Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

Начало

Продолжение

7.

Вскоре вся компания отправилась в путь. Они продирались сквозь самую
чащобу, тропинка пропадала, хотя впереди то и дело, как
казалось Карлу, мелькала фигура нищенки Греты. Ему даже
слышался ее голос, что-то тихо напевающий. Потом голос быстро молк.
Но никто, кроме Карла, ничего не видел и не слышал, хотя
среди них был индеец, всегда отличавшийся острым слухом,
зорким глазом и тонким нюхом. Они шли по следу Греты, индеец
нюхал землю и мял в руках уже примятые Гретой листья, и говорил:
«Да, Карл, она была здесь, прошла, но не только что, а два
часа назад». Они шли дальше, потихоньку настигая Грету, и
вот, два дня спустя, индеец сказал: «Она была здесь десять
минут назад».

Сама Грета им не была особо нужна. Но по ее следу они шли по
единственной тропе через буреломы леса, за которым начиналось
Залесье – пустынная полоска суши между лесом и морем. К тому же
Карл начал думать, что эти его глюки – с голосом и тенью,
мелькавшей вдали меж деревьев – неспроста. Он с тревогой ждал,
когда они наконец выберутся из страшного леса, испещренного
мелкими ручейками, темнеющего прожилками перепревших
прошлогодних листьев, шуршащего диким зверьем, леса, живущего,
словом, своей тайной жизнью, в которую никому не следует совать
носа. И тут он увидел Грету, да не одну, а с девушкой и
юношей. Они мирно общались на поляне, вдруг выросшей из-за
сплошной стены деревьев. Карл и его отряд притаились на краю
лесной чащобы, так, чтобы их не увидели. Почему-то Карлу
показалось, что пока им еще рано показываться на глаза этим троим.

Девушка была золотоволоса и прекрасна. Карл сразу понял, что это и
есть принцесса – чертами лица она походила на короля. Она
была в охотничьем костюме, должно быть, том самом, в котором
месяц назад отправилась на охоту.

Юноша держал лютню. Должно быть, он был трубадуром. Пока принцесса
общалась с Гретой, он находился чуть в сторонке, и тихонько
наигрывал печальную мелодию, которая показалась Карлу
Возлюбленному Рыцарю похожей на мелодию песни о Розе, которая ждет
своего Карла. Но, вслушавшись, Карл понял, что это другая
песня, старинная и странная. О том, что герои возвращаются с
войны, но находят дома самих себя. И те, которые были дома,
пока герои воевали, их не замечают, или делают вид, что не
замечают, а под вечер закрывают ставни домов, и предаются
любви с женами героев. Ночью герои стоят перед дверьми своих
домов, и не знают, что им делать. Поднимается ветер, и сосны
качаются, и стонут, и зовут героев, вернувшихся с войны. И все
как один они устремляются прочь от своих домов к этим
соснам, и герои пляшут с русалками, вылезшими на берег из озерных
вод, и любят их, прекрасных утопленниц. А те шепчут им, что
пора понять кое-что. С первыми лучами солнца и криками
петухов герои делают выбор – кто-то остается с русалками, а
другие возвращаются в дома своих жен, жить чужой жизнью.

Песня была о том, что надо иметь мужество отказаться от иллюзий, и
кому-то это дано, а другие, хоть и видят иллюзорность, но не
в силах бороться с ее чарами.

А потом вдруг нищенка кинулась на шею трубадуру, и приняла плакать.
Тот ее тоже обнял, и тоже начал плакать. А потом и принцесса
их обняла, и тоже принялась плакать. Так они и стояли
втроем, обнявшись, и плакали.

Тут Карл подал знак остальным следовать за ним, и его отряд оказался на поляне.

Когда его заметили, Грета воскликнула: «Чудо, Карл, чудо! Сын мой
нашелся! И он женится на принцессе!». Все это было очень
странно и неправдоподобно. Скажем, Капитан, даже знай он всю
предысторию, не поверил бы нищенке, зато тихо приказал бы своим
людям окружить поляну, обезвредить и связать всех, а после
учинить допрос с применением пыток. Но вот Карл верил в
чудеса. По той простой причине, что сам надеялся на чудо. Поэтому
он присоединился к радости этих троих, пожал руку
трубадуру, поцеловал, став на колено, как это всегда делали рыцари,
руку принцессе и, поднявшись, обнял нищенку.

