Детектор лжи. Главы из романа «Swedenborg»
Главы из романа «Swedenborg»
Наступил 2000-й год. Целый год наше подразделение готовилось к
дивизионной проверке, посвященной началу нового тысячелетия, все
скребли, мыли, подшивали каждый день воротнички и меняли
портянки, красили осенние листья, словно готовились к весне,
решили даже проводить регулярные месячники по борьбе с Онаном
(под руководством полкового врача и Матвея). Все так
увлеклись этим занятием, что у нас даже появились свои передовики
(я участвовал в мероприятии только косвенно). Однако
впоследствии оказалось, что после того, как начали проводить эти
регулярные декады по искоренению мастурбации, ею стали
заниматься еще больше. Стало ясно, что опять, как во всем у нас,
имела место половинчатость и формальность, и по существу не
было сделано ничего. Не были, например, розданы контрацептивы,
чтобы сковать инициативу самых отчаянных нарушителей
(Островский, Психоаналитик, Борман), и, конечно, все тут же
провалилось. Кроме того, администрация с самого начала вела себя
как-то уклончиво, использовала полумеры, а в наиболее
ответственных случаях даже прибегала к эвфемизмам. Сказали бы уж
сразу, что проводится месячник борьбы с эякуляцией — сразу бы
всем все стало ясно, что они задумали. Стало понятно, что
себя они из этого мероприятия заранее исключали, и все опять
превратилось в показуху и очковтирательство. В коридоре
вывесили цветную диаграмму, на которой были отражены синусоиды
персональной эрективной активности военнослужащих, а внизу
выставлялись ежедневные оценки за поведение. Это привело к
всеобщему недовольству. Никто не хотел выставлять напоказ свою
интимную жизнь. Не исключено также, что имели место приписки
со стороны администрации. Главное, сами вдохновители
мероприятия не верили в его успех, и после смены уходили
эякулировать домой. После диаграммы все стали мастурбировать еще
больше, и если раньше занимались этим индивидуально (то есть
вполне персоналистически и подпольно), то теперь стали нарушать
порядок открыто и коллективно. Месячники этому только
помогли.
Конечно, прежде всего занимались этим во время чтений. Соборная
мастурбация считалась самой упорядоченной и эффективной. Все это
началось на самом деле еще с Александры и ее чтений
классики. Она тогда нам читала, кажется, про Ноздрева, как тот
повел гостей на конюшню хвастаться своими причиндалами и, достав
свой член, сказал: «Вот волчонок! Я его нарочно кормлю
сырым мясом. Я хочу, чтобы он был совершенный зверь!» Она
недвусмысленно комментировала это место поэмы. Ясно, что он тут же
эякулировал, Ноздрев, не исключено, что он увлек этим и
гостей. Все мы тогда просто спятили от радости, почувствовав
прецедент в классике. Тут же достали свои органы и, расположив
их поверх одеял, стали мастурбировать. Я, правда, долго
колебался, как Обломов, стоит ли это делать не под одеялом. Не
вынимал рук. Так и повелось потом на этих чтениях: моя
Александра или какой-нибудь другой дневальный читает, а они
блудят руками, они бубнят, а военнослужащие мастурбируют. И вот
что удивительно: все происходило синхронно, под единое
дыхание всей роты, не было ни перегоняющих, ни отстающих. Все в
одно время начинали и все в одно и то же время кончали (что
чтение, что эякуляцию), как часы, чего раньше, как, например
при уборке территории или чистке картофеля, никогда не
наблюдалось. Всегда какой-то разнобой. Чувствовалось единое
дыхание единой цели. Как будто кто-то невидимый стоял за их
кроватями и взмахивал дирижерской палочкой. Я даже удивлялся такой
согласованности в действиях и иногда принимал участие в
общем увлечении. Я, конечно, чаще стоял за фикусом, ни о чем не
помышляя, но тоже принимал в жизни подразделения
заинтересованное участие. Как я мог уклониться от всеобщего порыва? Я
же не девиант. Вся рота, как от налета авиации, сотрясается,
а дневальные читают, будто не замечают, все подразделение
вздыхает, а они перелистывают страницу за страницей. Иногда
даже кто-нибудь дирижирует своим членом, как, например,
Островский (известный выскочка), для того, чтобы кто-нибудь не
вылез со своей партией раньше. Но этого, впрочем, его выходок,
не замечали. Мне одному только и было видно. Каждый был
ответствен за собственное исполнение, за персональную партию,
хотя имел в то же время чувство локтя. И, конечно, мы не
забывали следить за начальством, вернее, за их ключами. Другие
дневальные ничего, терпели, а Матвей сердился, гневался.
