Онтологические прогулки

«Одна из главных загадок Достоевского»

«…потому, что сам пережил и прочувствовал это, скажу Вам, что в такие минуты жаждешь, как «трава иссохшая», веры, и находишь ее, собственно, потому, что в несчастье яснеет истина. Я скажу Вам про себя, что я – дитя века, дитя неверия и сомнения до сих пор и даже (я знаю это) до гробовой крышки. Каких страшных мучений стоила и стоит мне теперь эта жажда верить, которая тем сильнее в душе моей, чем более во мне доводов противных. И, однако же, Бог посылает мне иногда минуты, в которые я совершенно спокоен; в эти минуты я люблю и нахожу, что другими любим, и в такие-то минуты я сложил в себе символ веры, в котором всё для меня ясно и свято. Этот символ очень прост, вот он: верить, что нет ничего прекраснее, глубже, симпа<ти>чнее, разумнее, мужественнее и совершеннее Христа, и не только нет, но с ревнивою любовью говорю себе, что и не может быть. Мало того, если б кто мне доказал, что Христос вне истины, и действительно было бы, что истина вне Христа, то мне лучше хотелось бы оставаться со Христом, нежели с истиной».

Ф.М. Достоевский. Письма. 39. Н. Д. Фонвизиной. Конец января — 20-е числа февраля 1854. Омск. 

В своих произведениях Ф.М. Достоевский последовательно и честно не отходит от истины всем известной, тривиальной, которую пошло проговаривают, не вникая, и не используя её в качестве инструмента при всматривании в человека как такового. Это ветхозаветная истина об имманентно присущей человеку греховности.

Достоевский возложил на себя крест художественного создания персонажей, которые представляют собой положительного героя не без греха и отрицательного не без проблесков добродетели или положительных помыслов, воспроизведя в них феномен диверсуса – столкновение противоположностей в сознании, поступках и высказываниях. Собственно, так он и воспроизвёл человека изнутри. И это и есть разгадка тайны Достоевского.

В древнерусском языке слово «грех» означало ошибку. Мало кто из людей прожил, не совершив ошибок и не расплатившись за них. Но к истине об имманентности человеку греха, во всяком случае в литературе христианских культур, отношение брезгливое. Потому что если нас и перестали формировать по образу и подобию Иисуса Христа нашей системой ОБРАЗования и изменившимся обществом, то всё же, как следствие бытования в христианской традиции, верующие мы или нет, в нас сформирована подсознательная насущная потребность видеть свет идеального Образа в положительном герое. И даже – в конкретном человеке круга общения, – не потому ли нередко бываем обмануты? В массе людей заложено могучее стремление соответствовать идеальному образу или, попросту говоря, оставаться достойным человеком в любых обстоятельствах, что трудно. К ним я отношу и Федора Михайловича со всем его великим и тяжким ресурсом проникновения в двойственную природу человека.

Соглашусь с теми, кто скажет, что 99% большой литературы не было бы создано, если бы зло не было противопоставлено добру, а порок – добродетели в чистом виде в лице соответствующих персонажей. Где бы был тогда любимый Диккенс? А обожаемый Гоголь? Но заслуга Достоевского в том, что он вовсе не они.

Ф.М. гениально прошёлся по этой теме – теме персонажа непорочного, и он поделился с нами своим выводом, романом «Идиот». Приём в нём не новый: наследники института юродивых в русской культуре, мы знаем о человеке-зеркале. Но – название! Одним только названием Достоевский сообщает, что непорочность, тотальная наивность не есть норма.  А что же есть вместо?

Невозможно отрицать то, что все творческие интенции писателя направлены в сторону сочувствия человеку, страдающему в сетях внутренних противоречий, а гнев – законченным негодяям. В «Братьях Карамазовых» омерзительное «грязное животное» Фёдор Павлович и воплощённое ничтожество Смердяков казнены автором. Романы Ф.М. могут ставить в тупик и заставить мучительно размышлять, но их нельзя упрекнуть в безблагодатности. Потому что – Любовь. Где не ведёт Любовь, там ничего нет, даже и не надейтесь.

В том, что Ф.М. даёт крайне отрицательному персонажу Карамазову своё имя Фёдор, в моём представлении, является свидетельством отнесения себя к человечеству, признанием самому себе, что он не демиург и не судия, а один из человеков. По сути, писатель внял начертанному на стене дельфийского храма «Познай самого себя» и, подобно Сократу, возжелал познать и свою душу, и душу человеческую. По моему убеждению это главный мотиватор писательской деятельности Фёдора Михайловича Достоевского. И хотя связь любого автора с его персонажами имеется, не стоит чрезмерно упрощать эту связь. Она интимна, но опосредована идеей, замыслом. Тем более у Достоевского: известно, что ФМ был горазд вынашивать идеи своих произведений, и был полон сомнений в том, сумеет ли их воплотить. Поскольку его произведения плод труда не только литератора, но философа и психолога, именно философская дистанция и вопрошающий склад ума определяли его позицию в отношении персонажей. Творческий подход писателя  не ограничивается образом Фёдора Карамазова – он распространяется на большинство персонажей автора, отличающихся диверсусом как особенностью метода художественного исследования человека.

Не убедительно утверждение, что «если Смердяков говорит о так называемом христианстве, что это про неправду всё написано», то, следовательно, так же думал и автор романа». Так, да не так. Во всяком случае вовсе не как Смердяков. Автор зачастую ведом логикой персонажа, ведом он и процессами собственного сознания. Диверсус в сознание самого Достоевского* непременно был, он явно выражен: дуальность восприятия, столкновение противоположных мыслей, но он имеет место в сознании каждого человека, пытающегося думать. Другое дело тот качественный скачок, та результирующая, которая возникает в процессе. А рано или поздно, но результирующая возникает, для того природа и создала сознание таковым – сложной системой «зеркал». Если она не возникает, и процесс не прекращается, то это серьёзная патология. У Достоевского, однако, была другая болезнь.

Человек подсознательно чувствует и подозревает возможность патологии в результате диверсуса, и не всегда рад "играм" как своего сознания, так и проявлениям их в других. Он неизменно склонен искать точку опоры.

Если функциями искусства и литературы являются познавательная и коммуникативная, то Достоевский попал в цель: он дал знание о противоречивой сущности человека. Более того, оно не экзотично, читатель способен узнать его в себе. Это знание будирует и побуждает к дискуссиям.

Русская литература воспринята миром тремя великими титанами: Достоевский, Толстой, Чехов. Среди них Фёдор Михайлович занимает первое место. Олимпиец. Ему бы дали «Большую книгу», пиши он сейчас, – шутка, конечно, ни за что бы не дали, да и что она в сравнении. А без шуток, в общении с англоязычными, когда речь заходила о том, что достойно пера, я слышала одно из двух: «достойно пера Шекспира», или «достойно пера Достоевского». Первое всё больше о коварстве, второе – о сложности человеческой натуры.

Для решения художественной задачи Достоевский вынужден был исследовать серьёзные преступления – когда человек переступает через сакральный запрет. Он отбирает самые табуированные: убийство, насилие над ребёнком и т. п. Искренность Достоевского с собой и другими и, как следствие, стезя как художника поставили его на край христианского этоса в глазах иных. Трактовки некоторых эпизодов в его наследии, и тем более анекдотов и слухов, остаются на совести их авторов, чьё безгрешное величие несопоставимо со смирением Фёдора Михайловича перед тайной сложности и противоречивости человека.

Это Ф.М. сказал о слезе ребёнка, это он сказал о любви к ближнему делом (самопожертвование Сонечки М.), это он сказал, устами персонажа, что красота спасёт мир… Примеры можно множить, но не стоит: читатель «Топоса» непременно читал произведения Достоевского.

Ф.М. был в рядах террористов, заплатил за это и раскаялся; он стоял на эшафоте, не теряя достоинства перед лицом неизбежной смерти; он был на каторге и видел мерзости человеческого духа, но не пал; он был игроком и перестал им быть; он страдал бедностью, но не писал только ради денег – не поступился, не написал ничего, что предало бы его самого; он любил свой народ, не идеализируя его; и он желал быть с Христом Богом с его проповедью любви – то есть с идеалом. Если к перечисленному добавить опыты несчастной и счастливой любви, отцовства, смерти дочери, то много ли писателей можно насчитать с таким жизненным багажом, как у Достоевского?

Его слова, вынесенные в эпиграф, я понимаю так, как их интерпретирует вся жизнь Ф.М. с его творчеством: истина в том, что человек и он сам грешны, но есть в душе идеал Христа, Бог, и он желает и будет стремиться к нему, невзирая на эту истину.

Да, мы в мире дольнем. Идеальных людей нет, включая меня, пишущую, и вас, читающих. Но мы отчаянно хотим, чтобы они были. Прямо здесь и сейчас.

_________________ 

*_ Сергей Ручко о Достоевском и его сознании: «Достоевский часто употребляет в своих
сочинениях термин «бессознательное» в качестве описания противопоставления
мысли чувству. Но разве является его «мысль-чувство» чем-то таким,
что можно назвать истинно бессознательным? Не то же самое происходит
тогда, когда мы бросим собаке кость и тут же следом бросим вторую?
Ведь собака, оставив первую, метнётся за второю. Так и в случае
с дуальной колебательностью у Достоевского, где отражательный
феномен психики не давал ему покоя не потому, что он колеблется
от «-» к «+», пытаясь найти гармонию в некоем нулевом, равнодушном
состоянии, а потому, что диверсус не удовлетворяется ни первым,
ни вторым, ни третьим, и всегда всякому мыслимому объекту в соответствии
со своей спонтанной (свободной) природой противопоставляет то,
что предполагать мы совершенно не в состоянии, ибо спонтанность
диверсуса ничтожит наш собственный волюнтаризм. Отсюда всегдашний
раскол Федор Михайловича. Бессознательным он себе, по большей
мере, и представлял само спонтанное проявление в сознании чувственного
образа или мыслимого объекта, которые становились с противоположной
стороны от того объекта, на который было направлено внимание его
мысли. То есть его выводила из себя невозможность сознательного
контроля над такой спонтанностью. Была б заложена в человека способность
чувствовать, переживать и мыслить по своему собственному желанию,
не было б в природе более счастливого существа, чем он». 

Сергей Ручко «Диверсус, или Свобода и сознание»