Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

• Первая глава. Окончание.
• Первая глава. Продолжение.
• Первая глава. Продолжение.
• Первая глава. Продолжение.
• Первая глава. Начало.

Вторая глава книги «Год одиночества»

Большего ужаса она в жизни своей не испытывала. Проснулась, рядом
чужой мужчина. Чужая комната, постель, квартира. Потом все
вспомнила. И их любовь несколько раз кряду. Последний раз,
между прочим, не кончила и, кажется, расцарапала ему грудь. Он
что- то бурчал, но так ему и надо. Вообще сложное ощущение.
Что-то хорошо, что-то плохо, но смысла задумываться нет,
потом будет видно. Но это чувство при пробуждении: — что я тут
делаю с чужим человеком? — ей запомнилось. Сильное чувство.
Она встала и пошла в ванную, не беспокоясь, разбудит его или
нет. Закрылась. Провела инспекторский осмотр — тюбики,
дезодоранты, шампунь, одеколон — ничего интересного. Проверила,
не очень ли грязная ванная. Не очень. Пустила большую струю
воды. Это ощущение чужого человека рядом было и в первое
время замужества. Нужно было усилие, чтобы не обращать внимание.
Перед тем как залезть в ванну, проверила, все ли у нее в
порядке после его желания показать, какой он мощный мужчина.
Да нет, вроде все нормально. И в школе так было или когда с
родителями сидишь и вдруг думаешь — а почему именно они
родители? Почему меня зовут как зовут, а не, скажем, Юля, как она
всю жизнь мечтала? Как в детском анекдоте: «Откуда вы с
папой узнали, как меня зовут?». Нормальная отстраненность,
которая потом, к сожалению, проходит. Жаль. В первый раз все
кажется странным и потому резким. В постели это тем более
прибавляет страсти — вроде бы ты кому-то изменяешь с первым
встречным. Как шлюха, которая может с любым. Так этот и есть
любой. Такого в тебе еще не было. А наутро все кажется странным.
Поэтому она и не особенно старалась прилично себя вести.
Обойдется. Когда он начал потягиваться и на нее поглядывать,
она сразу сказала, что не любит утренний секс. Он и уснул
снова. Неважно, шутила она или нет. Чтобы было приятней лежать
в ванне, вылила туда чуть ли не полбанки шампуня. Небось, не
обеднеет. Даже не прислушивалась, что он там делает в
комнате, проснулся или уже помер. А самое будет приятное, она
заранее знала, когда выходишь на улицу совершенно одна.

Ей нравилось жить в жанре экшн. Если ничего не происходило,
она умирала. По меньшей мере, заболевала гриппом, язвой
желудка, циститом, гипотонией. Зато можно встать в шесть утра,
накануне приехав домой в три часа ночи, чтобы ехать на
очередные съемки, интервью, прогоны, пресс-конференции,
презентации, переговоры с нефтяниками, газовиками, губернаторами,
олигархами. Очень бодрило получение неожиданно больших бонусов и
подарков. А также дружба с приличными людьми из тех, кто не
сходит с экранов телевизора. Если никуда не идешь, то
сидишь на телефоне или рассылаешь факсы, потому что предстоит
очередное мероприятие на пути к сияющей впереди
вершине.

2.1. Удовольствия от жизни невелики. И быть — одно из самых
приятных. Она, как всякая настоящая женщина, любила подавать себя
миру с шиком. Но тот не всегда это понимал. Прежний ее муж,
она подозревала, считал ее легкомысленной. Это ее больше всего
и ранило. Она, кажется, не давала ему больших поводов.

Любовь — это особое состояние, это Пушкин. Любовь, на самом деле,
случается редко, как счастье или смерть. Но, кроме любви, есть
готовность к ней. Когда не ты выгораешь изнутри себя, но
все вокруг горит и сверкает, стремясь тебе понравиться,
привлечь внимание, дать себя хотя бы погладить. В этот момент люди
не очень-то и отличаются от самого этого искрящегося
воздуха, моря, красивых ярких вещей. Она знала толк в вещах и
людях просто потому, что любила красивое. Тут нужен нюх, и он у
нее был. Ведь на всякую серость, на топорно пошитое платье
мы просто внимания не обратим. Так и тут.