Чтение его было каким-то прерывистым, маловдохновенным. Сначала
он ничего не понимал, почему так дрожит палата и трясутся
стекла, думал, может, где-нибудь какие-нибудь подземные
испытания проводят, массовый взрыв, или что, или идет рота,
глуховат и подслеп был, как крот, все нам свою любимую газету
«Красную Звезду» подсовывал и сам читал, с выражением. Он и в
роту ее на свои деньги для нас выписывал, чтобы мы не отстали
от жизни армии и политики партии. Думал этим наше
самообразование повысить. Мы старались. Раз, читая нам передовую про
учения ВМФ, он что-то все-таки заметил. Не в учениях ВМФ, а в
нашем поведении. Очень разволновался и как заверезжит на
всю роту:
— Это что же это такое, а?! А ну-ка немедленно прекратить это
рукоблядие! Уже под «Красную Звезду» дрочат, мою любимую газету!
Майор Ковалев, построить подразделение!
Я нехотя построил, стою рядом.
— Как стоите, бык поссал! — побежал вдоль строя отец Матвей, весь
дрожа, отбивая нам своими ножищами носки.— Сапоги не чищены!
Койки как следует не заправлены! В тумбочках тараканы!
Подберите животы, распустили, как директоры! Больше я вам мою
газету читать не буду!
Он страшно обиделся. Руки у него тряслись, как от рукоблудия, а взгляд сверкал.
— Рота, слушай мою команду! Зажигаю спичку. Сорок пять секунд,
едрена корень, отбой! Попробуйте у меня кто не уложиться во
время! — В эту минуту он напоминал мне Лобка, нашего ротного
старшину. Тоже любил отбивать нас по зажженной спичке и тоже не
любил рукоприкладства. Матвей достал свои пресловутые ключи.
Мы с грохотом, роняя табуретки, понеслись на свои места и накрылись
одеялами с головой (кое-кто тут же начал мастурбировать.)
Кто-то зацепился ногою за растяжку перекладины и растянулся
животом. Матвей с ненавистью пинал наши сапоги и портянки,
бегая между кроватями, и призывал на наши головы громы небес.
Но после отбоя отошел и опять стал читал нам «Красную
Звезду», несколько извинительным голосом, прося нас лишь держать
себя в рамках, то есть под одеялами. Вот так они все! Лишь бы
видимость сохранить, а не идею. Мы не злоупотребили его
доверием, понимая, что перешли невидимую черту дозволенного. Но
все-таки. В конце концов, он тоже должен был понимать, что
мастурбация помогает сохранить дисциплину и снизить
международную напряженность. Но сопротивление Матвея росло от смены к
смене, и он уже почти не сдерживал себя.
И вот раз, после отбоя, когда мы все, затаив дыхание, внимали
чтению, не прекращая понемногу мастурбировать, он вдруг заплакал и
сказал, что перестает выписывать свою любимую газету и
читать ее нам перед сном, и переходит на чтение Евангелия,
святой книги христиан. Вот когда мы все попрыгаем и вспомним
военно-штабные учения и партизанское движение в Белоруссии,
сказал он. С этого дня он берется по-настоящему за наше
воспитание. Он уверен, что под эту святую книгу даже такие
отморозки, как мы, не посмеют рукоблудствовать, и будут слушать ее
как миленькие, лежа смирно, руки по швам. «А сейчас можете
продолжать свое занятие, скоро вам самим станет это противно!»
