Комментарий |

Родник

У подножия невысокой горки, которую нежно обнимали невысокие
кустики, в обрамлении аккуратно уложенных гранитных камней, бил
родник. Его вода была вкусна и холодна, и если бы мимо проходил
какой-нибудь путник, он мог бы с большим удовольствием
утолить свою жажду из подвешенной на ветке жестяной кружечки,
наслаждаясь тихим, немного грустным пением воды, родившейся на
свет, но исчезающей затем в тёмной расщелине. Другое дело:
теперь подолгу не бывало возле родника таких вот
гостей-путников. Находился он в стороне от больших и малых дорог,
опоясывающих и пересекающих нашу землю, и разве что одинокий
рыболов или охотник забредал иногда в эти края, присаживался на
камешек, зачерпывал кружечку, долго пил, да вздыхал
отчего-то.

Может, человек этот вздыхал оттого, что, как и одинокий родник,
вспоминал иные времена, когда рядом жила своей жизнью небольшая
деревенька. Жила-жила, да тихонько померла. Не в лихую
годину, когда уходили мужики на войну, и большинство не
возвращалось. Не в годы голодные и холодные. А не так уж давно
скончалась, в годы, когда, по заверению высоких начальников из
районной администрации, жизнь должна была наладиться, и всё
должно стать просто прекрасно.

Однако этого не произошло, и теперь лишь ветер колыхал ворчливые
ставенки покосившихся и почти развалившихся избушек. А от иных
только след остался. Баню, школу и магазин разобрали по
кирпичикам и увезли по разным сторонам люди предприимчивые,
которые при случае прихватывали и дерево, способное ещё принести
пользу в хозяйстве. Вот и случилось так, что теперь
осталось от Ново-Ключёвки лишь старое, заросшее сердитым и колючим
бурьяном кладбище и вот этот самый родник.

Впрочем, у родника был свой праздник. Всего лишь раз в году, но
какой! В этот солнечный, как правило, день первого мая к нему
приезжали люди. Много людей, в основном поживших уже, которые
обязательно приносили с собой лопаты, кое-какой инструмент,
доставали из машин, мотоциклов, снимали с велосипедов
разного размера сумки, дружно накидываясь на работу.

Часть отправлялась на кладбище. А другая приступала к труду, бережно
подправляя камни, безжалостно удаляя наступающие со всех
сторон сорняки, выполнялись ещё кое-какие дела по
благоустройству, а потом все собирались, расстилали на траве возле
родника подстилки, долго сидели и говорили, говорили, разливая по
пластиковым стаканам водку, неторопливо закусывая и запивая
вкусной и чистой ключевой водой. А родник каждый раз
поражался этому вниманию. С какой стати они делают это? И был ли
смысл в том, что столько людей отрываются в такой праздничный
день от своих дел, приезжая к нему? Ведь, если хорошенько
разобраться, и проку-то от него, родника, большого нет! То ли
дело раньше, когда вокруг слышались звонкие голоса, а
неподалёку кипела жизнь во всёх её проявлениях.

В этот день лишь одно обстоятельство омрачало бурную,
выплёскивающуюся наружу крепкой струёй радость родника. С каждым разом всё
меньше и меньше людей приезжало к нему. И не мог знать он,
что не было вины у тех, кто в очередной раз не пригубил его
ледяной и бодрящей водицы, ибо жизнь человека
неправдоподобно коротка, и многие только поэтому и не смогли приехать.

Много чего слышал родник на своём долгом веку. В его прохладных
глазах отражались времена, судьбы людские заворачивали сюда,
чтобы потом разбежаться, и порой навеки. Сколько разговоров
текло, как вода, у его равнодушно взирающих на всё камней,
сколько пылких признаний и объяснений он слышал. Сколько воды
студёной испито! А потом всё начало затихать, угасать и вовсе
стихло, чтобы лишь раз в год, как сейчас, оживиться.



***

Как в прошлый и позапрошлый раз — да, впрочем, всё время так было,—
после того, как водка была разлита по разнокалиберной таре,
Алексей-Пасечник, как его все называли, поднял свой гранёный
стакан, так как не признавал пластиковых и, поведя
кряжистой рукой вокруг присутствующих, спросил:

— Вроде все собрались. Чего-то Тихона-конюха не вижу, из Гурьевки.

— Помер он, в аккурат на Пасху,— поспешила пояснить старушка в
аккуратном белом платке и перекрестилась.

— Ах ты, не знал,— не без досады вымолвил Алексей,— странно, вроде
недавно в райцентре виделись.

— Сердце ...— выдохнул кто-то.

Среди присутствующих возник лёгкий шум. По всему было видно, что
новость ещё не успела распространиться среди бывших
односельчан, и смерть Тихона явилась неожиданностью не только для
Пасечника.

Алексей не стал препятствовать обсуждению нерадостного известия, и
лишь когда шум стих, и все взоры были вновь устремлены на
него, заключил:

— Хороший был мужик...

Он хотел было что-то добавить ещё, но вдруг, как от удара плети,
осёкся, рука его дрогнула. И неожиданно хрипло предложил:

— Давайте ... что ли, помянем. Сперва ... Тихона...