Больше всего она любила никуда не спешить, заходить в те магазины, в
которые захочется, в те рестораны, которые приглянутся,
пить те вина, которые тянет попробовать, наслаждаться тем, чего
душа захочет. К сожалению, такой момент наступал не часто.
Если бы она была поэтессой, другое дело, а так приходилось
зарабатывать на жизнь всякой ерундой. Точнее, менять работы.
Потому что, как только на нее начинали наезжать, она
уходила.

Это ужасно, но она заметила закономерность: первые два дня к ней
привыкали, следующие два дня — хвалили за успехи и усердие,
потом начинали смотреть косо, потом она чувствовала сильное
раздражение к своей персоне, к нарядам, к самостоятельности, к
драгоценностям, которые она надевала, чтобы проверить
окружающих ее людей на вшивость. Результат был неутешителен.
Особенно ее тошнило от приставаний начальства. Тут уж она врубала
этим козлам все, что о них думала. Этим дело и кончалось.

Лучше всего было бы найти работу, на которой ни от кого бы не
зависеть. Но если такая работа и существовала, то денег за нее
определенно не платили. Лежа ночью в постели, она строила планы
стать специалистом по драгоценным камням, по магической
литературе или, скажем, по истории и теории лестниц. Чем
экзотичней занятие, тем лучше. Одна ее подруга вышла замуж за
старика пятидесяти лет, и пока он работал, целыми днями ходила
на курсы японского языка и икебаны, дзен-буддизма, флористики
и еще какой-то муры. Заканчивала один кружок, тут же
записывалась в следующий. Она ей отчасти завидовала, но муж был
лысый, с брюхом, женат до нее семь или восемь раз, пил и
бросил, и считался интеллектуальным хулиганом, подруга ей что-то
такое говорила.

То, как выкладываешься, готовя съемку, никак не соотносится
с получающимся результатом. Любым, а тем более на идиотском
телеканале. Она к этому так привыкла, что уже получала
удовольствие от самого процесса. Весь день ищешь каких-нибудь
идиотов. Что сильно развивает фантазию по поводу работы,
которую хотелось бы найти, чтобы сделать отсюда ноги.

2.2. Сначала она была уверена, что это она первая придумала собирать
почеркушки людей, которые те делают, пока говорят по
телефону. Потом случайно прочитала в газете о выставке подобных
рисунков. Сходив, поняла, что ее опять опередили. Ей даже
некому было пожаловаться на судьбу: ее тогдашний любовник не
понял бы, о чем речь. Мужчины нужны, чтобы чувствовать себя
одинокой. Космически одинокой. Запрятанной в орнамент, который
кто-то закручивает машинально и симметрично. В тот момент ей
показалось, что она поняла, как ей жить и что делать.
Ничего ни от кого не ждать. Вить ниточку орнамента из себя.

Потом ей хотелось плакать: никакой нити в ней не было, одна пустота
и обман. Она вспомнила самый стыд, как при знакомстве
рассказывала о себе всякие небылицы: то она менеджер в фирме
«Сименс», то паблик рилейшн в журнале «Космополитен». И, главное,
все это ей было не нужно. Если бы согласилась, то только за
огромные деньги. Но почему-то врала и краснела.

Если бы хоть кто-то ей объяснил, как жить на этом свете человеку
никчемному и изуродованному внутри? Она прекрасно понимала, что
и все такие, только большинство этого не понимает. Стало
быть, в ней даже есть некая избранность понимания человечьей
никчемности. Хотя и непонятно, что с этой избранностью
делать, кроме очередного стыда.

В воскресенье она поехала на лыжах за город с очередным ухажером.
Зимой хорошо, закутана в свитер, в лыжный костюм, самое
большее, что будет, это поцелуй, да и то желательно обойтись,
настроения нет. Ему уже, наверное, около тридцати. Не женат,
машины нет, это ее судьба — выбирать убогих. Но насчет машины
даже хорошо, она не любила чувствовать себя зависимой.
Оставляла возможность выхода. В электричке, как ни странно, народу
было не много. Сидела у окна, смотрела на снежные деревья,
отдыхала душой. Он маялся, искал, о чем говорить с ней. Стал
рассказывать, как ездит на работу, как выбирает короткий
маршрут, сколько времени идет автобус, сколько метро, если
попасть в нужное расписание. Кошмар, ее всегда удивляло, что
бывают такие зануды. По вагону ходили коробейники. Она выбрала
себе гребешок, но вспомнила, что ей некуда его положить.
Потом выбрала себе средство от тараканов и спросила, может ли
он заплатить, она ему потом отдаст. И отвернулась к окну.
Счастье, что ехать было сравнительно недалеко.

