Комментарий | 0

Саня читает Писание, и другие рассказы на "р" и "с"

 

 
Саня читает Писание
 
Саня стал вдруг Священное Писание читать, и ко всем со всяким каверзными вопросами цепляться. И к отцам, и ко мне, и на радио звонил. Вообще-то Саня слесарь, но не простой слесарь, он делает из металла разные хитрые штуки высокой точности. Раньше они с Валентином любили сойтись и всякие металлические мелочи обмусолить.
Так, мне кажется, Саня и к Писанию подходит: выдай ему точный размер и буквально все объясни. А Писание, по-моему, ближе к дереву, причем не к доске, а к живому, и что самое удивительное – продолжающему расти. И растет оно не в саду, не в лесу, а сквозь нас, и мы это чувствуем, что-то такое, священное, блаженство и боль – это оно растет. 
 
 
Регент Сергей
 
Так случилось, что мое первое дежурство пришлось на запись хора. Церковь еще не закрылась, как вдруг врываются, прямо, бесы. Вбежали, аппаратуру втащили, провода раскатали. Я растерялся, я ж сторожу первый день, никого не знаю. А Сергей улыбнулся и успокоил.
Церковь закрылась, пошла запись. Сначала меня на улицу выставили – Сергеев автомобиль сторожить. Потом мне надоело, я в церкви как мышь на стуле сидел. Один раз, когда запись шла, у меня книга упала. Сергей тогда пошутил: кости упали.
 Отдежурил я месяц вместо Митьки и к Машке в Крым поехал. А когда вернулся, Сергея уж нет. Что случилось? Айна мне говорит: «Ты что, ничего не заметил? Он же весь желтый был, рак на последней стадии».
 
На Рождество
 
Выпало мне дежурить на Рождество. Стою у входа, с Валерой болтаю. И валенки на ногах, наследство уволенного Андрея. И вдруг мимо меня собачка в церковь пробежала. Я даже среагировать не успел, так она по-деловому в народ прошмыгнула. А уж служба идет, часы читают. Погнался я за собачкой, не сразу нашел, а когда нашел, стал ее к выходу валенками теснить. Перед нами народ расступается, а собачка как бежала по-деловому, так и бежит. Только как я ее валенком подтолкну, морду ко мне обернет и валенок пробует прокусить, даже не гавкнет. Так до самого выхода ее и проводил, и записки в алтарь понес. А настоятель слышал переполох и ко мне строго: «Димыч, что у тебя там?»

 
Ртуть пролили
 
В церковь заходит толстый мужчина, и бросил через плечо: «Там у вас ртуть пролили». И сел к столу записки писать. Я из церкви вышел, огляделся – никакой ртути. И подумал на мужика – сумасшедший. А Дима домой через поле пошел, с дороги вернулся и подтвердил. Много ртути пролито, на солнце переливается. Оградили мы ртуть и стали с Викторовной звонить. Приехала сначала милиция, это не мы, кто-то другой вызвал. И к ртути бегут. Подбежали и не знают, что дальше делать, и спросить не у кого. А потом приехали люди, которые знают. Стали они лопатами ртуть в мешки нагружать, и землю, в которую ртуть просочилась, тоже. Погрузили, землю померили, в церковь зашли и нам доложили.

 
Рундук
 
Пришло время и про Эсменский нужник рассказать. Выходит как-то настоятель из туалета: «Юра! Почему у тебя рундук грязный?» Юра не понял: «Что? Что?» А настоятель строго: «Ты что, не знаешь, что такое рундук?»
Так узнали мы про рундук. Отец нашего настоятеля на флоте служил. Стульчак на корабле называется рундук. Вот и настоятель удивил нас этим своим рундуком. Мы-то не знали, мы-то не моряки.

 
Сашка-путешественник
 
Сашка на рабочего не похож. Настоятель принял его на работу временно, а так Сашка по Европе мотался, в метро на гитаре играл и песни орал. Сашка всегда находился в приподнятом, оживленном настроении, такой уж он был человек. А когда уходил, всем подарил по книжке: Боре Дамаскина, мне Акиндина, а Волшебнику Златоуста. Сашка был по-своему религиозен. Он учил: если собака на тебя залает – перекрести ее. И еще учил: если в силу каких-то причин ты перекреститься не можешь – можно креститься глазами: посмотрел вверх-вниз, вправо-влево, вот и готово.
Один батюшка слышал, как Сашка поет. Он, в основном, Розенбаума и Высоцкого пел, и орет погромче, в метро – понятно, там поезда ходят, а дома слушать невозможно.

 
Сила слова
 
Была у нас постоянная прихожанка, ни одной службы не пропускала, и после службы еще, бывало, задержится и в уголке у святой воды посидит. Высокая крепкая женщина средних лет, зовут Людой, работала в больнице медсестрой. И на службе она становилась всегда в одно и то же место, справа от центрального подсвечника.
Долго она к нам ходила, и все было нормально, только одну странность за ней замечал. Когда святую воду кому-нибудь наливаю, крышку с чана сниму и на подоконник поставлю. А Люда под окном на лавочке сидит, руки поднимет и крышечку эту с крестом над собой передвинет. Я это заметил, но значения не придал. Дома рассказал Тане, посмеялись. Оказалось не смешно. Стала Люда с ума сходить. Сначала, говорят, она людей со своего места сгонять стала. Я сам не видел, а бабушки говорили. Встанет какая-нибудь прихожанка  у подсвечника, где обычно Люда стоит, а она ее гонит. А если та сразу не уйдет, Люда ее ногой бьет! Я, когда услышал, не поверил. Я ведь эту Люду всегда в церкви видел, и ничего плохого за ней не замечал.
А потом Люда окончательно свихнулась. Оказывается, ее дочка с Верой дружила, дочкой отца Андрея. И ей вся история с Верой известна стала. С тех пор она отцу Андрею проходу не дает, поймает его после службы и давай его стыдить. Надо было Люду из церкви удалять. А как ее удалишь, такую? Тут Юра молодец: за талию обхватил, Люда ох-ох, а он ее на выход. И опять приходит, и опять отца Андрея тиранит.
Стали милицию вызывать. Хотели сразу в дурку сдать, а там нам объяснили: пусть она сперва что-нибудь совершит – вот тогда можно и в дурку. А Люда совсем разошлась, и чем больше психовала, тем хитрей становилась. Никогда на рожон не лезет, и в драку с тобой не вступит, а скажет тебе такое – что тебя трясти начинает. Пришлось и мне силу слова на себе испытать. Не пускаю Люду в церковь, а она не уходит, закурила, туда-сюда ходит перед папертью нервно: и понесла, и понесла…  Я пока сам не услышал, не верил, что может слово. Да и Людино бешенство тоже не до конца оценил. Вот когда она меня самого проняла – тогда да.
А закончилось дело с Людой не милицией, не психушкой, а Бог нас помиловал. Напсиховалась Люда – и перестала к нам приходить.

 
Служите, как в лесу
 
Я заметил, что у дьякона Алексея и внука его Никиты походка похожа. Такая неровная, немного заплетающаяся, будто по лесу идут. Они и вправду оба «из лесу вышли». В лесу ведь земля неровная, и деревья встречные приходится огибать, а ногу твердо ставить, чтоб в яму не провалиться. Может и в физике, и в математике, в этом их цифровом мире, тоже все ли так гладко? Или тоже встречаются кочки и обманчиво-мягкий мох, и ветки глаза царапают? А когда митрополит сказал: «Служите, как в лесу» - это же прямо к дьякону относилось. Где-где, а в лесу без тонкого расчета –  заблудишься, пропадешь.

 
Сторож. Богородица. Ангел.
 
Передача смены никогда не занимает много времени: один торопится домой, другой подремать до открытия. Или походить от окна к окну, иногда выглядывая в них. В одних окнах люди бегут по своим работам утренней бодрой походкой, и от взгляда на них по спине пробежит холодок. В других – выгуливают собак, сквозь стены доносится утренний лай. И еще проезжают машины. Вот, пожалуй, и все утренние звуки и виды.
Ангел возвещает Богородице безсеменное зачатие, он говорит ей, что она обрела благодать перед Богом, и что другой такой никогда прежде не было.
Богородица просит его выразиться яснее: как она сможет зачать, будучи девой? И как сможет она быть матерью для своего собственного создателя?
Ангел радуется, что она побуждает его говорить. «Дерзай, Владычице!» - обращается он к ней.
Сторож открывает храм, вынимая стальную скобу. В более теплое время дверь остается открытой, подпертая снизу клинышком. Первые прихожане присаживаются к столу для записок и выстраиваются за свечками. В церкви царит уютная полутьма. Колышутся огонечки свечей и лампад. По стенам от них причудливо разбегаются тени и блики. И служба кажется уже чем-то более будничным и земным, чем этот вот утренний час.
Богородица называет Христа надеждой языков (народов) и недоумевает, как сможет Его родить.
Ангел называет образ зачатия несказанным. Его совершит Святой Дух, осенив ее.
Богородица признается, что боится «целования странного твоего», вспоминая Еву, что послушав змея, была изгнана из рая и лишена Божественной пищи.
Ангел успокаивает ее тем, что и сам боится не меньше ее, и благоговеет перед ней более, нежели она перед ним.
 
На клирос выходит чтец  Германт и начинает читать часы по памяти наизусть, пока достанет и разложит Богослужебные книги. Сторож и служба – на одну букву.
На амвон выходит дьякон с кадилом, покадит и уходит обратно в алтарь. С Царских Врат одергивается капитасма (занавеска), и в храме загорается свет. Сторож относит в алтарь записки.
 
Богородица хочет понять, как человеческое естество претерпевает растворение Божества.
Ангел объясняет, что так же, как купина осталась неопалимой под действием пламени.
Тогда Богородица вопрошает, как может остаться нетленной ее чистота, и как бесплотное может родиться с плотию?
На это Ангел не дает разъяснения. Он лишь называет себя ее рабом, и снова говорит о своем страхе и стыде посмотреть на нее. Свое смятение он объясняет тем, что на то, к чему призывает ее Господь, должна быть ее благая воля.
 
После службы почти сразу обед. Захватив пакетик с канона, иду во дворец. Самые приятные минуты. На кухне хозяйничает заботливая Настя.
 
Богородица говорит Ангелу, что чудес было много, но дева, не знавшая мужа, никогда не рождала!
Ангел отвечает, что она – единственная, и что все прежние чудеса и пророчества – лишь прообразы того, что будет с ней.
Но как же, восклицает она, Сей, никем не видимый и нигде не вмещаемый, поместится у нее в животе?!
На что Ангел только и говорит, что так обещано было еще царю Давиду и праотцу Иакову.
 
Наступает скучное послеобеденное время. Бывают венчания и отпевания, заполняющие его, но обычно лишь ходишь от подсвечника к подсвечнику, тушишь огарки, вытряхиваешь половики, сметаешь с паперти снег. Радуешься возможности сходить во дворец с мелкими поручениями. Присаживаешься к столу для краткой записи пришедшей в голову мысли.
 
Богородица, наконец, говорит Гавриилу, что все, от него услышанное, вселяет в нее радость и веселье.
Ангел снова называет ее единственной, матерью Божьего сына, и прибавляет, что вся тварь радуется вместе с ней.
Мария говорит, что через нее снимется осуждение с Евы.
Ангел прибавляет, что Богом обещано Аврааму: в потомстве его благословятся разные народы ( благословитися в семени его языком), и что это обещание исполняется.
 
На вечерней службе совершается обход храма. Сторож идет впереди, раздвигая дорогу. Священник и сторож - на одну букву. Кончилась служба, сторож вставляет стальную скобу. Выпотрошенная свечница крестится у иконы.
 
Богородица говорит Ангелу о невещественном свете, совокупляемом с вещественным телом.
Ангел называет Марию превосходными именами.
Она призывает его подготовить ее к вмещению в себя Божественного плода: душу очисти, тело освяти. Она сравнивает себя со скинией, церковью, храмом, вместилищем Бога.
Ангел говорит об избавлении тленного человеческого существа. Происходящее с Богородицей – прообраз того, что произойдет с каждым из нас, с плотью как таковой.
 
Сторож укладывается спать. Летом прямо на амвоне, зимой на досках, положенных на стулья. Сторож и сон – на одну букву.
 

Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы

Поделись
X
Загрузка