Как оказалось, принцессу никто не похищал. Она сама сбежала с
трубадуром, потому что боялась, что отец воспротивится ее выбору.
А теперь они возвращались из Залесья, где провели целый
месяц вместе, в город, чтобы пасть на колени перед монархом и
просить его смилостивиться и дать благословение на брак.
Познакомились они в городе, где трубадур читал на улице свои
вирши и играл на гитаре.

«Он так похож на отца, – причитала довольная Грета сквозь счастливые
слезу, – Я его и узнала, потому что лицом весь в него. Ты
помнишь, Михаэль, папу?».

«Да, мама», – отвечал тот, тоже, естественно, растроганный и
счастливый теперь вдвойне.

Михаэль рассказал про себя. Их увезли той же ночью, связанных и с
заклеенными ртами, первыми же обозами императорской армии,
которые покидали город. Император часто забирал детей в
качестве контрибуции. Во-первых, из них он выращивал себе солдат
для гвардии – черных рыцарей без страха смерти – ее они не
боялись, поскольку им внушали, что один раз они уже умерли – в
тот самый миг, когда их забирали от родителей. Из таких
вырастали самые бездушные воины, которым было все равно, кого
убивать – главное, чтоб во славу императора. Вторая причина,
почему император так поступал – чтобы ослабить королей,
лишить будущего – эти дети уже не вырастут мстителями. Такой
варварский, но по-своему мудрый и прозорливый обычай император
взял у турок, точно также набиравших будущих янычаров.

Но судьба Михаэля сложилась иначе, чем у большинства других детей.
Несколько дней спустя их обозы нагнали цыгане – те самые,
которые шли за армией, зарабатывая на хлеб представлениями для
солдат. Детей, естественно, попрятали, потому что цыгане
сами большие охотники до детишек, хоть у каждого из них своих
по десять ртов. Если цыган крал ребенка, то принимал его в
семью. Правда, лишь в том случае, если замечал у ребенка
склонности к воровству, ловкость и смелость; либо артистизм,
достаточный для того, чтобы научиться играть на гитаре или
лютне. Если оказывалось, что ребенок не таков, табор избавлялся
от него (как и от бездарных цыганят), продавая их в ближайшем
городе. Дети везде пользовались спросом – из них можно было
вырастить ремесленников, слуг, опять же солдат. Дети пяти –
шести лет были ценным товаром – из них еще можно было
слепить все что угодно, и они не умерли во младенчестве, а
значит, были здоровы и везучи – это дорогого стоит.

Цыгане встали на ночевку близ обоза. Начальник обоза, человек
азартный, когда увидел, что цыгане предлагают всем желающим
сыграть в кости, решил, благо делать вечером было нечего, провести
время за игрой. У столика, где сидел цыганский барон,
толпилось человек десять воинов. Они то одобрительно шумели по
ходу игры, если их товарищи, решившие поиграть, выигрывали, то
грустно вздыхавшие, если цыган брал верх. Начальник обоза
понаблюдал за игрой, сердце его забилось чаще, дыхание
убыстрилось, и вот, когда очередной из солдат вышел из-за игры с
недовольной миной на лице, проиграв недельное жалование,
протиснулся к столу. Сначала даже чего-то выиграл. Цыган кинул
ему, почти по-хамски, выигранные два золотых, и сказал, что
больше он не играет. Начальник обоза вышел из-за стола крайне
довольный собой. Хоть выигрывать ему было не впервой, а вот
цыгана обыграть не доводилось.

Вскоре все разошлись по местам, и над лагерем воцарилась тишина,
нарушаемая лишь неспешной беседой часовых у костра. Начальник
собирался было уже лечь спать, расстелив походную лежанку на
земле, но тут к нему подошел тот самый цыган, и сказал, что
хочет отыграться, и готов ставить по-крупному. Предложил
коня. «Я поставлю пять золотых», – ответил начальник обоза. И
проиграл пять золотых. Потом выиграл два. Проиграл один.
Выиграл три. Проиграл… А потом цыган сказал, что хочет взять
одного из детей, и мало того, что отдаст за него самого лучшего
коня, так еще и приведет одну из своих жен, чтобы та
провела ночь с начальником обоза.