Несмотря на то, что она дико устала, вспотела, а потом озябла, пока
ждали обратную электричку (он не посмотрел заранее
расписание), настроение у нее улучшилось, и она даже дала себе слово
заняться регулярно зарядкой и прочими упражнениями.

Она знала, что самое драгоценное, что у нее есть, это не
бриллиантовое колечко, не спрятанный в керамическом сосуде с
мукой на кухне конверт с пятью тысячами долларов, и уж тем
более не паскудная ее жизнь, а — записная книжка со всеми
телефонами VIP-персон. Только из-за нее, да еще из-за ангельского
голоска, которым она уговаривала девять из десяти «папиков»
прийти на их вечер, ее время от времени и приглашали
поработать за приличный гонорар.

2.3. Квартира была старая, сталинских времен, зимой топили так, что
приходилось держать форточку открытой даже в морозы. Она
разделась догола и пробовала себя рисовать, как бы глядя на
себя мужскими глазами. Потом своими. Потом опять мужскими.
Получилась какая-то абстрактная каша. Из центра исходила неровно
разрисованная во все стороны округлость. По бокам картины
стояли всякие колонны, а под ними протоптанные вбок дорожки.
Она не смогла удержаться и непонятно зачем нарисовала справа
сверху растопыренную пятерню то ли руки, то ли какого-то
острого растения, вроде того, что стоял у ее тети в квартире в
Угличе, куда она приезжала на каникулы. Странно, она
рисовала, а ей становилось легче на душе, хотя, наверное, должно
было наоборот, настолько у нее получалось все идиотски. Или
это ее душа? Ее матка? Ее устремления непонятно куда?

Она слышала о психоанализе, о Фрейде. По выходным в программе
«Итого» выступал одетый в белый халат «мозговед» Бильжо и
рассказывал, как он работал в маленькой психиатрической больнице.
Нельзя было понять, шутил он или говорит серьезно, но она
вслушивалась, стараясь найти какой-то скрытый путь в себя. Он
был весь здесь этот Бильжо, в белом халате, лысый, с пушистыми
бровями над вечно удивленно глядящими глазами. Если его
найти, то он мог бы сказать, что ей делать, или хотя бы
указать, к кому ей обратиться. Она пошла в книжный и купила книгу
Юнга о психологических типах, которую ей посоветовал
случайный молодой человек, с которым она разговорилась на предыдущей
работе во время обеда. Она думала, что сможет вычислить
свой тип по книжке, но, сколько не продиралась через текст, так
ничего толком не почерпнула. Только еще больше
расстроилась, что такая дура.

Книги казались ей океаном, который ей никогда не переплыть. Тем
более, что она и направления, куда плыть, не знала. Поэтому надо
было искать другой путь. Через людей. Но она была уверена,
что ей попадаются не те люди. То есть она сама была
недостаточно хороша, чтобы увидеть — тех, нужных людей. Она должна
была быть такой прекрасной, что почти выпрыгнуть из себя
наружу. Иногда, как ни странно, такое удавалось. Тогда на нее
все обращали внимание, она была уверена, что прекрасна, умна.
Живи на свете король, он бы взял ее в королевы. Другое дело,
что она не совсем понимала, что будет делать с ним
назавтра. Не только с королем, с любым мужчиной. Каждодневное
общение казалось ей такой гнусностью, что лучше убежать сразу и
жить одной. И вообще после того, как она имела успех и была
неотразима, ее почти обязательно клонило назавтра в сон.
Наверное, это было все как наркотик.

Ничего не можешь с собой поделать,— хочешь, и все. Откуда
это налетает, почему только в этот момент и чувствуешь себя
человеком? Но некому тебя взять,— вот, что ужасно. Как в
анекдоте: «Возьми меня, милый».— «Да я никуда не еду!».

