Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

="bn.jpg" hspace=7>

Юлия Кисина живёт в Берлине, до этого она жила в Москве. Везде, где бы Юлия Кисина ни жила, она творит свою жизнь точно так же, как творит свои лёгкие, воздушные тексты. Вообще, значение женщин для мета-школы ещё неизучено и, как следует, не описано. Между тем, именно женщины являются теми самыми «фигурами интуиции», которые взрослые мужики всю жизнь пытаются понять - и в стихах, и в прозе. Ну-ну.

Акино, написавший либретто оперы «Бедро», покончил собой около трех
часов дня в туалете для мальчиков начальной школы
Титусвилля, одного из захрюканных городков штата Пенсильвания. Он
впервые выкурил каирскую сигарету без фильтра марки «Финас»,
хотя в школьных коридорах курить категорически запрещено. После
этого он осторожно постучал в класс к ничего не
подозревающим ученикам и расстрелял всех из автоматического ружья
непрерывной нитью выстрелов, так, что ни один из малышей не
остался мучиться в этой жизни. Акино спас также и учительницу,
миссис Берлау от тоскливого одиночества и от беспокойных
ночей, проводимых ею за проверками заданий, прерывавшимися
просмотрами жесткого видеопорно.

В тот день, когда Акино ворвался в класс, миссис Берлау впервые
надела красное платье. Она и не подозревала, что красный –
любимый цвет тридцатилетнего писателя из Нью Йорка, Акино.

Шел урок географии и учительница, мисс Берлау приземлилась головой
на острие глобуса. Земная ось прорезала ей череп и вышла в
районе Курильских островов.

После несложной, но требующей нервов процедуры расстрела
незнакомцев, Акино наложил на себя руки. Пробежав плохо освещенный
коридор, он собрал последнюю волю и совершил харакири в
вышеупомянутом туалете для мальчиков, отложив автоматическое ружье,
и вынув из рюкзака короткий самурайский меч, купленный им у
знаменитого Нью-Йоркского коллекционера восточной азиатики.

Такого рода прощальный ритуал японский писатель задумал уже давно.
Расстрел хоть и чужеродных, но невинностей не совсем
соответствовал его моральным предписаниям.

Покончить с собой Акино решил после того как в одном из бродвейских
театров с шумом провалилась премьера оперы «Бедро». И
произошло это по вине зеленых.

Покинув родную Японию, за пределами которой добро и зло представляли
бесконечное бинго возможностей, Акино предался
приключениям.

Всю жизнь он был амбивалентным и неоднозначным и в его душе плохо
улаживались живущие там добро и зло, но все-таки это были
вечные темы!

На родине его карьера не удавалась и приглашение на Бродвей было
первым самым значительным событием его жизни. Вторым событием
стала катастрофа в Титусвилле.

Акино родился в конце шестидесятых на окраине Киото в бедном
японском доме. Мать его давала уроки китайского языка. Его родители
развелись рано и после их развода молодой Акино никогда не
встречал своего отца. Закончив школу, Акино учился
литературе в столичном университете. В Токио он жил на присылаемые
матерью деньги. Несмотря на то, что первые годы учебы Акино
был настроен националистически и брал уроки боевых искусств в
небольшом кружке японских фашистов, он увлекся французской
литературой. Позднее на него повлияла европейская музыка. Не
услышав в звоне самурайских мечей волшебных переливов
скрипки Тосканини, Акино совершил первое путешествие по Европе.

В 1995 году будущий мятежник недоуменно ходит между раскачивающихся
в пивном экстазе крестьян, плотно заселяющих Баварию и во
время первого окончательного опьянения решает стать писателем.
Тут же, на пивном празднике, он впервые видит людей с
черным цветом кожи.

Его пугали все, кто выглядел не по-азиатски. Он путал людей и
беспомощно лопотал по-английски. Все для него были почти на одно
лицо. Вначале он различал только белых и черных. Потом среди
белых он выделил брюнетов и выучился разделять их по росту,
форме лица и т.д.

Оставаясь некоторое время в Европе, Акино пишет свои знаменитые
«Терции», из-под его пера выходят романы «Позор», «Кто убъет
зеленое пальто?», «Брюнеты против блондинов» и «В рамках
дозволенного».

 

 

Акино удивляет взаимная скрытая ненависть всех ко всем. Он устает
обороняться. Акино чувствует, что его воспринимают экзотом, и
это сводит его с ума. Он смотрит на свое отражение в стеклах
метро. Невольно сравнивает себя с большими белыми людьми и
преимущество сравнения всегда удается в пользу последних.
Через несколько лет, раздраженный недоброжелательностью
европейцев, Акино уезжает в Америку. После одного из посещений
Карнеги-Холла, молодой писатель решает остаться в Нью-Йорке.