В эйфории от собственной удачи обозник сказал: «А давай!», и они
ударили по рукам. Вообще-то торговля детьми, которые
предназначались для императорской гвардии, была строго запрещена. За
это могли казнить, залив в глотку раскаленный свинец. Но
пропажу одного или двух детей можно было списать на смерть в
дороге, а свои солдаты его не продадут – так, по крайней мере,
думал сам начальник обоза. Скажем сразу, что в этот раз все
сошло ему с рук, но он погорел в другой раз, когда продал
оружие, которое должен был довести до императорских войск,
какому-то князю, стороннику королей. И кто-то из своих ребят,
верно, из карьерных соображений, на него донёс. Но это было
позже, чуть позже. А тогда он подошел к фургону, одному из
тех, в которых были дети, и вытащил за волосы первое
попавшееся существо. Это был Михаэль. Он взвизгнул от неожиданности и
боли, за что получил знатный удар ботинком по спине, и
затих, молча рыдая и сопя от боли и страха. Цыганский барон взял
его под мышку, и исчез во тьме.

Наутро цыгане отправились в одну сторону, а обоз – в другую. Михаэля
научили воровать, а также играть на гитаре и лютне. Когда
он подрос, его женили на цыганке, и у них родился сын. Хоть
это ничего и не значило – цыгане живут табором, и женами они
легко меняются. Но вот нужда в свежей крови – еще одна из
причин, по которой цыгане воровали чужих детей. Война
продолжалась, а потом закончилась. Для Михаэля, как и для всех
остальных цыган, это мало что значило. Они жили своей жизнью –
кочевали, воровали, балагурили, кто-то из них попадался на
конокрадстве и уже не возвращался в табор (законы империи были
суровы – за конокрадство полагалась виселица).

Однажды табор попал в тот самый город, где Михаэль влюбился
по-настоящему. И, ни много ни мало, в принцессу. Он не знал, правда,
что это принцесса, как не узнал он и того, что попал в
родной город Люксембург – слишком был мал, когда его отсюда
забрали. Он играл рыцарские баллады и цыганские романсы на
городской площади, той самой, где когда-то стоял лишь горестный
стон матерей, которых только что лишили их детей. Прекрасная
девушка, судя по одежде, знатная, которая вместе со свитой
проходила мимо, вдруг остановилась послушать его пение, а
потом их глаза встретились, а потом Михаэль прекратил играть,
забыв свою песню. Девушка опустила глаза, и вскоре исчезла.
Толпа начала расходиться, потому что Михаэль ничего не играл,
а только стоял, кусая губу и теребя струны, не замечая
ничего вокруг.

Потом табор уехал, а он остался, сказав своим, что догонит их позже.
Но так и не отправлялся в путь. Каждый день играл на
городской площади. Ждал чего-то, сам не зная чего. Жил в трактире
неподалеку.

И вот, несколько дней спустя, он снова увидел эту девушку. На сей
раз она была лишь с одной прислужницей – девушкой того же
возраста, тоже богато одетой. Судя по их общению между собой,
та, что глянулась Михаэлю, была госпожой второй девушки. Они
то о чем-то перешептывались, то внимательно слушали Михаэля,
который играл так, как никогда еще не играл, и пел так, как
никогда еще не пел. Потом госпожа ушла, а вторая девушка
осталась. В этот день Михаэля благодарили особенно щедро, в его
шляпу сыпались даже золотые монеты. Когда наступил вечер, и
он закончил играть, девушка подошла к нему и сказала, что
его хочет видеть одна знатная дама. Михаэль не спросил, кто
это и зачем ей его видеть, он спросил только: «Когда и где?»

«Сегодня в полночь в саду за королевским дворцом. И не бойтесь
стражи, ее там не будет», – сказала девушка.

«Я ничего не боюсь», – пробормотал Михаэль, который уже и не слушал
эту девушку, весь переполняемый чувствами, предчувствиями,
уже счастливый.

Он пришел, как и обещал, перелез через ограду и очутился в саду.
Девушка уже была там. Она расспрашивала его, кто он такой,
почему он не похож на цыгана, но носит цыганскую одежду и играет
цыганские песни. Михаэль все ей рассказал. Он слегка
растерялся, потому что чувствовал, что его изучают. Сам он боялся
задавать вопросы. «Скажи, а ты можешь научить меня играть на
гитаре?», – спросила девушка, чуть-чуть помолчав. «Да,
госпожа», – ответил он.

«Я буду приходить к тебе раз в неделю…», – сказала девушка и
протянула ему кошелек. Михаэль понял, что она все уже продумала
заранее.

