Литературная критика

Нина Садур

Каждый человек – живой мир, и у каждого он свой: много- или малонаселённый, богатый или скудный, светлый или тёмный, прибранный или разбросанный в хлам… Наступает время, когда этот мир начинает сужаться. Как куски континента обламываются, уходят близкие и дальние люди, исчезают страны и города, уменьшаются возможности. И только природа, и мир запечатлённый: искусство, литература – остаются с человеком до конца.

В скорбных размышлениях после известия об уходе Нины Садур, драматурга и великой женщины, я естественным образом пришла к чувству безмерной благодарности к ней за то, что она была и за то, что она оставила в слове. Это истинный дар, каждый может взять его и сделать частью своего мира. Ее присутствие в литературе, в русском театре – основание для нашей гордости. Из космоса русской словесности драматургия Нины Садур, выдающейся нашей современницы, шагнула во вселенную мировой литературы. 

Так писать прозу не каждому дано. Магически текст преобразуется в настолько живые образы, что и сам невольно оживаешь; пытаешься понять, как это сделано, но понять невозможно: обычные слова в простой последовательности обладают уникальной силой трансляции. Быть может, Пушкин отлил ей чернил, когда писал «Капитанскую дочку», – живой водой писала Нина Садур.

Если читатель не удосужился прочитать главы из романа-сказки Нины Садур «Остров Несусвет» в «Топосе», стоит взглянуть на подводный мир в этой сказке.  Так мог бы Ихтиандр описывать свою стихию.

Насколько мне известно, роман недописан.

***

Из интернета:

С одной стороны – естественность, ей чужды котурны и позы в разной степени свойственные поэтам. А с другой стороны, поэзии в её произведениях сполна: в оживлении того, к чему прикасается её слово, в магической способности увести читателя за собой вперёд и вверх, в романтическом устремлении к победе любви над злом. И – ни мгновения фальши.

Пишет ли она в интерфейсе социальной платформы или страницу романа, всё предельно осязаемо. В этом, по-видимому, ключ к её выбору драматургии как жанра. Её слово располагает к живому воплощению на сцене, искусству здесь и сейчас, то есть единственности и неповторимости уникального живого действа, хронотопного воспроизведения слова голосом и телом, которые способен дать лишь театр. Потому – драматург.

***

90-е годы прошли катком бес-культурной революции под руководством министра Швыдкого и тому подобных. Он закопал многих кумиров, выдающихся деятелей российского искусства в землю в буквальном смысле этого слова. Российские таланты голодали и умирали, средства шли куда угодно, только не на них. Финансирование Швыдким украинского националистического фильма о предателе «Молитва о гетмане Мазепе», а ранее множественные закупки дебильных украинских сериалов телевидением – всего лишь толика того вреда, который он нанес российской культуре. Впрочем, Швыдкой до сих пор ошивается вокруг властей. Не многим лучше Швыдкого оказался и министр Мединский с его кадровой политикой и финансированием в отношении театров и музеев. В агонии русской культуры должна была как-то выживать и драматург Нина Садур. Получалось не очень. Таланты в России не самая приспособленная публика. Они не ориентированы на деньги, не конформны для членства в тусовках и порядочны для того, чтобы притворяться такими же из выгоды, организаторскими способностями не отличаются, и уж тем более Нина Садур, вся жизненная энергия которой была направлена на самостояние и творчество.

«...один раз в нашем детском саду я была главная. (Мы не знали слово лидер, конечно). Я нашла большой, с мой кулак, кусок вара. И всем желающим давала откусить. Я важно стояла в сторонке, а мои товарищи подбегали ко мне и говорили:

– Дай откусить?

Пока воспитательница не поймала меня.

Как же она орала!

Как же она потрясала над головой круглым чёрным куском вара, испещрённым следами детских зубов. И больше главной я не была никогда. И нигде».

Главной не была, но стала.

***

Открытые, прямолинейные люди особенно незащищённые. Глубокая, искренняя, добрая Нина Николаевна была именно такой, и, зная о себе и то и другое, она одновременно стремилась к общению и остерегалась его. Я почувствовала это и в переписке, и в непосредственном общении.

