Онтологические прогулки

 

 

 

 

4. Система и системная картина мира

 

217.   Т.к. система охватывает собою все сферы деятельности общества, она неизбежно является единством «материального и идеального»: материальные процессы и представления о мире, обладающие идеальным способом существования, при необходимости могут быть мыслимы как параллельные процессы. Но грань между ними – всегда подвижна. Разграничение материального и идеального внутри системы всегда имеет событийную форму – в том смысле, что осуществляется в моменте становления системы и производно от обстоятельств, сопутствующих такому моменту.

 

218.  В рамках оппозиции материального и идеального, распространённой в Европе со времён поздней античности, конфигурации материального и идеального постоянно меняются. Соответственно, границы между ними обладают динамическим характером.

 

219.  Установление границ внутри любой сложной оппозиции, обладающей логической структурой, не имеет строго объективного характера и, соответственно, не является в полной мере детерминированным процессом. Недетерминированное не может быть предсказано.

 

220. Установление оппозициональных разграничений является процессом авторским, т.е. непосредственно зависит от частного субъективного решения. Такое решение неизбежно является творческим. Это означает, что личность как целостный субъект является необходимым элементом существования системы – элементом, без которого существование системы невозможно.

 

221.  В один и тот же момент своего существования система посредством личности порождает серию различных мировоззренческих решений. Так, например, в сфере метафизики XVII века обнаруживаются в качестве со-присутствующих метафизические решения Декарта, Спинозы, Гассенди, Гоббса, испанской схоластики, поздней немецкой мистики  и пр. Индетерминированность процесса порождает многообразие его результатов.

 

222.  Творческие решения в сфере метафизики, тем не менее, не являются безусловно свободными. Они зависят от традиции и сами с течением времени становятся частью традиции. И чем более богатой (насыщенной) является традиция, тем уже спектр возможных творческих решений.

 

223.  Значение традиции в идеационной сфере деятельности системы амбивалентно. Традиция является опорой для последующих творческих решений и, в то же время, границей возможностей.

 

224.  Традиция – это частное обозначение присутствия системных механизмов в сфере культуры (мировоззрения). В сфере духовной жизни традиция – это система-в-действии.

 

225.   Ни одно частное мировоззрение не превращается в традиционное в полной мере. Традиция вбирает в себя мировоззрение посредством упрощающей интерпретации, в рамках которой от всего многообразия индивидуального (частного) мировоззрения остаются лишь общие принципы. В этом контексте проблемность отношений между индивидуальным субъектом и системой могут быть поняты как симметричные: мировоззрение индивидуального субъекта не способно уместиться в границах существующих системных форм (оно никогда не тождественно конкретной идеологии), а система не способна в полной мере вобрать себя мировоззрение.

 

226.  По отношению к творческому акту наследующая ему традиция показывает себя как деформация, искажение результатов этого акта.

 

227.  Отношение между традицией и личностью указывают на глобальную экзистенциальную особенность истории. История сохраняет лишь следы деятельности. Но на экзистенциальном уровне история – это не механизмы сохранения, а механизмы забвения. Даже та крайне малая часть идейного наследия, которой удаётся избежать забвения, остаётся в исторической памяти в искажённой, упрощённой форме.

 

228.  При том, что система нуждается в наличии множества индивидуальных решений, она не нуждается в конкретном индивидууме. Присутствие такого, конкретного индивидуума в системном пространстве – случайность. Так, например, появление философии Рене Декарта в европейском культурном ландшафте не является предопределённым. То, что такая философия появилась, - хорошо, но не было бы Декарта – появился бы кто-нибудь ещё. Личность важна для системы не как таковая, а как возможность реализации принципа множественности (вариативности). Системное мировоззрение нуждается  в наличие альтернативных решений, и разные личности самим фактом своей деятельности эту задачу решают.

 

229.  Система в сфере мировоззрения всегда реализует лишь минимальное число возможностей, имеющихся в её распоряжении. Выбор таких возможностей зависит от ситуативных (событийных) обстоятельств, что предполагает участие в таком выборе случайных факторов. Если общий характер мировоззрения системы детерминирован вектором его становления, то конкретное содержание этого мировоззрения – индетерминировано. Всё, с чем мы сталкиваемся в культурном наследии, стало его содержанием благодаря серии онтологических случайностей. Говоря по-другому, всего этого могло бы не быть.

 

230.   В каждый момент своего существования система осуществляет отбор и выбор идеационных элементов. Это означает, что эта сфера существования системы всегда пребывает в состоянии бифуркации.