Девушка пришла к нему один раз, но гитарой они не занимались. Эта
была нервная, страстная, порывистая любовь, лучше которой
Михаэль ничего не знал. Когда ночь побледнела, девушка
расплакалась. Михаэль принялся ее утешать, не совсем понимая, почему
вдруг это произошло. Она рассказала, что она – дочь короля,
и между ними ничего не может быть, король отправит ее в
монастырь, если узнает что-то. Да, скоро он так и сделает, даже
если и не узнает. Она отказала уже 18 женихам: принцам,
князьям и герцогам, и вот-вот уже терпение короля лопнет, он
отправил ее в монастырь.

Михаэлю приходилось похищать лошадей, о чем он и сообщил своей
возлюбленной. Она не поняла его мысль, и решила, что он
повредился умом от горя. Тогда он прояснил, что хотел сказать: «Мы
убежим отсюда». Долго принцессу уламывать не пришлось, они
придумали план, и вскоре привели его в исполнение. Когда
началась охота, принцесса отдалилась от придворных, поскакала в
лес, там ее уже ждал Михаэль, со всеми припасами, на купленном
загодя коне. И они исчезли, поскакав по тропе в сторону
Залесья. Принцесса переоделась в мужскую одежду, так чтобы ее
не опознали. Они прожили с Михаэлем месяц в лесах, это был
самый лучший месяц в их жизни, и вот теперь пришла пора
вернуться. Принцесса решила, что отец ее простит, и примет Михаэля
как своего зятя.

Карл стоял и слушал эту историю, которую ему рассказывали радостные
люди, нашедшие друг друга, ему было одновременно и светло и
грустно. Прекрасная принцесса, веселый и красивый юноша,
счастливая мать, только что нашедшая сына. Михаэль вдруг встал
на колено перед Гретой и попросил у нее благословения. Та
обняла его и ее, снова счастливые объятия, снова слезы, а Карл
смотрел и смотрел на это, просто наблюдатель,
встречный-поперечный. До него донесся запах табака, это Капитан закурил
трубку позади него, прислонившись к дереву. Он, наверное,
понимал своего господина. Отряд Карла был готов идти дальше,
воины стояли, переминаясь с ноги на ногу. «Теперь, – подумал
Карл, – и непонятно даже, зачем я их вызвал из своих
воспоминаний, зачем мне эта сила. Ведьма не похищала принцессу, та
сама сбежала, влюбившись, и принцесса совсем не Роза».

Михаэль увидел, что Карл помрачнел, и сжал посильнее руку принцессы.
Та тоже чуть очнулась от счастливого небытия, в котором она
пребывала все это время. Наступило время прощаться.

8.

Как оказалось, Грета все же пойдет в Залесье, потому что дело ее
неотложное, а вот Михаэль и принцесса спешили к королю, потому
что им хотелось поскорее обручиться. Карл задумался: а куда
же идет он? В Залесье вроде смысла идти уже не было, значит,
надо хоть сопроводить принцессу к королю. Но Грета потянула
его к себе и сказала: «Пойдем со мной, я думаю, что тебе
все-таки стоит навестить ведьму, к тому же она совсем не такая
страшная, как ее малюют в городе. Расскажешь ей свою беду,
может, она что-то и знает о Розе – она – мудрая женщина».

И Карл решился. Они шли по лесам еще несколько дней. Солдаты
бесшабашно пели свои походные песни, где каждое второе слово –
матерное, Карлу было приятно их общество. Во-первых, он
вспоминал те времена, когда у него было куда меньше забот, чем
нынче, а потом, его солдаты – веселые ребята, и их присутствие
наполняло Карла силой и уверенностью. И еще: ничто не заменит
вечернего солдатского привала, когда каждый рассказывают
остальным (пускай и по десятому разу) всякие истории, былицы и
небылицы (вроде той, которую читаете сейчас и вы). И старый
Капитан хитро щурится на огонь, набивая трубочку забористым
табаком.

«Почему ты тогда исчезла, Грета, утром после того, как мы
повстречались на этой дороге?», – спросил одним таким вечером Карл у
нищенки.

– Видишь ли, Карл, не все так просто в жизни, как тебе кажется. Если
бы я не поспешила вперед, я бы не встретила сына, мы могли
бы разминуться с ним, пойдя по разным тропинкам…

– Ты, получается, знала, что это он украл принцессу, а не ведьма?

– Ну, что не ведьма украла, это я знала наверняка, а вот что это
Михаэль – нет. Но я чувствовала, что могу его здесь встретить…

– Ты, может, и сама колдунья?

– Может, и так, Карл.