— добавил он и стал только для себя одного читать свою
«Красную Звезду», любимую газету, Министерства Обороны, не
обращая на нас никакого внимания. Он твердо решил перевоспитать
нас. Если бы мы могли ему помочь! И когда на следующее
дежурство он читал нам про деву Марию и ее непорочное зачатие, а
затем про Марию из Магдалы и ее искреннее раскаяние, и все,
затая дыхание, внимательно слушали, внимая добру, и уже начали
понемногу исправляться, его дух окреп, и он поверил в наше
перевоспитание. Но на следующее дежурство, через три дня,
когда он перешел к чтению Нагорной проповеди, все опять
дружно, кроме меня, начали мастурбировать (потому что я был в то
время привязан и потому, что мне нет нужды заниматься
рукоблудием), он сказал, что разочаровался в христианстве, особенно
в православной его ветви, и заплакал. Недолго же он был
христианином! Его слезы были настоящими, а его разочарование
неподдельным. Он отдал книжку Психоаналитику и сказал нам, что
ненавидит нас всех, всех, даже меня и Иоську, что у нас нет
души и вообще ничего святого, и что ему пора на пенсию. И
его ключам тоже. Может, он построит у себя в северном Бутово
скит или отправится в Оптину пустынь и будет там
проповедовать Евангелие Духа, то есть антисионизм и антионанизм — он
был стихийным материалистом и антисемитом, как многие,
читающие Евангелие, и считал рукоблудие навязанным России евреями.
В этом бездушном мире ему нет места, сказал он, среди таких
отмороженных на всю голову лиц нет места даже Богу. Бог
остается только в его душе, то есть, под его волосатой грудью в
северном Бутово.
Все молчали. Чудак,— сказал я ему тогда же, не откладывая.— Чудак
вы, отец Матвей, поймите же вы, наконец, чудак, что никакой
души нет, потому что если бы она была, то не было бы места ни
психбольницам, ни учениям ВМФ, ни четырем великим элементам,
просто им негде было бы разместиться, как Марадоне, равно
как среди нас нет места Богу, потому что не Он создал их, эти
психбольницы и первичные элементы природы, а они сами
создали Его, что я вам сейчас докажу, отец Матвей, как на
пальцах. Мы едим, спим, стоим, дышим, мечтаем, мыслим, онанируем,
выделяем — где здесь место душе и Богу? Имеет место лишь
действие четырех великих стихий в соединении с движением
безличной воли, а не «я», «Бога» или «души»; они-то и производят
все множество действий, вплоть до арифметических, все
разнообразие характеров, верующих и безбожников, материалистов и
онанистов, и когда люди перестанут убивать и насиловать под
Евангелие, святую книгу христианства, тогда, может, перестанем
мастурбировать под него и мы. Я, например, уже сейчас не
мастурбирую, отец Матвей, но не из-за святости себя или
Евангелия, а из-за отсутствия причины для онанизма. Просто я вне
времени, отец Матвей, и, следовательно, за пределами действия
причины и следствия, и поэтому у меня нет никаких причин для
рукоблудия, ибо я вне вагины. Так-то, отец Матвей, сказал
я, лучше вам все-таки вернуться к органу Министерства
Обороны, выражая этим наше общее мнение.
Все тогда меня очень зауважали. Даже зааплодировали между оргазмами,
не смея спрятать руки под одеяло. Так были зачарованы
пением птицы сирин. Ты поднимаешь ногу, отец Матвей, сказал я, ты
опускаешь ногу, отец Матвей, ты вытягиваешь руку, ты
сгибаешь руку, ты напрягаешь член, ты расслабляешь член: кто это
все делает? Бог? Увы, отец Матвей,— огонь, воздух, земля,
вода, четыре великих элемента, из которых состоит все в природе
— и, конечно, индивидуальная воля, и сознание, и сам
детородный член, у которого есть собственная воля. Ни Богу, ни
душе здесь нет места. А ведь из этих напряжений и расслаблений
и состоит жизнь, все ее ситуации и обстоятельства,— сказал
я,— включая сюда и напряжение мысли, и напряжения члена.
