Онтологические прогулки

1

«Наблюдая за любовью, я сужаю ее до объекта и тем самым становлюсь ее разрушителем», – подумал я и вдруг понял, что много на себя беру.

Да, для того, чтобы быть, любви надо занимать все места, какие только возможно, из чего, впрочем, не следует, что она есть благодаря нам, себя ей отдающим. Ведь она занимает наше место, не спрашивая разрешения.

Действительно, любви мало места только объекта. Но это не мы предоставляем ей и место субъекта тоже. Она занимает это место свободно и моментально. Так что если кому показалось, что он прогнал любовь с места субъекта, то пусть не обольщается: это не у любви из-за него проблемы, это у него проблемы с самим собой. Она-то где была, там и осталась. Просто он от этой реальности зачем-то отгородился. Вот именно: отгородился не от любви – это невозможно, а от своей от нее неотгороженности.

 «Если я оказался вне любви, стало быть, она лишилась части территории, а поскольку любовь может быть, лишь будучи везде, она разрушена». Неверный вывод. Разумеется, вы – в любви, где же еще? И рано или поздно это признаете.

«Погодите. Скажем, я любил женщину. Но время от времени вместо того, чтобы любить, начинал наблюдать за тем, что переживаю. Стал практиковать это все чаще и чаще. И однажды обнаружил: не люблю я эту женщину больше».

Все было несколько иначе. Не любовь стала разрушаться, потому что вы стали за ней наблюдать, а вы стали за ней наблюдать по причине того, что она начала давать трещину.

«То есть любовь все-таки разрушима».

Нет, я просто оговорился. Трещину дала не любовь, трещину, так сказать, дали вы. Ваша с той женщиной любовь осталась. Вы по-прежнему любите друг друга. Просто вы перестали участвовать в этой любви. Чувствуете разницу? «Любовь есть, когда вы в ней участвуете». И: «Любовь есть всегда, просто вы не всегда в ней участвуете». А вот еще: «Вы всегда участвуете в любви, просто не всегда это признаете».

Коль скоро через любовь выражает себя общность мнимо разного или, иными словами, целость бытия, сопоставим еще два высказывания. Первое: «Целое занимает собой пространство субъекта и объекта вместе взятых». Второе: «Чтобы возникло Целое, субъект должен стать одним со своим объектом». Казалось бы, они очень похожи. Однако первое из них истинно, а второе – ложно.

Никто не должен ни с чем становиться одним, ибо Целое уже есть! Оно уже заняло собой пространство субъекта и объекта вместе взятых. Мы не создаем Целое, сливаясь со своим объектом. Да и возможно ли это – слиться с объектом? Сливаются не с объектом, а с тем, что больше, чем объект. С субъект-объектным единством. В котором мы, стало быть, уже состоим.

Мы не приобщаемся к Целому, а застаем себя уже к нему приобщившимися. Целое не надо ни изготавливать, ни создавать, ни актуализировать, ни длить. Оно не есть с чьей-то помощью или с чьего-то позволения.

То, что является нашим преодолением, не может находиться по отношению к нам в страдательной позиции. Любовь же именно такова – она нас собой преодолевает. И если любовь – наше преодоление, то неверно представлять дело таким образом, будто внутри любви находится кто-то, кто может взять и решить: а чего это я все время провожу внутри любви? Выберусь-ка наружу да понаблюдаю за ней!

Мы не оказываемся в любви однажды – мы однажды признаем, что были в ней всегда. Это не любовь разрушается, когда мы отделяемся от нее, это в нас происходит поломка, в результате чего мы оказываемся внутри мнимого мира. Когда же поломка устранится и мы вновь в любовь вовлечемся, то обнаружим, что и не выходили из нее. Мы не можем быть вне любви – нам может лишь казаться, что мы вне ее. Как же нам ее разрушить?

2

Изложенному подходу противостоит очень мощная и прекрасно мотивирующая традиция, с которой даже не хочется вступать в пререкания, настолько она хороша. В частности, ее довольно удачно выразил Борис Гребенщиков в песне «Тень»: «Чтобы здесь был свет, ток должен идти по нам». В подобном духе высказывался и глубоко уважаемый мною философ Мераб Мамардашвили. «Мысль держится, пока мы не забываем ее держать», – говорил он. «Есть акты, которые никогда не следует считать законченными, ­– настаивал мыслитель. И пояснял: «Если ты отказываешься верить, что все кончено, что Иисус Христос действительно умер в результате агонии, если ты бодрствуешь, тогда Бог жив». «Мир каждое мгновение творится наново», – еще одно принципиальное убеждение философа.

Согласно этой традиции от человека зависит очень многое. «Не позволяй душе лениться», ведь ничто не происходит само собой, без нашего участия или вовлечения. Даже любовь, красота, правда. Мы должны включаться в их бытие, в их дление, должны быть топливом для их огня.  

Я прекрасно помню, как на меня самого действовали подобные разговоры. Они побуждали встряхнуться, отринуть поглощающую рутину. «Если мы будем нечутки и невосприимчивы, если мы будем излишествовать, прозябать и лениться, то никакой красоты и истины, никакой любви и никакого бытия как цельности не случится». Услышать такое – хороший повод очнуться, прийти в себя. Очнулся ли благодаря таким речам я  – сказать трудно, но помню, что был от них под сильным впечатлением.

Однако сейчас я вынужден сказать «нет». Бытие, исполненное гармонии, не может быть тем, что зависимо. Тем более – от такого капризного существа, как человек. Захотел он – гармония есть, не захотел – она завяла и высохла. Не мы открываем не-разность сущего. Она, так сказать, самоочевидна. И не мы ее утверждаем (в наших силах утвердить лишь обратное). Целому ничего не нужно, чтобы быть (тем более, что оно есть особым образом – как будто его нет). И даже если допустить необходимость нашего в его бытии участия, то Целое обеспечит его само.  Оно само обеспечит наше в него вовлечение, тем самым ни в чем от нас не завися.

То, что обладает абсолютным смыслом или, другими словами, самоценно, никому и ничему не обязано своим бытием (даже себе – реплика в сторону любителей термина causa sui). Этот  момент – слишком принципиальный, чтобы пожертвовать им даже во имя такой благородной цели, как пробуждение людей от спячки, лени или скотства.

Впрочем, попробую сформулировать компромисс. Для того, чтобы вовлекаться в красоту и истину, нам встряхиваться от дремоты не нужно. А вот для того, чтобы обнаружить себя уже в них вовлеченными, можно, пожалуй, и встряхнуться. Хотя… Это тоже не наше дело. Целенаправленно к этому обнаружению не приходят. Целенаправленно от него можно лишь уйти. Так что не давать себе дремать и излишествовать лучше по другим причинам.