Она криво усмехнулась, и тут Карлу показалось, что перед ним
настоящая ведьма, с седыми клокастыми волосами, не по-человечески
острыми зубами и безумным взглядом одержимой Сатаной души,
которая предчувствует жар адского пламени, и оттого грешит
напропалую. Но, вероятно, это был просто отблеск костра, потому
что через мгновение перед ним была все та же Грета –
нищенка из города.

И только Капитан, который всегда много молчал, хотя остальным
казалось, что только он и говорит в компании, веселя всех своими
историями, ничего не сказал и тут, хотя что-то тоже увидел
жесткими глазами старого волка, отдающими медным блеском.

На утро они вышли из леса. Перед ними расстилался довольно-таки
унылый пейзаж. Серые лысины холмов, вдали переходящие в линию
моря. Чайки, сырой туман.

«Раньше здесь добывали янтарь», – сказала Грета, и показала пальцем
на развалины каких-то строений: «Вот там жили рыбаки».

И что с ними стало? – спросил Карл.

– Потом пришли норвежцы, и всех, кого не убили, забрали в рабство.

– А где та деревня, куда ты идешь?

– О, до нее еще далеко…

– Где мне найти ведьму?

– Я все тебе покажу, не волнуйся, рыцарь…

Они неспешно продвигались вдоль берега моря. Приближавшаяся зима
злила море, оно отбрыкивалось высокими волнами и беспокоилось
штормами, и это стариковское ворчанье заглушало все звуки,
поэтому дальше они шли молча. Капитан пиратов вспомнил, что
однажды в такую погоду, только далеко на юге, в открытом
океане, его судно как-то едва разминулось с «Летучим голландцем»
– кораблем-призраком, которым управляет, говорят, сам
Дьявол.

Сквозил ледяной ветер, которому тоже, видать, было не по душе узкое
зимнее пространство между синюшным небом и черной
обестравленной землей, утопающей в осенней жиже. Никаких признаков
жизни долго не наблюдалось. Они шли по залесью еще весь
следующий день, а половину следующего. А потом вдали показался
поселок, домов в тридцать – сорок. Трубы некоторых из них
дымили. Когда отряд совсем приблизился к деревне, то в окнах
домиков замелькали лица. Чуть прежде забрешил чей-то пес. На
крылечки начали выходить люди – почему-то одни только женщины.
Были и молодые, были и совсем пожилые.

«Ну вот, мы и пришли», – сказала Грета.

– А нам-то куда теперь, ты хоть покажи…

«Вечер уже, заночуете в деревне, с утра все покажу», – пообещала
нищенка. Это было разумно.

Казалось, здесь ее все знают: женщины махали Грете руками,
приветствуя ее, Карлу и его отряду они вежливо кланялись. Грета
уверено повела своих спутников к одной из хибарок. Капитан
пиратов подозрительно оглядывался вокруг, нюхая воздух и ища во
всем подвоха (собственно, он так делал всегда и везде, когда
оказывался в незнакомом месте).

«Где все здешние мужчины?», – спросил Карл.

«О, они ушли и не вернулись больше. Это были ленивые мужчины,
которые больше всего любили лежать кверху брюхом на солнышке, или
пить пиво в трактире. Их выгнали сами женщины. Те ушли за
море, наниматься в слуги к богатым датчанам. Тут остались
только маленькие мальчики, которые, не должны стать такими как
их отцы, потому что им не у кого учиться глупости и
безделью», – просветила его Грета.

9.

Она повела их к самому большому дому в поселке и сказала, что они
переночуют здесь. В доме уже был накрыт стол (Карл и его
спутники поразились тому, как быстро женщины организовали
угощение). Еда была простая и бедная, но зато горячая. Чечевичная
каша, жаркое, творог с медом, – на все это воины накинулись с
понятной для походников жадностью. Сама Грета вскоре
исчезла, сказав, что ей надо пойти к родственнице, той самой,
которая собиралась отдавать Богу душу. Одна из поселянок
принесла им бочонок пива, и вот уже все расслабились, насытившись.
Воинов потянуло в сладкую дрему. Близилась ночь.

Пробуждение было неожиданным и странным. Воздух будто дрожал и
вибрировал, насыщенный какой-то новой энергетикой. Воины кинулись
к окнам и двери, и увидели, что на холме, близ которого
стояла деревня, полыхал гигантский костер, вкруг которого
мелькали тени, другие тени носились в воздухе. «Шабаш», –
прошептал Карл. «Я подозревал что-то такое», – пробормотал Капитан
пиратов.