Собственно, они тождественны, эти напряжения и расслабления, как
диастолы и систолы сердца. Все остальное — высокий полет
мысли, жертва святого, научный поиск, сочинение стихов и
музыки, создание фресок, любовь к родине — просто форма участия
моего либидо в мировом движении, форма бытия моего органа,
прелюдия к тому, чтобы встал или опустился мой член. Высшее
напряжение духа и высшее напряжение пола — одно, Матвей.
Человек создал огромную надстройку в виде наук и искусств,
политики, экономики, морали, религии и прочего над своим базисом,
детородным органом, истинным фундаментом существования,
оправдываясь перед ним и перед самим собой, полагая, что уд
нуждается в таком оправдании. Он не нуждается даже в
самооправдании, он Абсолютное Бытие, Абсолютная Истина, Абсолютное
Блаженство — Верховный Атман — Брахман. (На месте различных
организаций, требующих анкет и психологического тестирования от
своих сотрудников, я бы требовал скрупулезного ежедневного
отчета о состоянии их гениталий — чтобы выявить подлинную
картину их духовной и физической жизни. Датчики детектора лжи
надо подключать не к рукам и голове, а к половому члену.)
Именно он занимает центральное место в жизни и контролирует всю
нашу сознательную и бессознательную деятельность. Он
определяет (детерминирует) в конечном счете все, даже
причинно-следственную связь, а сам не обусловлен ничем. Он Верховный
Детерминант и проводник дискурсивного мышления. По крайней
мере, у большинства. Он же определяет чувство
прекрасного. Когда человек поймет это, он избавится от
всякого представления о Боге как о необходимой предпосылке
цивилизованного мышления. По существу, он (не Бог) является не
только компонентом всех логических конструкций, но и
единственным инструментом феноменального мышления. Им человек не просто
знает — познаёт. Он — инструментальная причина любого
мировоззрения, любого восприятия. Спросите у любого из этих
людей, лежащих на койке, что бы они выбрали себе, если бы Бог
предложил им выбор: их бессмертный дух, их так называемую
«душу», или их любимую игрушку, которой они играют и днем и
ночью, даже во сне, а утром, едва продрав глаза, хватаются за
нее, как утопающий за соломинку, как за якорь спасения
(совершенно аналогичное действие женщины — бежать поутру, прямо с
постели, к зеркалу я объясняю только тем, что им схватиться не
за что). Да нет, даже не так: Бога люди просто не поймут и
дадут ему пинка под зад: какой «Дух», какое «бессмертие»,
какая «душа»? — скажут они. О чем речь? Бессмертие есть только
у нее, моей похоти, моего вожделения, моего либидо. Они
всегда с нами и не думают отлучаться ни на минуту. Для таких
половой член и вагина и есть душа и бессмертный Дух — никакого
выбора для них просто не существует. То, что человек
вынужден общаться с ним в продолжение дня помногу раз, гораздо
чаще, чем с умом и сердцем, и что вообще он несет по
совместительству с воспроизводительной функцией также канализирующую,
у человека протеста не вызывает: скудоумие и жалкую
неизобретательность природы он сделал своей необходимостью и даже
поэтическим символом. Тогда зачем обижаться на Евангелие, отец
Матвей? Не лучше ли незамедлительно обратиться к показаниям
детектора лжи? Именно то, чего вы так стесняетесь, но ради
чего надеваете беленькие носочки и поедаете клубнику, я и
называю этим детектором. ДЕТЕКТОРОМ МИРОВОЙ ЛЖИ.
Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы
