалу нечто неустойчивое, непредвиденное, незнакомое, что создает положение беспомощности. Однако их можно попытаться перевести в устойчивое и эффективное сочетание в русле новых правил, связывающих то, что ранее полагалось несоединимым, которые открывают новый масштаб и направленность уже не образов, а конкретных решений, где свою роль должно сыграть соображение. Тут сами образы могут подсказать выход к вполне адекватному новому решению, что часто связывают с интуицией.

Таким образом, надежда является одной из основ самосознания человека, делая возможным появление креативности у человека вследствие отхода его от адаптивного существования к сознательному преобразованию среды для своих целей, наиболее эффективными способами которого могут быть только творческие, позволяющие решать текущие и наступающие проблемы по-новому, а также с меньшей затратой сил и большей выгодой.

Наибольший вклад в творческий процесс изменения реальности и самого человека, а значит, и его сознания. вносит именно воображение, с которым непосредственно связана надежда, так как позволяет подойти к новому и неизведанному в его наиболее простой и понятной форме без сложных формул и запутанной аналитики.

Именно надежда, невозможная без воображения, способна представить будущее не в виде «плотной» реальности (бытие), а в виде «тонкой» материи – виртуальной реальности – в ряде образов, которые основаны на знании уже протекших событий.

Если представить свободу как состояние неудовлетворенности сознания собой, претворяющееся в выработку способов собственного изменения путем воздействия на наличное бытие с учетом его противодействия, то основой этой неудовлетворенности сознания, его стремлений к новому являются непрекращающиеся информационные потоки, пронизывающие всё существо человека, которые он может интерпретировать, обладая самосознанием, различными способами, в меру своего понимания. Тем самым каждый человек неизбежно совершает все время колебания от привычки к разрушению порядка, освобождению от него. Установив одно и приобщившись к нему, он рано или поздно начинает тяготиться им и решается изменить его, как бы ни сопротивлялась этому его внешняя консервативная натура.

В результате появления нового возникают дополнительные связи, расширяется познавательное окружение, что означает непрерывное прирастание информационных потоков, к которым вынужден применяться каждый человек.

Иначе говоря, свобода есть постоянное стремление к освобождению от одного ради созидания другого, не обязательно лучшего, но иного, и как раз надежда предоставляет человеку такую возможность, рисуя ему образ желанного, который, если он реализуется в дальнейшем через цель, сменяется иным образом, задавая ход развитию в своей образной перспективе будущего.

Если условия существования не позволяют человеку полностью господствовать над обстоятельствами, то никто и ничто не мешает ему стремиться к этому, чему не в малой мере способствует надежда: приближение к идеалу есть тоже, в определенном смысле, обретение большей свободы.

Тем не менее, надежда, проявление которой исходит от неудовлетворенности самосознания человека собой и своим окружением, хоть и является одним из проявлений свободы, не обладает знанием способов изменения реальности для достижения желаемого, в чем состоит ее ограниченность по сравнению с более продвинутым проявлением свободы – целью.

То есть надежда – это свобода, лимитированная незнанием способов достижения желанного.

5. Надежда как неразвитая форма интересного

Любопытно также сопоставить надежду с интересом и интересным, поскольку между ними есть много общего и, главное, надежда и интерес реализуются через желание, хотя за желанием всегда стоит неудовлетворенность человека собой и окружающим в его попытке обрести лучшее или хотя бы спастись.

То есть за надеждой, как и за интересом всегда стоит неудовлетворенность нынешним, а интересное есть продукт интереса.

Накапливающаяся неудовлетворенность собой в окружающем каждодневном однообразии, рано или поздно толкает человеческое сознание к поиску отличного от существующего, что обычно обозначается термином «интересное» (необычное, провоцирующее, таинственное, невероятное, пугающее, волнующее, возмущающее, удивляющее, одним словом – нечто иное) как в простом, ежедневном обиходе, так и сложных отношениях между людьми, а также в технике и искусстве.

Поэтому заинтересовать человека может, что угодно, лишь бы оно отличалось новизной для него самого, а крайним выражением интересанта является зевака с открытым ртом.