Где-то за костром, с той стороны холма, зазвучали там-тамы и дудки.
Тут появилась Грета, именно такая, какой ее и видел Карл
недавно, в отблеске походного костра в лесу – с растрепанными
волосами, почти безумным взглядом, на шее у нее висел венок
из одуванчиков, а в руках была метла.

«Пойдемте за мной!», – сказала Грета властно, и двинулась вперед,
используя метлу как посох: «И не наделайте глупостей», –
добавила она.

У холма творилось настоящее столпотворение. Здесь были все женщины
из деревни, они кружили вокруг костра в хороводе. Из леса
подтягивались всякие другие существа, не имевшие к человеку
никакого отношения – тролли, эльфы, русалки, гномы. Многие
играли на дудках и скрипках.

«Теперь я понимаю, почему от них сбежали их мужчины», – тихо сказал Капитан.

«Сестры и братья!, – воскликнула Грета, – сегодня на нашем шабаше
гости, – рыцарь и его воины. Они пришли сюда не случайно.
Примем их так радушно, как только можем это сделать мы!».

Толпа огласилась ликующими возгласами. Воинов Карла окружили русалки
и ведьмы из тех, что помоложе. Они принялись стягивать с
солдат доспехи, целуя руки, они отнимали у них мечи и щиты,
взамен оружия вручая им факелы, надевая им на шеи цветочные
гирлянды вроде тех, которые были надеты и на них. Грета
подскочила к Ивану Сковородкину, дотронулась до его оплавленной
руки своей рукой, и, о чудо, культя начала превращаться в
здоровую руку. Тут Карл вспомнил про амулеты, которые дали ему в
городе. Все это время он носил их в мешочке на шее, а
сейчас почувствовал все благоуханье этих трав, как будто они не
высохли, а только что зацвели в поле.

Холодный северный октябрь отступал от костра, запахло спелым
сентябрем, налитыми плодами. Карл понял, что это не простой костер,
от него исходит сила преображенья. Ведьмы кидали туда
пахучие травы и еловые ветки, от этого становилось все теплее.
Ведьмы кружили вокруг солдат, хватали их за руки и вовлекали в
свой хоровод. Сатиры прыгали вокруг, потрясая своими
животами, и ударяя в бубны.

Карлу стало жарко, он расстегнул ворот своей рубахи, подумав о том,
что и он может, как его солдаты, снять доспехи, и окунуться
в этот праздник. Но что-то не давало ему этого сделать. Он
чувствовал себя чужим на шабаше, который был плотью от плоти
самой жизни.

Постепенно ведьмы забрали всех его воинов. Только старый Капитан
стоял посреди всей вакханалии как истукан, недвижный и
топорный. Сам Карл отошел в сторонку. К Капитану подскочила какая-то
ведьма, уже в летах, и попыталась обнять его. Тот отвернул
лицо и заковылял подальше, туда же, где уже схоронился от
этого буйства Карл.

Веселье постепенно превращалась в оргию. Колченогие сатиры вливали
прямо в рот танцующим сладкое вино, музыка становилась
громче, танцы все разнузданней и откровенней. На границе света от
костра и тьмы от ночи ведьмы совокуплялись с фавнами, сатиры
сплетались с русалками. Среди них Карл заметил и кого-то из
своих солдат. Это его, почему-то, он сам не понял почему,
неприятно поразило. И он побежал прочь от шабаша, ощущая себя
преданным, сгорая от стыда, тоски и ненависти к самому
себе.

Следом за ним ковылял Капитан, не бросивший своего хозяина в беде.
Впереди маячили темные очертания деревенских домов. В деревне
было совсем тихо. Карл уселся на завалинке перед одним из
домов, потом к нему присоединился Капитан. Они посидели в
темноте и тишине немного, потом Карл спросил: «Как думаешь, что
теперь будет?». Капитан, подумав, ответил: «Не знаю.
Наверное, как-то по-другому. Но ты не переживай, все меняется, это
тоже должно было когда-то случиться. Они тоже люди. Если бы
у тебя была сестра, она бы играла в куклы, и твои солдаты
были бы готовы к встрече с женщинами»…

Вдруг Карлу захотелось спать, так захотелось, что глаза стали
слипаться прямо на ходу. Капитан довел Карла до кровати, и тот
рухнул в сон. Капитан улегся рядом.

(Продолжение следует)