Литературная критика

Февральское «Знамя» стоит прочесть ради нескольких там присутствующих
вещей, которые создают ощущение свежести или, по крайней мере,
нескучности. Можно, конечно, и обмануться на этот счет, но в таком
случае лучше вообще избегать встреч с «толстяками».

Прежде всего о крупных, романных вещах, так сказать, толстячном
жире. Роман Анатолия Королева «Быть Босхом», а точнее — «роман
с биографией». Он цепляет за струны интереса и представляет собой
крепкий, композиционно выверенный накат, по которому удобно ехать
чтением — к финалу. Это биографическое повествование, возвращающее
читателя в самое начало советских 70-х. Молодой филолог, только
что закончивший университет, за легкую идеологическую связь с
пермскими диссидентами-правозащитниками направлен в чине лейтенанта
и должности воендознавателя в уральский дисбат, служить отчизне.
Вхождение в лагерно-армейскую систему, ферула КГБ, томик Камю
и сборник новелл Кафки в портфеле, черновики собственного романа
«Корабль дураков» о Босхе, минимум воспоминаний о гражданке, путь
к дембелю через дисбатовский ад. Роман написан много позже описываемых
событий, это как бы покаянно-просветительская ретроспекция, о
чем и указывается в авторской предварительной заметке. Градус
всему написанному должен придавать психотерапевтический, нравственно
очищающий фактор позиции Королева. Но лично меня этот градус особенно
не затронул. Больше заинтересовала сама ткань текста.

Композиционно «Быть Босхом» — это чередование стройбатовских историй
с главами из упомянутого «Корабля дураков», который и создавался
во время службы в уральской воинской части 00140. Взаимно корреспондирующее,
само собой, чередование. О Босхе историческом известно мало, поэтому
все «босховские» главы — это достаточно красивая метафорически
искривленная псевдореальность. И там, и в 00140 — ад. Автор берет
на себя иеронимовскую функцию живописания всего хтонического,
что он увидел в дисбате. Филологический навык пригодился. Единственное
— иногда роман становится чересчур филологичен, чрезмерно «руссколитературен»,
и это создает вокруг описываемой реальной мерзости какую-то неправдоподобную
языковую броню. Я имею в виду стиль авторских монологов. Когда,
казалось бы, идет крайний жестяк, но вот-вот появится из-за поворота
какой-нибудь симулякр Санчо Пансы. Босховские же куски привлекательны
именно рядом выразительных инфернальностей — всякие черные сквознячки
небытия и тому подобное.

Реализм все же в этом случае оказывается сильнее литературных
фильтров, и, к примеру, история о гермафродите, заразившем всех
армейских зека триппером, просто вытесняет некоторые авторские
стилистические излишества. В остальном все в этом романе на месте:
характеры, реалии, мысли. Более всего примечательна на фоне общей
исповедальности романа своеобразная интроверсивность автора-героя.
Т. е. он не целиком проявлен в повествовании, он частично скрывает
сам себя. Ну, это уже особенности жанра.

Рассказ Арсения Данилова «Мир ванн» приятно наблюдать в «Знамени».
Данилов — автор молодой (1981 г. р.) и нисколько не скрывающий
своих писателей-учителей, в числе которых Достоевский, Сэлинджер
и Ирвин Уэлш (!). Но еще меньше он скрывает основного своего кумира
— Пелевина. Собственно, Пелевин и есть то, что собой представляет
футуристический памфлет «Мир ванн». Тем, кто любит пелевинский
«День бульдозериста» и кто без брезгливости отнесся к «Generation
П», будет любопытно ознакомиться с довольно качественным образцом
юношеского эпигонства. Юмора в «Мире ванн» меньше, чем это принято
у Пелевина. Зато много уверенности в своей писательской силе.
Думаю, что у А. Данилова должны иметься и более самобытные тексты.
Ну, а в «Знамени», видимо, не вникали толком в Пелевина — некогда
было. Но все равно читается с интересом — а вдруг не закос, а
что-то неожиданное дальше пойдет? Но неожиданны только сатирико-футуристические
детали. «Иван Петрович медленно побрел по узкому четырехполосному
проселку, вдоль которого стояли покосившиеся двадцатиэтажные дома
с каменными балконами и похожими на бородавки старыми спутниковыми
тарелками».

Рассказ Евгения Бестужина «Девять способов остановить время» —
это страннейший пастиш на рекламу психофитнеса. Странен рассказ
тем, что, собственно, не имеет отношения к литературе. Как не
имеет отношения ни к читателям толстых журналов, ни к читателям
экзотических книг. Вспоминая недавно рецензированного на «Топосе»
С. Сущего и его «Доктора Бабияна», осознаю, что в русской словесности
зарождается некая школа максимально анемичной прозы, выдающей
себя за нечто смутно знакомое, но в природе не существующее. Поэтому
— вызывает чисто антропологический интерес.

Стихотворные формы февральского «Знамени» привлекательны публикациями
поэзий Льва Лосева и Валерия Трофимова. Лосевская подборка под
названием «Багровый внук, вот твой вишневый сад...» хороша своей
прямотой и безоговорочностью, своей резкостью и ненадуманностью.

«...Был как бы мир, и я в нем как бы жил
с мешком муки халдейского помола,
мне в ноздри бил горелый Комбижир,
немытые подмышки Комсомола.

Я как бы жил — ел, пил, шел погулять
И в узком переулке встретил Сфинкса,
В его гранитном рту сверкала фикса,
Загадка начиналась словом “блядь”...»

«Отменили высшую меру.
Низшей оказалось
пожизненное заключение
во вполне сносной, однако, камере:
кровать, унитаз, раковина, всегда
большой кусок мыла,
веревка (если чего посушить),
картина — 
        портрет обитателя камеры
в косых лучах заходящего солнца.
Крюк для картины велик,
зато крепок.»

«Грунтовые воды» Валерия Трофимова, психотерапевта со стажем,
члена СП СПб — это стихи, которые, наверное, лучшее, что есть
в этом номере журнала. С виду традиционная поэзия, на самом деле
обладающая большой глубиной и глубокой перспективой. Цитировать
строк я не стану, просто порекомендую все целиком. Удивительны
все же психотерапевты. Вернее, жизнь удивительна. И интонации
трофимовской лиры — это именно та неэкзальтированная, невычурная
метафизика, которая живет по сей день и не исчезает, хотя может
показаться, что ее ничтожно мало в нынешнем мире. Очень хотелось
бы порекомендовать стихотворения Трофимова тем, кто почти безнадежно
разуверился в современной поэзии.

Эпистолярные мемуары Льва Аннинского о Георгии Владимове хороши
в сочетании, например, с недавно публиковавшейся перепиской Владимова
и Довлатова. У Аннинского, как мне показалось, образ Владимова
заслоняют отраженные в переписке реалии распада СССР и духовные
брожения советской интеллигенции. Виновата эпоха.

А вот ценителям верлибра, да и просто интересующимся всем «верлибрическим»,
будет полезна исследовательская статья Юлии Качалкиной о вольном
стихе — «Свободные от стиха, или Почему в иные эпохи господство
верлибра очевидно». Зрело, смело, старательно, аккуратно написано.
Со знанием дела. Молодые выпускники журфака МГУ (автор 1982 г.
р.) не позволят зачахнуть академическому древу отечественной критики
и публицистики. Да и публикации им полезны в практическом смысле.

Уже упомянутый в прозаическом отсеке пелевинофил А. Данилов с
критическим отзывом «Вавилон и MTV» — о романе некоей Елены Хаецкой
«Вавилон–2003». Начинает Данилов свою рецензию по-пелевински.
Сетует, что многое тянут у Пелевина нерадивые современные авторы
из молодых. Далее подробно рассматривает роман Хаецкой. И тут
становится видно, что роман Хаецкой — никогда и ни при каких обстоятельствах
(например, крупная сумма или впечатляющее сексуальное вознаграждение)
не должен рассматриваться. Вообще не должен упоминаться. То, что
книгу издали в «Амфоре» — это их издательские дела (не исключены
крупная сумма или впечатляющее сексуальное вознаграждение). А
Данилов, как человек хотя бы пишущий качественно и думающий не
глупо, должен был сказать по поводу этой книги только одно-единственное
слово — (как и фамилия авторессы) начинающееся на «Х» и оканчивающееся
на «Я». Но лучше и этого не говорить.

На этой траурно-бравурной ноте можно поставить многоточие... Но
все же, подводить «Знамя» под общий зимний знаменатель не станем
— в дверном проеме уже маячит флаг весны.