В интересном ищется удовлетворение, но никогда не находится окончательно потому, что, остановившись на одном, можно потерять остальное, чего нельзя допустить, иначе не получить нового удовлетворения в ином интересном, да и само открытое интересное не способно принести полного удовлетворения в силу несовпадения его с первоначальным образом влекущего к себе.

Таким образом, интерес вызывается неудовлетворенностью человека собой в возможности объять необъятное, следствием чего является «выхватывание» из этого бесконечного перечня желаемой формы интересного, чтобы «угнездиться» со временем в ней, но найденное интересное либо не дается во всей полноте, как танец с чужой женой не переводит ее в твою, либо ускользает за горизонт, как закатное  солнце в пучину моря, либо превращается после минутного удовольствия в пепел, как дорогая кубинская сигара, либо делает предмет мечты – любимую девушку – склочной домохозяйкой, либо принимает форму столь желанной власти, оказывающейся обычным скотством, либо берет в плен шелестом купюр, на которые, оказывается, невозможно купить действительно самое дорогое и ценное, либо заставляет сокрушать всё вокруг ради цветущего завтра, которое всё никак не приходит.

Иными словами, интерес не привлекает окончательно к чему-то или к кому-то, так как открытое интересное не совпадает полностью с первоначальным образом из-за его смутности, переменчивости и неустойчивости, не давая ощущения получения истинно желанного в силу ограниченности и обманчивости найденного.

Заметим также, что понятие интереса в переводе с латыни (interest) означает «иметь значение, участвовать».

Это сопоставление интереса и надежды указывает, что надежда подобна интересу в том отношении, что постижение одного интересного означает переход к иному интересному, которое еще неизвестно и поэтому может быть более привлекательным.

Так и надежда на кого-то или на что-то при внимательном рассмотрении желанного может перейти на другой объект, кажущийся более перспективным. Именно так девушки пытаются найти себе мужа.

Однако отличие надежды от интереса состоит в том, что, если интерес к определенному объекту пропадает вследствие его достижения, привыкания к нему и его понимания, подобно тому, как жена теряет свою привлекательность для мужа по сравнению с еще незнакомыми дамами, то предмет надежды остается для человека пока явно недостижимым, и его детальное рассмотрение и использование невозможно, так как он имеет лишь образную и довольно зыбкую форму.

В противном случае, надежда превращалась бы в цель, достижение которой можно спланировать так или иначе с высокой вероятностью теми или иными средствами. Поэтому надеющемуся часто приходится выбирать наугад, «в какую сторону бежать», если, конечно, этот выбор есть. Кроме того, одна надежда может сменяться другой – вроде бы более перспективной, а может и оставаться таковой всю человеческую жизнь.

Надежда, тем не менее, схожа с интересом в том, что для рассмотрения выбирается не абы какой объект, а кажущийся новым, наиболее полезным, приятным, необычным и не способным доставить огорчения, то есть кажущимся более интересным.

Но, увы, если интерес состоит в реальном привлечении человеком к себе необычного, нового, то есть более интересного по сравнению с тем, что имеется, и человек часто не испытывает проблем с достижением интересного через какое-то время теми или другими способами, которое превращается на это время в цель, то надежда ограничивается всего лишь упованием в вынужденном ожидании шанса на выход из ситуации или на ее прояснение.

Подробнее об интересе и интересном сказано в моей статье «Почему и за счет чего проявляются интерес и интересное?» [24. Часть 1, §4].

Таким образом, надежда не более чем способствует проявлению потребности в том интересном или необходимом, которая пока недостижима, но возможна, пролагая тем самым мост между будущим и настоящим.

Надежда не может организовывать стремление к интересующему человека объекту, она – всего лишь желание его, но надежда способна ободрить или утешить человека в создавшейся паузе между действиями, который осознает, что интересное и прекрасное существует и, в принципе, может быть достигнуто, не давая тем самым человеку впасть в апатию или отчаяние даже перед смертью, поскольку обещает интересное и за гробом.

6. Надежда на вечную жизнь сознания в живом

Позитивный смысл надежды, кажется, можно подвергнуть сомнению, поскольку часто надежда обманывает, и можно оказаться у разбитого корыта, если довериться ей.

Например, понадеявшись на возврат взятого кредита, но потеряв работу, можно прийти в отчаяние из-за кажущейся безысходности ситуации. Однако помогает выйти из подобной ситуации не что иное, как та же надежда, поскольку всегда есть надежда найти работу в другом городе или даже в другой стране и постепенно вернуть долг.

Иначе говоря, надежда, конечно, может обмануть при не слишком сильной сообразительности индивида, но она способна и ободрить его, предоставив новые возможности, которые всегда имеются.

Возьмем для примера самый крайний случай.

Человек умирает следствие от смертельного ранения. На что же он может надеяться? Представляется, что кроме отчаяния и ужаса он не способен ничего испытывать?

Однако, как у боли есть порог, так и ужас исчезает, если он вспоминает, что жизнь тела контролируется не им, а сознанием, которое ранее называли душой, а сознание неистребимо, поскольку предназначением бытия, в котором все мы находимся, является развитие сознания как в индивидуальном его выражении, так и в едином. Именно образ вечного сознания всегда будет утешать любого человека в конце его жизненного пути.

В отношении этого крайнего случая, тем более что любой человек не вечен, имеется смысл вкратце изложить один из возможных способов взаимодействия бытия и потустороннего, представив это потустороннее в виде вероятностной модели следующего типа.

Исходя из аналогии действий любого живого существа с телеприемником, а также пользуясь информационной моделью мироздания с голографической «прокладкой» между бытием и вневременной бесконечностью, изложенной в работе «Новое – парадоксальное – представление картины мироздания» [24. Часть 2, §4], можно также методом исключения попытаться выяснить, что «происходит» с сознанием после распада его физического тела-носителя.

Поскольку только живые существа могут, принимая и обрабатывая импульсные пакеты информации, формировать из пассивного как часть себя, так и пространство, и движущиеся объекты во времени, постольку сознание после гибели тела-носителя лишается этой возможности, выпадая тем самым из текущего времени.

Являясь частицей голографической проекции бесконечности вне времени, «отключенной» со своей стороны при жизни тела-носителя от нее, точнее, имея только одностороннюю связь с единым сознанием голографической проекции со стороны последней, каждое индивидуальное сознание функционирует посредством тела по соответствующей программе практически автоматически под контролем единого сознания, кроме человека, который благодаря самосознанию, обладает максимальной степенью свободы в своих поступках. Лишаясь тела, каждое индивидуальное сознание «воссоединяется» с голограммой, точнее, оказывается в рамках голограммы и частью, и целым голографической проекции вневременной бесконечности.

В этой частице (индивидуальном сознании), представляющей собой как бы застывший и вместе с тем пульсирующий сверхвысокочастотный сгусток бесконечной информации, сохраняется запись только что прошедшей жизни, присоединяясь к бесконечному ряду всех прошлых жизней в том или ином изменении. Тем не менее, вследствие отсутствия текущего времени в голограмме последовательность бесконечного ряда прошлых жизней теряется, но остаются наработанные изменения, которые индивидуальное сознание в рамках голограммы может, в нашем понимании, обозревать, но не более того, так как в бесконечности вне времени нет ни прошлого, ни настоящего, ни будущего, как и нет возможности действовать.

Отсутствие возможности в «неподвижности» бесконечной голограммы воспринимать и перерабатывать информацию, вынуждает каждое индивидуальное сознание в голограмме снова приступить к поиску новых изменения, кроме наработанных, а их можно обрести только во времени, то есть в бытии, забыв о прежних жизнях в нем для нового развития (потребления информации) в живом.

Связь между голографической проекцией вневременной бесконечности и бытием с конечными объектами во времени подобна соотношению яйца и курицы, которые друг без друга проявляться не способны: одна дает программу, другая – возможность развиваться на ее основе в ходе текущих событий, происходящих с конечными существами, то есть во времени.

Собственно, жизнь обнаруживается только при объединении сознания с определенным органическим материалом. В этом альянсе осуществляется связь зародыша (белкового носителя программы) с голограммой, представителем которой является каждое индивидуальное сознание.

Голограмма также обеспечивает функционирование информационного «моста» между вневременной бесконечностью и каждым индивидуальным сознанием в запрограммированной органике. При этом тело с имеющимися в нем сенсорами и центром обработки информации является основой для процесса отбора и обработки поступающий сведений по этому информационному каналу.