2.4. Она выскочила на улицу, стараясь не думать о происшедшем.
Морозно, хорошо, хрустишь, как свежевысоленный огурчик. Нет
ничего гнуснее, чем укорять себя. Но если не задумываться, тоже
останется черное пятно, которое потом будет только
разрастаться. Фу, страшно подумать, что это все может повториться,
выдохнула она морозное облачко пара. И почему нет. Обязательно
случится еще сто раз. Доступная девка, вот ее будущее. Или
это только слова, которые ничего не значат? Лишь бы не
забеременеть, Боже, и тогда она никогда больше не будет! Или,
наоборот, родить ребеночка, чтобы никого, кроме него, не видеть?
Или будь, как будет?

Она была голодна. Денег у нее как раз хватит на завтрак. В
Елисеевском в заднем зале было пусто. Она взяла сосиски, кофе с
булочкой, и ошиблась: сосиски даже в глотку не лезли. Лучше бы
пиво купила, дура. Голодная, а зубы сжаты, не разожмешь.

Какой-то бородатый и показавшийся не очень мытым дяденька, сидевший
за ее столиком, заговорил с ней, но она даже не пыталась
услышать его. Странное ощущение, будто она одна, а его даже
нет. Всю жизнь она ждала какого-то знака извне, встречи,
события, которое изменило бы ее жизнь. А тут ей было все равно.
Она подумала, что уже никогда не поверит ни в какие знаки, и
это ей показалось даже приятно. Вокруг нее был вакуум, а она
— в нем, в совершеннейшей тишине. Дядечка чего-то даже
кричать стал, а она смотрела на него и не понимала. Очень
здорово.

Потом вышла на улицу. Пошла мимо магазинов, в которые когда-то
любила заходить, а сейчас это казалось ей абсурдным. Вообще вся
улица была перед ней, и много других улиц, а идти было
некуда, она это ясно чувствовала. Ходьба была каким-то физическим
упражнением ради ходьбы, и душа из-за этого немного
тосковала. Но, вздохнув глубоко холодного воздуха, она пришла в
себя. Денег нет, счастья нет, но она-то сама есть.

Стряхнула с себя паутину, как говорила ее харьковская бабушка.
Причепурилась, глядя на себя в зеркало витрины. Какой-то молодой
человек обратил на нее внимание, молодец молодой человек.
Она одобрительно ему улыбнулась, и он оторопел, бедный. Просто
надо придумать себе дело, и жить им, она вычитала такой
совет в умной книге. И помнить ту пустоту, которая была прежде.
Вот. Она высунула язык своему отражению, чтобы войти с ним
в интимный контакт, минуя идущих куда-то со всех сторон
лжесвидетелей. Прекрасно. В первую очередь, когда появятся
деньги, она купит себе французское нижнее белье. Чтобы никто его
не видел, но она знала, что оно на ней, и это будет
чувствоваться всеми. Никакое дело не сравнится с ее ощущением этой
жизни. Вот.

Шпионы это такие универсальные люди, всечеловеки, которые
умеют подражать глупости того народа, среди которого живут.

Для этого всего лишь надо себя контролировать, то есть быть глупым в
квадрате, уподобившись собственному Творцу.

Трезвость удачно замещает мышление, которое на земле вовсе ни к
чему, будучи дезинформационной ловушкой.

Она знает, что не от мира сего. Но как узнать связника, даже если он
и придет. Тем более, что приходят два связника,— из
противоположных мест.

2.5. Наконец ей повезло, она нашла дом. Сначала она даже
растерялась. Никакая не дыра, как обычно, с облезлыми обоями, с черной
раковиной и унитазом и тараканами. Нормальная квартира.
Марине, которая сосватала ее сюда, она была готова целовать не
только ноги, но и все, что та захочет, бр-р-р...

Она сначала закрыла все двери на все ключи, оттащила кресло в самый
дальний угол дальней комнаты и уселась в него,
прислушиваясь. Одна. Никто ее теперь здесь не достанет. Это было
мгновение счастье, которое она растянет навсегда. Оно зависит только
от нее. В одну из комнат, здесь их было аж четыре, ее
просили не заходить, там были книги, альбомы по искусству,
какие-то раритеты (это сказанное хозяйкой слово так ей
понравилось, что она посмотрела его значение и теперь повторяла про
себя как сосала леденец). Она взяла оттуда старую книжку и
теперь сидела, держа ее в руках и слушая тишину снаружи и внутри
себя.