 

231.  В границах мирового горизонта существование конкретной личности также является случайным и произвольным. Появление каждой личности – это результат стечения огромного множества обстоятельств. Возможность изначального небытия для каждой личности намного вероятнее её существования. Но если на экзистенциальном уровне конкретное существование может быть определено как чудо, то в рамках логики становления системы чудесное как категория отсутствует. Ко всему персоналистическому система проявляет равнодушие: она готова взаимодействовать с любыми личностями, имеющимися в наличии. Какими будут индивидуальные (уникальные) черты этих личностей для системы не важно.

 

232.  Поскольку личность – это результат стихийного и случайного стечения обстоятельств, она всегда есть порождение хаоса. Именно хаос, а не система, создаёт конкретного индивидуума.

 

233.  В онтологической перспективе отношения между системой и хаосом содержат в себе элементы парадоксальности. Система преображает хаос в космос. Её онтологическая цель – преодоление хаоса. Но в процессе такого преодоления она обеспечивает возможность существования важнейшему порождению хаоса – личности.

 

***

 

234.  Не существует никакой универсальной (общесистемной) картины мира. То, что называется картиной мира, в действительности является всего лишь совокупностью общих принципов и утверждений, определяющих направление и характер дальнейшей трансформации образа реальности. Именно поэтому, в частности, можно говорить о религиозной картине мира, светской, научной и т.д. Но как только возникает потребность в конкретизации таких утверждений, они сразу же утрачивают свой универсальный характер, превращаясь в серии частных, локальных утверждений.

 

235.  Все универсалии системы (Бог, личность, общество, добро, справедливость, народ, нация, материя, и др.) являются таковыми лишь тогда, когда не подлежат смысловой конкретизации (рационализации), т.е. тогда, когда существуют в общесистемной картине мира в качестве символов. Единство картины мира как общесистемного (универсального) представления о реальности возникает не на основе конкретных представлений, а на основе символического. Символы – единственные универсалии в рамках общесистемных представлений.

 

236.   В сфере мировоззрения главное содержание деятельности системы – это производство символов.

 

237.  Множество направлений рационализации универсального символа должно ставить мировоззрение системы на грань распада, но этого не происходит. Причина – в том, что в реальной (повседневной) жизни мы (в т.ч. и в качестве элементов системы) не нуждаемся в подобных конкретизациях для того, чтобы действовать. Так, например, для того, чтобы совершать добрые поступки, мы не обязаны предварительно выработать чёткое определение того, что такое добро; для того, чтобы любить, нет необходимости в определении этого чувства; чтобы понять, что мы в конкретный момент разговариваем с русским человеком, не требуется ни определения русскости, ни определения того, что такое русский народ. В конкретной ситуации самое важное в человеческой жизни присутствует в качестве самоочевидного, что не требует рационализации (смысловой конкретизации).

 

238.  Подавляющее большинство мировых явлений, открывающихся нашему восприятию, обладают характером внерациональной самоочевидности. 

 

239.  Символ и самоочевидное встречаются друг с другом без посредничества рационализации. Соответственно, для того, чтобы рационализация символа стала действительно необходимой, требуются особые условия. Рационализация символа обладает не универсальной, а локальной необходимостью.

 

240.  Рационализация символа – это процесс превращения образа в понятие. Образ становится понятием тогда, когда получает определение. Если это определение становится общепринятым, оно может считаться универсальным.

 

241.  Все универсальные определения являются таковыми лишь временно. Классический пример временности универсальных определений демонстрирует наука. Определение атома как первичной неделимой частицы вещества является универсальным определением, но только в горизонте  XIX века. Но возникает кризис в физике, и атом обретает свойство делимости.

 

242.  Наука проясняет и характер тех дополнительных условий, при которых символы требуют своей конкретизации. Такими условиями, например, является соучастие идей в процессе технического преобразования мира. Техника требует чёткости и однозначности определений. Такой же чёткости требует и медицина, которую можно охарактеризовать как специфическую форму техники.

 

243.  К технологической сфере относится и юриспруденция. Юридические универсальные определения – элементы правовых (социальных) технологий.

 

244.  Необходимая связь универсальных определений с технологической сферой – свидетельство того, что потребность в рационализации возникает там, где человек имеет дело с машиной или с чем-то, что он понимает по аналогии с машиной.

 

245.  Можно ли обнаружить присутствие объективно необходимых условий для рационализации символа за пределами естественнонаучной (технологической) сферы? Нуждается ли символ в универсальной конкретизации за пределами технологий? – Если такая необходимость и существует, то она никак непосредственно не связана с гуманитарной проблематикой мышления. Эта проблематика является локальной, а не универсальной.