– Вот! – на выходе из двора своего дома Нина показала на низкий бетонный вазон для цветов.

В вазоне я первым делом увидела то, что не надо видеть, – пару окурков.

– Смотрите же, вьюнок расцвёл!

Между окурками, действительно, бело-розовую головку приподнял цветок полевого вьюнка.

Позже подумалось, что у него с Ниной много общего, только он в бетонном вазоне, а Нина – в старом доме, в причудливой квартире, наполненной вещами с историей прожитых лет и бед, с большим столом, на котором книги, газеты, компьютер, чай, и много ещё чего… В этой квартире, похожей на декорации театральной сцены в эстетике бедности, в нашу многострадальную эпоху обреталась хрупкая, сильная женщина с реализованными талантом и волей, с умением, как вьюнок, закрываться перед непогодой плохих или сурово ограниченных людей.

Нина Садур нашей многострадальной эпохи – поцелованная Богом женщина со стилем и шармом – была обделена должным вниманием, но и она берегла свое уединение, – так это сложно переплелось.  

За чашкой чая я старалась налегать на меренговый рулет, чтобы больше слушать. Нина рассказывала о своих любимых новосибирских поэтах; в её рассказах у них вырастали ангельские крылья невероятной роскоши. Искренне восхищалась своим коллегой по цеху – Александром Строгановым, пожалуй, единственным на сегодняшний день драматургом мирового уровня в России. Для Нины он был горячо любимым Сашей. Вот что она записала в интернете:

«...я долго не понимала, почему мой любимый друг, Саша С. (назовём его СС) так, до содрогания, не любит юмористические рассказы Зощенко и Аверченко. И "Мастера и Маргариту" тоже.

СС огромный психиатр, он озадачивает своей нежной любовью, и заранее оправданностью, всякого лежачего сумасшедшего. И он великолепный, грозный и неразгаданный писатель. И он отец всех бродячих собак.

Словом – профессор.

И да, русский дворянин. И он, с хмурым осуждением, смотрит на жемчужные рассказы Зощенко. И вдруг, сегодня ночью, у нас во дворе выпал снег. Сразу защипало в сердце и в носу... У СС-то снега навалом. И сразу догадка – ведь Зощенко, смеясь изящно, выписал нам падшего человека. Зощенко, весь в золотом плаще великой русской культуры 19 века, увидел ободранного, в кровавых разводах, советского гомункула. И когда они смеются, великие русские писатели, над падшим человеком, в городе Барнауле есть СС, хмурящий брови – можно ли смеяться над падением?

СС, но где взять краски чистой скорби?

Кто умеет-то?!»

Эта цитата не только о «любимом Саше», в ней многое раскрывается о самой Нине. Искренность до простодушия. И особенно пылко – о тех, кого сильно любила: о Гоголе, о друзьях-поэтах, о дочери Кате, и с болью, о том, что в интернете Катю незаслуженно травили; о том, какой замечательный народ сибиряки.

Уход Нины Садур в мир иной вызвал множество статей с перечислением её пьес, с попытками объяснить её творчество литературоведческими терминами, но главное всё же не это. В моём представлении главная ценность любого творческого высказывания заключается, поверх эстетики, в отдельном качестве посыла миру – гуманистическом. В любви. В благодатности. В этом отношении у Нины Садур мало равных. По этому критерию она и проходит в плеяду русских классиков.

***

– А платьишко хорошо бы носить расцветкой поярче, – сказала Нина, когда мы выходили из подъезда.

Буду стараться, Нина.

Чистый, розово-белый вьюнок в моем сознании всегда будет вызывать в памяти стройную, золотоволосую драматургиню-богиню Нину Садур, корни творчества которой, как и у вьюнка, уходят глубоко-глубоко в толщу русской культуры с её высокой этикой и философией. И пусть досталась ей эпоха глухая, бетонно-непроницаемая, как и полевому вьюнку московского двора. Но не всё так однозначно в природе вещей: вьюнок не просто так возник в бетонном вазоне, он планировал с небесного расположения в воздухе. И расцвёл.