Сидела. Будто в детстве. Праздник. Не надо идти в сад. В школу.
Никуда. Мама повесила белые сквозные шторы, на улице идет снег.
В доме тихо. С души словно осыпается вечная озабоченность,
страх и тревога. Ты остаешься голой и сильной.

Сколько так прошло времени, она не знала. Почувствовала голод.
Хозяйка сказала, что она может брать припасы, которые ей нужны,
но потом обязательно их восстановить. Она даже обиделась
вначале, но теперь поняла, что придется воспользоваться
приглашением.

Впрочем, лучше ничего не есть, обойтись чаем. Неважно. Ей уже нужно
худеть, следить за фигурой, чтобы не раздуло. Кстати.

Отсидела ногу. Мурашки стали бегать. Попыталась опять представить
себя в большой квартире, закрытой от всех. Никто не знает, где
она. Ее как бы и нет. Она в стороне от всех, наблюдает за
ними, а саму ее не видно никому. Может, ее уже и на свете
нет, никому это не интересно. Может, и нет. С детства мечтала
увидеть мир, в котором ее не было бы. Так сразу жалко себя
делается, ужас.

Потом она пошевелилась. Встала. Сколько можно сидеть. Подошла к
окну. Двор ей тоже нравился. Вниз настоящий колодец, а вокруг —
крыши, дома, стены, все так плотно поутыкано. Сразу
чувствуешь, что ты в центре города. Она заметила, что старается
двигаться тихо, как будто ее, действительно, здесь почти нет.
Немного чужой запах. Каждая квартира пахнет по-своему. В
детстве она особенно остро это ощущала. Но запах непротивный.
Чужой, а почти уже и свой, почти привыкла. Проходя мимо стола,
нажала на кнопку приемника, который привезла с собой. «В
нашем городе полдень,— сказал диктор.— Вот главные новости на
этот час. Продолжает оставаться напряженной обстановка в
Чечне».

Ей нравится этот фильм об инопланетянах. Люди не любят, что
они делают на земле, вот и ищут себе союзников сперва на том
свете, потом на обратной стороне Луны, откуда линяют на
звезды. В этом есть что-то детское, американское, но нужно
сделать вид, что тебе интересно, чтобы не разоблачили как
засланного из другой страны казачка. Тем более, что ты сама не
знаешь, из какой такой страны.

2.6. Он позвал ее позировать. Странный человек вне возраста и пола,
как он сам себя охарактеризовал. Чем-то он притягивал к
себе, казался добрым, не вызывал отторжения. Такие обычно и
бывают маньяками, предупреждала ее подруга Марина, но она
чувствовала, что это не тот случай. Он внимательно слушал, когда
она болтала свою обычную ерунду, и рисовал что-то в свой
блокнотик. Картины его поражали даже не реализмом, а какой-то
запредельной похожестью. Один такой портрет надо рисовать,
наверное, не меньше года, думала она. Она бы ему и голой
позировала, хоть никогда еще такого не делала, но он сразу сказал,
что ее нагота его не интересует. Ага, вспомнила она его
слова: «вне пола и возраста». Значит, еще интересней.

Потом она поняла, что болтала от своей стеснительности. Когда
примолкла, начал говорить он, и она даже немного обалдела. У него
был красивый бархатный голос с серебром, но важнее голоса
было то, о чем он говорил. Оказалось, что он маг или вроде
того. Он создает ее изображение и через это изображение
втюхивает в нее какие-то космические энергии и силы. Она слушала с
интересом, как будто это не ее касалось. Через фразу он
успокаивал ее, что ей ничего не грозит: он контролирует
ситуацию, и на самом деле она выступает лишь в роли медиума и
трансферта (ей страшно нравились все эти новые слова). Низведенную
на нее энергию он тут же будет переводить в специальный
резервуар, а уж потом распоряжаться ею по своему усмотрению.
Она же, в лучшем случае, ощутит нечто вроде сна наяву —
какие-то образы и фантазии, о чем ему дополнительно и доложит.