 

246.  С XVIII века европейское информационное пространство наполнено дискуссиями, призванными дать универсальное определение тому, что сущностно ускользает от универсализации. Личность, сознание, общество, нация становятся главными предметами подобных дискуссий. Появление этого информационного сегмента означает, что в функционировании системы присутствуют проблемы, пусть и частного характера: система не может использовать в полном объёме ту интеллектуальную энергию, что есть в её распоряжении, и чтобы эта энергия не обрела деструктивного характера, система создаёт структурные возможности и модели, в рамках которых избыток энергии утилизируется в холостую – бессмысленным образом.

 

 247. Избыточность наличной интеллектуальной энергии относительно возможностей системного становления свойственна европейской культуре с периода античности. В XIII веке – в результате очередной системной трансформации – европейская система создаёт локальные пространства-машины по производству и утилизации такой избыточной энергии. Таким пространством-машиной стал европейский университет, а конкретизацией деятельности этой структуры – схоластика.

 

248. Схоластика, формально призванная быть религиозной философией и, соответственно, соучаствовать в процессе развития религиозного мировоззрения общества, очень быстро превратилось в то, чем она должна была заниматься не формально, а по-настоящему. Схоластика превратилась в производство слов, определений и в споры на этой почве. В структурном контексте второе – не менее важно, чем первое: конфликт утилизирует избыточную энергию быстрее и масштабнее, чем простое (бесконфликтное) производство концептов.

 

249.  Т.к. европейская система постоянно сталкивается с феноменом избыточной творческой энергии, присутствие схоластики как внутрисистемного элемента для неё необходимо. Схоластика может менять названия, цели, места своего пребывания, но в качестве метода и схемы деятельности она пребывает в современной западной системе и в системах, перестроенных по аналогии с западной, константным (постоянным) образом. Социально-гуманитарные науки – главные произведения постсредневековой схоластики.

 

250. Схоластика присутствует и внутри русской системы. Её присутствие обнаруживается и в институциональной сфере (университет), и в неинституционализированных общественных структурах (сообщества, сети, информационные структуры). В настоящий момент обнаруживается очевидная тенденция: объёмы неинституционализированных структур относительно институционализированных стремительно увеличивается. Истоки этой тенденции – в реалиях советского времени. Поздний СССР производил интеллектуальные ресурсы в больших объёмах, чем этого требовала институциональная сфера. Переизбыток этих ресурсов был инвестирован в неинстуциональные сферы.

 

251.  Современное российское (постсоветское) образование находится в состоянии непрерывного разрушения. Этот процесс вызывает резкое неприятие со стороны академической среды. Но, сужая социальные и экономические возможности этой среды, он даёт ей неожиданные новые экзистенциальные возможности. Так, например, в рамках курсов по философии и истории культуры регулярно и с нескрываемым восхищением рассказывалось о номиналистическом разгроме средневековых университетов («номиналистическая революция», Э.Жильсон). Основание для подобного восхищения – утверждение, что этот разгром создал условия для новых, более совершенных форм мировоззрения. Сегодняшняя ситуация в российских университетах – это номиналистическая революция 2.0. Огромному числу академических работников предоставлена возможность непосредственно прочувствовать то, чем они восхищались и продолжают восхищаться до сих пор. И ценность такого восприятия не в том, чтобы механически поменять с плюса на минус оценки предшествующей эпохи, а в том, чтобы ощутить процесс рождения новой эпохи. Осознание, что новое – более совершенно, чем старое, даже если сегодняшнему поколению путь в это новое закрыт, делает мировоззрение личности экзистенциальнее и, следовательно, ярче и лучше. Но большинство отечественного академического сообщества, воспевая новоевропейский рассвет, само укоренено в переживании заката.

 

252.  Примеры современных неинституционализированных схоластических структур – это всякого рода либеральные клубы и почвеннические сообщества. В националистических кругах, в частности, из десятилетия в десятилетие воспроизводятся вопросы «что такое нация?» и «существует ли русская нация?». Этот вопрос является русским аналогом средневекового схоластического спора о природе универсалий, являющегося архетипическим событием для любого типа схоластики, и, возможно, единственным глобальным архетипическим событием в схоластической жизни. Эти вопросы не имеют однозначных эмпирически очевидных решений, но участники дискуссии с упорством, достойным лучшего применения, продолжают инвестировать собственную энергию в дискуссию по этому поводу. При этом они не обращают внимания на то, что в повседневной жизни этот вопрос не имеет никакого значения: русское общество осознаёт себя действительно существующим, и на это самоощущение никак не влияет то, что кто-то считает русских нацией, а кто-то нет.

 

253.  Сама дискуссия на тему существования / отсутствия сходна со спором Альберта Великого и Фомы Аквинского о наличии глаз у крота. В роли садовника здесь выступает русский народ (главный объект спора). Но просто посмотреть вокруг и довериться непосредственному восприятию – это означает выйти за пределы схоластического мышления и схоластического сообщества. Последнее – особенно трудно, т.к. от этого сообщества зависит самооценка личности. Схоласт никогда не принадлежит самому себе; его экзистенциальная самооценка производна от среды, его породившей.

 

254.  О чём свидетельствует существование салонного русского национализма с его схоластическими спорами в общесистемной перспективе? О том, что это сообщество не нужно системе. В перспективе индивидуального существования это означает, что этим людям просто нечего делать в том потоке жизни, в котором им повезло присутствовать. Их роль сводится к пассивному наблюдению происходящего, но при этом они пытаются убедить друг друга, что сама жизнь нуждается в подобных наблюдателях. 

 

***

 

255. Идеационная сфера, в которой наличие универсальных определений является нормой, не является эпицентром индивидуального человеческого мировоззрения. Такой эпицентр всегда пребывает в сфере символического.

 

256.  К сфере символического принадлежит и слово «истина», если понимать в качестве истины не комплекс локальных утверждений, а универсалию. Как только истина из символа начинает превращаться в понятие, она обретает локальный характер своего присутствия в системном мировоззрении.

 

257.  Истина как внутрисистемный элемент всегда исторична, т.е. пребывает в состоянии непрерывного становления. Любые апелляции к вечности и неизменности истины в сочетании со стремлением к её рационализации являются наивной спекуляцией, призванной решить сиюминутные проблемы того, кто её практикует. Некая абсолютная (вечная) истина – это символ на линии горизонта, важный не в качестве конкретного содержания, а в качестве стимула к движению.

 

258.  Истина как аналог универсальной онтологической структуры – апофатична, как и любой универсальный символ. В исторической перспективе апофатичность являет себя как ускользание. Но как только система осуществляет рациональную конкретизацию этой универсалии, она стремительно перемещается из сферы онтологии (если понимать под этим термином принципы устройства реальности) в сферу системной деятельности, попутно утрачивая статус сущности и обретая инструментальный характер. Эта трансформация истины превращает её в инструмент, который используется системой в процессе своей трансформации.

 

259.  Ускользание истины от рациональной конкретизации создаёт огромное количество психологических проблем и для русского почвеннического мировоззрения, и для традиционализма в целом. Причина этих проблем – в том, что настоящее никогда не соответствует ожиданиям прошлого, и, соответственно, будущее также будет совсем не таким, как кажется сегодня. Когда традиционализм декларирует свою верность принципам, он заявляет о своей приверженности конкретным символам, но он не может настаивать на том, что эти символы воплотятся в будущем в соответствии с теми рациональными представлениями, которые сегодня воспринимаются как нормы. И, более того, большая часть реалий будущего будет входить в жёсткую конфронтацию с сегодняшними нормами. В качестве иллюстрации этого тезиса можно попытаться смоделировать реакцию взрослого человека эпохи Серебряного века на повседневные нравы и привычки русского поколения, родившегося в начале 2000-х годов. Скорее всего, такое восприятие оказалось бы очень травматическим.

 

260.  Когда утверждается, что будущее принадлежит русскому народу, часто игнорируется то обстоятельство, что русский народ в будущем будет жить и осознавать себя совсем не так, как кажется сегодня. В условиях ускоренной технической модернизации дистанция между тремя десятилетиями превращается в пропасть. И в этих условиях всё, что в идейной сфере традиция может передать от одной эпохи другой – это набор символов с крайне малой степенью их смысловой конкретизации.

 

261.  Если поколение тех, кто рождается в данный момент, будет существовать в реальности, по ряду параметров принципиально отличной от сегодняшней, а его восприятие прошлого будет отбирать в реалиях сегодняшнего дня только то, что ему полезно и созвучно, то на каком основании должна формироваться забота настоящего о грядущем? Почему почвенничество должно отстаивать ценность адресованного будущему символического ряда, если это будущее придаст ему конкретизации, часто противоположные тем, что свойственны нам? – Экзистенциальным основанием такой заботы является доверие. Мы доверяем будущему и верим, что грядущие русские поколения будут лучше нынешних и смогут распорядиться предоставленными им возможностями правильно: творчески, активно, не бессмысленно. По сути, это – позиция родителей, осознающих, что с определённого момента их дети принимают все жизненно важные решения самостоятельно.

 

262.  Т.к. развитие системы одновременно является расширенным воспроизводством кризисных аспектов в деятельности системы, тема кризиса становится одной из главных в рамках анализа функционирования системы, а сам кризис как феномен претендует на статус одной из главной универсалий в рамках любой социальной теории.