Отрастив длинные волосы, Акино месяцами слонялся по городу в поисках
собственного чуда. Свои знаменитые пьесы «Черное», «Без
индейца», романы «Внутренности мормона» и «Ненавижу» он пишет
везде: в метро, в кафе, на работе консъержем. Меломан и
авантюрист, он сильно бедствует, перебиваясь в жалкой бруклинской
квартире. В 1997 году Акино женится на безработной
певице-итальянке, презиравшей Америку.

С молодой особой он познакомился у дома 167 East 69 St. после
какого-то вернисажа. Через два месяца после свадьбы, Эмилия
покидает сверхнервного молодого человека, чтобы вернуться в
Палермо.

Акино возвращается в Токио. В эти годы он много голодал, пил и писал
многочисленные либретто. Однажды Акино получает письмо от
продюссера Эли Гринберга с предложением попробовать
пропихнуть одно из его либретто в небольшом театре на Бродвее.

Поздним вечером Акино вышел на улицу, послонялся в районе Харуми и
напился в кабаке так, что на следующее утро не помнил своего
имени. Зло, добро и секс – вот три вечные темы! В этот вечер
он написал известное стихотворение «Убийство гнева» (2 Том
Собрания сочинений).

На последние деньги Акино прилетает в Нью-Йорк и получает небольшой
аванс за будущую постановку. Он ходит по Манхеттену, слепой
и бледный от счастья и в книжном магазине Странд случайно
знакомится с коллекционером азиатского оружия мистером
Левиным. Акино поселяется в Манхеттене в доме у одинокого Левина и
в просторной библиотеке обучает его приемам самурайского
боя. Акино не покидают фантазии о будущей постановке. Через
неделю оказывается, что музыку к либретто согласился писать не
кто иной, как живущий тут же неподалеку в Бруклине, Филип
Гласс. После единственной встречи с либреттистом великий
композитор отказывается с ним работать. Музыку пишет некто
Азимов.

Во время работы над оперой мечтательный Акино знакомится с немецкой
певицей Гертруд Утцлов и немедленно делает ей предложение. И
хотя его раздражает ее пристрастие к психоанализу, Акино
влюбляется по уши. После провала премъеры Гертруд покидает его
с ирландским драматургом, у которого почти незамеченной
идет пьеса в соседнем театре.

Либретто оперы «Бедро»

В первой сцене мясник Дженуарио разговаривает со своими учениками.
Что –то в роде тайной вечери. Мягкий свет. Редуцированные
декорации. Он показывает указкой на схему разделки коровъей
туши, которая не хило напоминает географическую карту и служит
задником предстоящей сцены. В углах сцены много
строительного мусора. Там, где у коровы растет, бедро кто-то из
хулиганчиков – подмастерьев вывел слово «Афганистан».

- Вот так отрезаю бедро! – поет тучный Дженнуарио.

В этот момент на сцену выпрыгивают изящные вертлявые
«женщины-сосиски» и поют рекламную песенку мясного концерна «Зюльц» -
спонсоров оперы. Дженнуарио шутливо сгоняет наглых сосисок со
сцены, грозясь отправить их по низким ценам на съеденье в
студенческую столовую.

- Но не в теории сила! – поет Дженнуарио и точит нож. Ученики тоже
точат ножи. Начинается танец с саблями под знаменитую музыку
Хачатуряна.

В примечаниях к либретто Акино настаивает на том, что в
постмодернистских операх допустимы любые цитаты, в том числе и танец с
саблями.

 

 

Занавес-схема раздвигается и нас погружают в новую сцену. По
свисающим с крюков гротескно-большим тушам, которые равномерно
раскачиваются под зловещее крещендо, мы догадываемся, что
оказались на бойне. Из-за левой кулисы выглядывают головы коров.
Сцена исполнена истинного драматизма. Мычание раздается не
только из оркестровой ямы, но и по всему залу. Тут
представленны все муки ада. Трагический хор коров взывает к
освобождению от мук. Очевидная пародия на христианский ад не отпускает
зрительские впечатления. Ученики мясника, одетые в белые
халаты с красно-черными знаками пламени на нарукавниках,
отсылающими к фашистской униформе, выкатывают портативные
гильотины. Коровы (хор) продолжают экзистенциальную песню. Когда
коровы замолкают и кладут головы в гильотины, появляется
Дженнуарио и объявляет ученикам, что сейчас на бойне будет
экскурсия для школьников и что школьники озакомятся с новейшими и
модернизированными способами закалывания скота.

- Дигита-а-альная гильотина-а-а-а-а-а! – подхватывают ученики и
вынимают из карманов компьютерные мышки. Они поднимают их высоко
над головами, так, чтобы зрителю было видно, что у каждого
из них есть такая мышка.

Появляются школьники. Соло школьной учительницы вливается в Бас
Дженнуарио. Они поют знаменитую арию «Цифровая весна».

Из толпы учеников выходит мальчик, смело заявляющий, что он
вегетарианец. От него отступают все и водворяется молчание.

- И вся моя семья – вегетарианцы! – восклицает мальчик.

Он отходит на край сцены и, обращаясь в зал, поет пронзительную
песню: «Мне жалко животных», в конце которой раздается лязганье
гильотин и коровьи головы летят на авансцену.

По задумке либреттиста, для этой сцены должны были исползоватья
настоящие коровьи головы и, для сильнейшего воздействия на
сочувствующую публику, некоторые из них должны лететь в зал, но
это не было приведено в исполнение, благодаря вмешательству
театральных пожарников, которые и есть высшая культурная
цензура. Пожарники настояли на том психологическом аргументе,
что в зале может начаться паника и в зрительской истерии
меломаны могут поджечь зал, к тому же, головы животных могут
застрять в проходах и затруднить эвакуацию в случае воздушного
налета.

В результате именно эту сцену признали кощунственной, а пъесу в
целом – неактуальной.

Следующий эпизод несколько мюзикхольный. Из туш, висящих на крюках,
раздаются стоны, и они медленно раскрываются как алые розы.
В них сидят, подобно дюймовочкам, девушки из хора.

- Мы души коров... – поют они. - Ад был на земле, а небо – свободно,
в прекрасном раю нет злых и голодных!

Они пляшут что-то в роде канкана и уносятся на невидимых нитях к потолку.

 

 

Появляются родители мальчика.

- Мы вегетарианцы, – поют они, – и это прекрасно!

Их песня насыщенна наиразличнейшими аргументами в пользу
вегетарианства. С ними в музыкальную перепалку вступают учительница и
мясник Дженнуарио, аргументируя в свою очередь тем, что
человек, как и тигр и волк – хищник, и что это абсолютно
неестественно - не есть мяса: «Тогда пожалейте и морковь и салат, им
больно, они под зубами кричат!»

Отец мальчика вынимает из ножен меч и вызывает Дженнуарио на бой.

Их внимание отвлекает внезапно появившийся шут в костюме волка. Он
сбрасывает шкуру волка – под ней шкура овцы, шкуру овцы – под
ней шкура волка. Каждый раз хор* (ученики мясника и
школьники реагируют восклицаниями «волк», «овца!», «волк!», «овца!»
) Когда он сбрасывает последнюю шкуру – под ней оказывается
голый человек.

- Но это всего лишь человек! - хохочет Дженнуарио и пинками выгоняет
шута со сцены.

Отец мальчика напоминает мяснику Дженнуарио, что вызвал его на бой.
Мать мальчика замечает, что это бесполезное дон-кихотство –
драться с мясниками. Учительница, которая уже буквально
спелась с мясником Дженнуарио, поет, что он, Дженнуарио, не
должен забывать о своей чести. Женские голоса сплетаются, улетая
в черную глубину зала.

Наконец мужчины вступают в схватку и мясник закалывает папу мальчика
со словами:

«Умри, Тартюф и вегетаръянец, под рукою лучшего из мясников !!!!»

Хор удаляется. Удаляется также мясник с учительницей, закуривая
«Голуас». На опустевшей сцене остаются лишь мальчик и его мама,
поющая над тупом отца песню скорби.

Мальчик утешает ее. Говоря, что пока труп еще не остыл, надо отнести
часть тела (в данном случае бедро отца) к генетику и они
сделают им клон умершего. Мать соглашается, и они отпиливают
отцу бедро, ориентируясь на карту разделки туш.

В этом месте обычно пауза и зрители выходят в антракт, чтобы
насладится прохладительными напитками.

Когда отдохнувшая публика возвращается в зал, декорация меняется на
лабораторию алхимика и звездочета. Старик в длинной одежде
листает старинную книгу и поет о том, что в будущем не будет
забот со здоровьем.

Появляюся мама с мальчиком. Они волочат «бедро» отца.

- Здравствуйте, генетик, мы принесли вам бедро. Создайте нам клон
отца и мужа, по которому мы так скорбим.

- Нет проблем! – поет генетик. Эта операция будет длиться недолго. И
я недорого возьму и улучшу его боевые качества!

Они раздевают ногу, отбрасывают ботинок и кладут ее в железный ящик.
Генетик произностит заклинание, и крышка ящика
откидывается. Выходит отец с розой в петлице. Он обнимает жену и сына и
поет арию о втором рождении.

Отец оплачивает счет за «Второе рождение», и все присутствующие,
генетик и счастливое семейство, решают пойти на бойню и
все-таки свети с мясником счеты.

Сцена следующая. Знакомые декорации бойни. Между тушами стоит
учительница в красных одеждах невесты и гордый Дженнуарио. Сосиски
рождаются из огромных гамбургеров, висящих над сценой, как
венеры из раковин.

- Горько!- кричат ученики и поднимают бокалы с красным вином, что у
зрителей несомненно вызываент ассоциации с фильмами о
вампирах.

В разгаре свадьбы появляется семейство мальчика с генетиком. Ученики
расступаются. Девушки-сосиски от страха закрываются в своих
гамбургерах как моллюски.

- Я еще не свел с тобой счеты! – грозно говорит отец мяснику Дженнуарио.

Ошеломленный Дженнуарио, дрожа всем телом, поет о том, что пришел
настоящий зомби, чтобы расстроить его свадьбу.

- Я не зомби, а клон, – поет отец мальчика, - ты наверное не видел
третью часть фильма «Aliens»

Повторяется почти та же сцена, что перед боем. Женщины взволнованно
подпевают мужчинам и учительница-невеста вселяет мужество в
мясника Дженнуарио.

Сцена дуэли. Дженнуарио падает замертво. Хор учеников поет скорбную
песню. Учительница-невеста рыдает над трупом.

На середину сцены на гигантском живом сперматозоиде как на коне
выезжает старик-генетик. Он успокаивает учительницу и при
условии, что она станет вегетарианкой, берется создать клона
Дженнуарио.

- Но я улучшу его ! - Поет генетик. - Он не будет больше таким
кровожа-а-а-а-адным!

Он кладет труп мясника в специальный никелированный ящик и поет
песенку о молекулах. Рожденный заново Дженнуарио встает из ящика
и не понимает, где он оказался.

Хор бодро объясняет ему случившееся.

Счастливая учительница-невеста обнимает клон своего жениха.

Тут появляются школьники с газетами в руках. Они поют о том, что
теперь наука дошла до того, что больше не надо убивать коров.
Котлеты будут выращиваться прямо в генетических лабораториях!
И шнитцели и бифштексы и рагу-у! Из лаборатории – прямо на
сто-о-о-л!

Ученики мясника растерянно поют, что они потеряли работу и задаются
вопросом о том, чему же они так долго учились. (размытое
легато)

- Вы научились добру и зл-у-у! – поет Генетик. - Теперь вы все
станете моими учениками!

- Он обводит всех волшебной палочкой и ученики мясника заменяют свои
шапочки на волшебные колпаки учеников генетика. Все ликуют.

Занавес

 

 

Сценарий был испорчен лишь тем, что в конце выходила корова и
говорила, что теперь она утратила квалификацию, но режиссер
выбросил эту сценку из текста.

Итак, почему же пьеса, точнее, опера - провалилась? И почему Акино
решил покончить с собой?

Причиной провала оказался протест зеленых. Глупо истолковав анонс,
они оцепили театр, приведя на Бродвей стадо коров, и
уважаемая публика не смогла пройти на места. Зеленые подкупили всех
театральных критиков, и в прессе опера была названна
«жестокой», «мракобесной», «средневековой». Даже в «Нью-Йоркере»
появились злобные карикатуры на «экзотического» японского
«гения»

Вот что писала одна из газет:

История претенциозна, наивна, мрачна и кровожадна. Ненужная патетика
и эпика здесь совершенно излишни. Эклектически смешивая
различные жанры, японский автор либретто, Акино, спекулирует на
актуальных темах, заигрывая с постпротестантской публикой.
Не зная американского контекста, синтоист и самурайский
симпатизант, Акино старается втюхать нам свой псевдоэкзотический
товар, но у него ничего не выходит. Фигуры схематичны и
представляются скорее гротесками, чем живыми людьми. Здесь
проглядываются сильные антиамериканские мотивы. Мы входим в
область карикатурно-символического. Вегетарианцы, представленные
в опере – пародийны и смехотворны, что абсолютно
недопустимо, особенно для показа молодой публике. В целом, опера
оторвана от жизни.

Прогрессивная фигура Генетика представляется здесь чем-то в роде
средневекового алхимика, а «волшебные превращения» буквально
«слизаны» с известных голливудских сайнс фишкн. В этой опере
нет ничего, чтобы могло тронуть сердца тех, кто еще не вошел
в область вегетариоза.

Конечно, после такой разгромной статьи и многих других, Акино впал в
тяжелую депрессию. Он не желал появлятся на глаза
продюссеру, и хотя режиссер пытался его успокоить, Акино истерично
грозился утопить режиссера в писсуаре в случае новой попытки
привести его в нормальное состояние.

По словам одного из немногих театральных критиков, проскользнувших
на премьеру «Бедра», опера была гениальна

- Я до сих пор не видел ничего подобного. Все: от музыки, постановки
и декораций зашкаливало грандиозной инновативной силой.
Опера была комична и эмоциональна, и немногих зрителей
многократно прошибала слеза.