Она просто идеально для этого подходит, говорил он, а она, конечно,
в ответ таяла и все больше его хотела, тем более что он был
какого-то особого пола, как он сказал, а она на самом деле
ничуть не поверила. Он вывел формулу женщины (она даже не
успела испугаться, что он сумасшедший, так ласково и спокойно
он все это произносил): гармония тела вкупе с душевной, и это
— она. Ему необыкновенно повезло, что он ее встретил. (Нет,
определенно, во всем этом был какой-то подвох, она все же
не настолько идиотка).

В любом случае, останется ее портрет. Все художники — маги, просто
почти никто в наши дни этого не понимает. А в Возрождение,
например, все это знали совершенно точно и пользовались.
Читала ли она про доктора Фауста? Она кивнула, соврав и
понадеявшись, что он это поймет и простит ее. Ну так это то же самое.
Математика, алхимия и магическое изображение.

Сделав множество набросков, он ее отпустил. Поцеловал ручку, напоил
кофе с пирожными, подарил немецкие карандаши, поскольку она
тоже решила попробовать рисовать, с детства мечтала.

Когда-то она стеснялась своих любовников. Ей казалось, что,
будучи с одним, она обманывает всех остальных, даже если у
нее один только и был. Теперь ей было наплевать. Жизнь
разбилась на несвязанные друг с другом эпизоды. Они должны быть
разные, чтобы поддерживать в ней интерес. У них есть
внутренняя логика, правильность которой она узнает по радости,
испытываемой поэтом, удивившим себя следующей строкой. Со стороны
это выглядит чистым безумием. Так безумен человек, бегущий
неизвестно куда. То есть только он знает, куда бежать, хотя и
не отдает себе в этом отчет.

2 января. Среда. Даниил, Иван,
Игнат.
Солнце. Восход в 8.59. Заход в 16.08. В Козероге. Управитель
Меркурий.
Луна. Заход в 11.17. Восход в 19.54. Во
Льве. Ш фаза.
Долгота дня 7.09.
День
справедливости и милосердия. Время апелляций, судебных
решений.
Надо больше общаться, обмениваться информацией. Готовить
пищу. Пить больше жидкости, соков, вина.
Хорошая
примета — попасть под дождь (осадки).
Камень дня:
жадеит.
Цвет одежды: строгие тона серого и черного
цветов.
Годовая активность: почки (мочевой
пузырь)
Месячная активность: сердце, спина, диафрагма, артерии,
органы чувств, система
кровообращения.
Астрологический дом поэзии и клуба самоубийц.

Стихи были бы скучны до невыносимости, не одухотворяйся они дыханием
смерти. К счастью, не все это понимают, а то или бежали бы
прочь, или покончили бы с собой в начале творческого пути, а
не в его конце, в качестве священного итога. Сама
поэтическая ткань, ритм ее — это завеса над смертью и, одновременно,
смерть. «Снова сердцу суждена / Радость мертвенная боли.
/Наша елка зажжена: / Светлый знак о смертной доле» (В.
Ходасевич). Славно, славно... Наставник потирает руки. «Жребий
поэтов — бичи и распятья. / Каждый венчался терновым венцом. /
Тот, кто слагал вам стихи про объятья, / Их разомкнул и упал
— мертвецом!» (он же).

Только глава тайного ордена поэтов знает до конца главную их тайну:
заклинание смерти, которое одновременно есть вызывание ее.
«Страна безмолвия! Безмолвно отойду / Туда, откуда дождь,
прохладный и привольный, / Бежит, шумя, к долине безглагольной»
(он же). Наркоманы, не могущие надышаться небесным эфиром.
И по дороге к смерти творят ее репетицию, поскольку любовь
это прижизненная попытка перестать быть. А вот, когда не
удалось, можно попробовать и более серьезное средство.