Присутствующие закивали в согласии. Они не сдвинули горькую
жидкость, чуть приподняли и, не чокаясь, выпили до дна. А Алексей
присел на камешек и, глядя в сторону от людей, так как
стеснялся предательски выступивших слёз при известии о смерти
своего однокашника, добавил:

— Он ... это ... каждый раз приезжал... сюда... Ни разу не пропустил!

— Батя и теперь собирался,— раздался голос,— да не получилось. Мать
говорила: перед смертью боялся, что не попадёт сюда. Где,
говорил, я ещё с сельчанами встречусь, чтобы сразу со всеми.
Мать и наказала ... задержись, сынок, после похорон, съезди,
куда отец хотел. Сама-то она уже не встаёт.

— Серёга! — оглянулся Пасечник.— Не признал. Неужели из Прибалтики приехал?

Он подошёл к худощавому мужчине лет сорока в модных очках, крепко
пожал ему руку.

— Я,— подтвердил Сергей Тихонович,— только не из Прибалтики. Там нам
житья совсем не стало. Пришлось податься в Канаду. Работаю
в Ванкуверском аэропорту программистом, как и в Риге. Денег
хватает. Свой дом, две машины, яхта. Дочка прошлой осенью за
канадца замуж вышла.

— Светка! — удивился Алексей.— Я ж её вот такой помню!

Он коснулся рукой невысокого кустика и вздохнул:

— Да, далеко раскидало по свету людей наших. Семёна сын уехал с
женой в Германию, Славка служит в Чечне, Васька полковником
стал, сейчас в Москве лежит, в госпитале на операции, а сколько
уже не на нашем кладбище похоронено.

Он махнул рукой в известном всем направлении, и один из мужиков,
грузный и немногословный механизатор Семён сказал, обращаясь к
Пасечнику:

— Ты, Фомич, лучше всех нас говоришь. Скажи, дорогой, за деревню!

Безо всякой команды полилась водка, а Алексей откашлялся, будто
прогоняя тугой комок, подступивший к горлу, и сказал:

— Дорогие мои земляки! Каждый год собираемся мы на этом месте, где
когда-то была наша деревня. Всего-то и осталось от неё —
кладбище и родник этот. Хотя, нет. Память наша осталась. У
каждого своя, конечно. Но есть и общая. Помните, как первый
телевизор Пафнутьич из города привёз? Мы к нему ходили смотреть,
и столько в избу на футбол набивалось, что он его в окно
выставлял, и мы смотрели всей улицей. Как свадьбы гуляли? Какие
гармонисты были! Помните Сеньку? Ему нальют на свадьбе, он
поставит на баян стаканчик, наяривает! И ни капельки не
прольёт.... Хотя о чём это я? — спохватился Пасечник,— я
вообще-то о другом хотел сказать. Не о стакане на гармошке. Жили мы
... в общем, неплохо, хотя по-всякому бывало. Бывало,
дрались из-за девок. Помнишь, Ваня?

Он повернулся к скуластому старцу в потёртом пиджаке. Тот махнул
шутливо: «Было!»

— Хотя и не в этом тоже дело. Вы меня извините, земляки, путаюсь я
что-то сегодня ...

— Ничего,— донесся одобрительный голос,— всё так, всё ладно.

— Я вот о чём хотел обязательно сказать. Не судите строго, земляки,
тех, кто не смог сюда, к этому роднику, приехать. Простите
их, мало ли причин. А давайте лучше выпьем. Помянем нашу
деревню Ново-Ключёвку! Так вышло: умерла она, а мы ничем ей
помочь не смогли. Вот лектор из района приезжал, говорил про
перестройку, рыночные отношения, перелом в сознании. Перелом
точно! Молодёжь вся поразъехалась. Что им тут? А эти слова.
Возродить! Дом как строят? Сперва канаву, потом фундамент. А
ежели нет фундамента — это не дом, а одно посмешище. А где
фундамент?

Он махнул рукой. Продолжил:

— Где же фундамент? Пусто! Спасти деревню ... А надо это? И кому
надо? Получается, спасение было не в наших силах. Такая вышла в
стране ситуация, что ... Стало быть, вины нашей, тут нет.
Так? Или ...

Он оглядел всех присутствующих, прищурился на начинающее своё
захождение светило, словно и его спрашивая, и задерживая в устах
свой другой вопрос: а, может, всё-таки, есть вина?

— А может, не все, как мы, чувствуют эту землю,— продолжил
Пасечник,— может, прервалась ниточка. В чём же вина их? Что же тут
поделаешь? Если по большому счёту на нашей земле творится
неладное. По большому счёту что творится ...

Он запнулся, махнул рукой:

— Давайте, земляки, за деревню.

И снова не чокаясь, выпили. Помолчали, думая каждый о своём. А
вскоре разошлись-поразъехались кто куда.



***

Журчал родник, а вода в каменистом окоёме играла весёлыми блёсками
заглянувшего с этой стороны почти спустившегося на землю
солнышка. Солнышко утешало невесёлый, загрустивший было от вновь
пришедшего одиночества родничок. А тот журчал себе, даже не
догадываясь, что очень многим людям его искристые блёски,
ломящая зубы вода и даже мелкие камешки на дне снятся ночами,
будоража и без того неспокойную, ищущую нового светлого
родника душу...



7.07.2004 г.



Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы

Поделись
X
Загрузка