Так что, если даже собрать идеально клетку с геномом, то она никогда не оживет без вхождения в нее сознания, которое есть не что иное, как частица единого сознания голограммы, никогда не теряющая связи с ней, а значит и с вневременной бесконечностью, создавая соответствующий информационный «мост», без которого никакой жизни быть не может.

Вместе с тем, если каждое индивидуальное сознание есть и самостоятельная частица единого сознания голограммы, и вся голограмма со всеми ее ресурсами, то тело является носителем сознания для проявления этих ресурсов в формируемом каждым живым существом времени.

В результате, каждое индивидуальное сознание с помощью единого сознания находит соответствующую его уровню развития и искомым изменениям программу в том или ином зародыше, и начинает жизнь сначала в поисках обновленного себя с разной долей успеха, но непременными находками, которые так или иначе обнаруживаются на бесконечном пути сознания.

Таким образом сознание не путешествует после гибели тела по каким-то закоулкам потустороннего «мира», что невозможно, так как там отсутствует текущее время, формирование которого начинается с органов чувств.

Поэтому каждое индивидуальное сознание любого существа вынуждено возвращаться в зародыш новой жизни, находя опять себя в ней обновленным в ином теле, но без памяти о прошлой жизни.

Это беспамятное возвращение не равноценно прибытию из небытия, поскольку, голограмма (потустороннее) – отнюдь не небытие (смерть) в чистом виде, а сверхвысокочастотное образование с неким подобием времени в виде разрывов бесконечности, в котором, правда, отсутствуют события.

Воссоединившись с ней, каждое индивидуальное сознание получает возможность доступа к любой из прошедших жизней и доступ ко всем тайнам бытия только для человеческого сознания, которые оно способно постигнуть на собственном уровне. При этом сознание человека может оценить свои достижения в прошедших жизнях, и соответственно выбрать нечто новое для будущей жизни, вполне осознанно «поместив» себя в ее начало на той или иной обитаемой планете, в требуемой стадии текущей реальности. Это может быть стадия как до возникновения цивилизации, так и любой из веков цивилизации.

Свое решение о дальнейшем продвижении в бытии каждое индивидуальное сознание человека принимает в пограничном состоянии перехода от жизни к смерти на основании блока информации, сосредоточенной в голографической проекции вневременной бесконечности, доступной для его понимания.

Это пограничное состояние представляет собой процесс постепенного разъединения сознания с телом, которое теряет способность функционировать в нормальном режиме формирования собственного времени не сразу. В этом состоянии сознание человека еще не покинуло тело окончательно, но уже стало воссоединяться с голограммой, получив тем самым непосредственной связь с ней со своей стороны и соответствующий доступ к базам данных голограммы.

Другими словами, это пограничное состояние между жизнью и смертью, длится недолго, но его времени, хотя бы и одной секунды – пока тело еще живо – вполне хватает для сознания, чтобы, воспользовавшись ресурсами голограммы, к которым у него уже появился доступ: ознакомиться с информацией из баз данных голограммы, которую оно распознает для решения текущих задач, и составляет соответственно программу следующего жизненного цикла для продолжения собственного развития в качестве живого.

Как только наступает смерть тела, то есть его окончательный распад, сознание оказывается в текущей реальности, как будто оно эту реальность не покидало, но в новом теле, точнее, его зародыше, поскольку на этом индивидуальном сознании лежит обязанность не только собственного развития, но и развития единого сознания, а также удержания мироздания в стабильном состоянии вечного изменения, а всё это обеспечивают не что иное, как события, которые могут случиться с сознанием только во времени, или в бытии, которые и называется событиями и бытием от выражения «быть в делах».

То есть индивидуальное сознание не «задерживается» в голограмме, хотя и является ее частицей. потому что оно всегда «присутствует» в ней, мало того, оно и есть не только частица голограммы, но и само единое сознание голограммы, но проявиться это сознание может только во времени, или в живом. Поэтому сознание после смерти организма тут же оказывается в новом теле для новой жизни.

Подобная модель существования в мироздании живого или же иные модели, предлагаемые различными религиозными конфессиями, предоставляют самую последнюю надежду человеку, и это, в любом случае, не может его не утешить, но не более того.