Где они собирались? На Тверской, в бывшей Сережиной квартире с
длинным темным коридором, большими генеральскими комнатами с
видом на отель Шератон. Нагие и мертвые, как называли себя.
Кругом зима, а тут жарко натоплено. Конечно, и какие-то детали
одежды, вроде шарфика, чулок или подвязки, не возбранялись.
Все-таки все свои. Каждый мог привести любимого человека,
доступного, как смерти, всем. Притом что нежность и сочувствие,
а не похоть и угроза были разлиты в полумраке квартиры, где
новичку было не по себе, и нужно было время, чтобы
почувствовать себя в своей тарелке. «Увы, дитя! Душе неутоленной /
Не снишься ль ты невыразимым сном? / Не тенью ли проходишь
омраченной, / С букетом роз, кинжалом и вином?» (он же).

Каждый еще представлял из себя какую-то пьесу, пантомиму или танец
на фоне восточного ковра. Впрочем, это и значило быть собой.
Не забывали и тех, кто смотрел на них уже оттуда, с того
света, поддерживая в любви. Он помнил, как пришел сюда в первый
раз, это она привела его сюда, ничего не сказав заранее, не
положено было. Сама раздела его и куда-то исчезла. Это было
самое страшное ощущение — потери. Потом она появилась,
веселая, любящая, а ощущение не прошло. Оно и было здесь самым
главным,— так он понял. И сколько он потом ни приходил сюда,
он его чувствовал. Пока не стал чувствовать все время, где
бы ни был.

Он писал стихи, то есть служил не столько живым, сколько ушедшим.
Был служкой в вечности. Это только потом его поднимут в
должности до упокоенного. И от него одного будет зависеть, долго
ли ждать. Он помнил, как накануне прошлого Нового года одна
из них привела на собрание ангела. И как, нагие, они щупали
его крылья и с трудом вникали в полное отсутствие половых
признаков. Но пил ангел, надо признать, наравне со всеми, и,
как признавались потом девушки, с его любовью здесь сравнить
нечего, впору им всем становиться лесбиянками. О, эта упругая
нежная мощь ангельского крыла!

«Нам всем дается смерть, как первая разлука, / Как первый лавр и
первая любовь». Самое прекрасное, что члены кружка в обычной
жизни не встречались. И все, кто принадлежал к ним, дали
клятву о будущем самоубийстве лишь среди своих, избранных.

Выходя из дома, она никогда не знает, во сколько вернется
назад. Но получается не раньше одиннадцати вечера. Если бы не
ночь, она бы так и ездила из гостей на концерты, оттуда в
рестораны, где ее ждут, в клубы, а, если есть деньги, то можно
выбирать косметику или одежду. Впрочем, выбирать можно даже
если нет денег, сам процесс дорогого стоит. Она только и
живет, когда весь мир входит в нее,— колониальными товарами,
музыкой, талантливыми людьми, любовью, которую несут в себе
эти люди.

Как бывало в последние дни, показалось, что уже утро, страшно
хотелось отлить, испугался, что опоздал на работу. Когда вскочил
зеленые цифры на электронных часах показывали
1.15. Спал, значит, минут сорок, не больше. А снов, кажется,
видел на всю ночь. Какую-то книгу закончил писать,— и книга
была полностью, и обсуждение ее, и какая-то жизнь по этому
поводу, женщины. В другой раз Иван принял бы валидол, чтобы
заснуть по новой, но тут решил обойтись без лекарств, своими
силами. Когда вышел из туалета, заметил, что из-под двери
столовой пробивается свет. Жена еще не ложилась, смотрит
телевизор или газету читает. Охота ей. Иван осторожно повел плечами.
Хорошо хоть спина не болит. Вспомнил, что ему предстоит
утром, и понял, что, как обычно, попытается поскорей заснуть,
начнет волноваться и проворочается до пяти утра, чтобы
забыться на час-другой и вскочить невыспавшимся под треск
будильника. Черт бы все это побрал. Почему-то по ночам он всю эту
свою адвокатуру терпеть не мог. Днем — даже нравилась, а как
ночь, так хана. Очень боялся повышенного давления и, как
следствие, инсульта. Как у Стенича на прошлой неделе.

С детства она знала, что дом не защищает. Ничего не
защищает, кроме того, что ты сама представляешь собой. Ты можешь
увеличиться до размеров всего мира, а можешь стать пылью,
которую никто и ничто уже не спасет. Поэтому надо принять меры,
чтобы обезопасить себя тысячью способами. Но вряд ли можно
спрятаться в доме. Хотя бы потому, что именно туда придут тебя
искать.

Продолжение следует.