Искусство

• Глава 6.
• Глава 5.
• Глава 4.
• Глава 3.
• Глава 2.
• Глава 1.

Ну так что же это получалось у господ тюменских кгбешников? Ничего у
них не получалось. Не вырисовывалось у них дело о
ликвидации вредоносной, антисоветской организации, спрятавшейся за
вывеской «Клуба любителей музыки» при Тюменском
Госуниверситете. Время шло. Следствие по данному не делу не могло
продолжаться вечно. А успешное его завершение никак не
вытанцовывалось. Вернее сказать, официальное дело, которое можно было бы
довести до суда, развалилось прямо на глазах. Как знать,
может быть, вот как раз того кирпичика, которым могли стать мои
показания, им и не хватило. А бывает так, и даже очень
часто, что без одного кирпича, если его не удаётся положить в
нужное место кладки, всё здание рушится. Тут так, быть может,
и случилось. Всей правды, впрочем, мы, видимо, уже никогда
не узнаем.

В результате всей этой титанической работы выяснилось следующее: что
Мирослав Маратович Немиров, при всей его
«рок-революционной» риторике, довольно талантливый поэт (по оценкам
специалистов-филологов из того же Университета). К тому же,
преподаватели Университета рассматривают его как способного и
перспективного в филологической области студента. Стихи он пишет в
основном лирические, о жизни, а больше всего о бабах, да про
любовь. За что же его, спрашивается, репрессировать? Может,
это наш будущий Маяковский или Есенин? Может, его вообще
поддержать надо, помочь ему?

Юрий Шаповалов — милый парень, шалопай и гулёна, любимец женщин. И
если в составе судейской коллегии окажутся женщины (а они там
обязательно окажутся), то ради одних его мужских достоинств
может получиться оправдательный приговор. Короче, не
сделаешь из него «антисоветчика» никаким макаром.

Вот Роман Неумоев, с его текстами и подтекстами, вроде бы —
идеальная фигура в качестве «матёрого антисоветчика», но тут уж
совсем закавыка получается. Не оставил Роман Неумоев
следователям КГБ ни единого автографа. Ни буквы «а», ни буквы «б», ни
даже закорючки. Не с чем даже графологическую экспертизу
провести. Так что вот этого-то, наиважнейшего кирпичика и не
хватает. А без оного вся остальная следственная работа пахнет
«халтурой». А в данном случае халтуры-то как раз и не должно
быть. В деле замешены «высочайшие» фамилии начальственных
отпрысков. Тут должно быть всё, как говорится, чтобы комар
носа не подточил. Иначе кое-чья голова может оказаться в
кустах, а вместо «груди в крестах» — пятно на репутации. Короче,
беда с этим «клубом», да и только. Что оставалось ребятам из
«комитета»? Метод внесудебных репрессий, каковой ими тоже
давно и хорошо освоен.

То есть по кгбешной логике получалось, раз оные граждане (которые,
по их мнению, виноваты «по-любому») не могут быть «посажены»,
то должны быть всё равно наказаны, а то им, наглецам,
повадно будет. В общем, так или иначе, крамольный рок-клуб
следует разогнать и на ноль помножить. Ну так, а как? Не зря ж у
них в управлении портрет Пушкина висит, который первый
написал: «души прекрасные порывы!» А что делать? Такова «се ля ва»
и партийная директива.

А рок-клуб тем временем буквально выплеснул свою деятельность на
тюменские улицы. Деятельность клуба, который мог теперь не
скрываться за расплывчатыми формулировками типа «курсы кройки и
шитья», а мог так прямо и именоваться рок-клубом,
перенеслась в самые различные и живописные места города Тюмени. Не
только «Спортсквер», но и площадь перед обкомом КПСС,
окрестности Тюменского театра кукол, ступени и крыльцо
Госуниверситета и многие прочие уголки сонной Тюмени огласились весёлыми
голосами, драйвовыми гитарными рифами, стихами, криком и
ором. В качестве места для дискотеки могла быть выбрана любая
улица или переулок в обширном районе исторического центра
города.

И в этом были у тюменских рокеров великие предшественники. Примерно
такие же уличные действа устраивали в 1914 году группы
кубо-футуристов, тон в которых задавали Давид Бурлюк, Владимир
Маяковский и Василий Каменский. Поведение участников группы
было демонстративно вызывающим, рассчитанным на эпатаж.
Окружённые толпой зевак, они прогуливались по улицам и выступали с
намалёванными на лицах собачками (у Бурлюка), аэропланами
(у Каменского). Маяковский дефилировал в желтой
кофте-распашонке, его друзья — с петрушкой и морковкой на лацканах
пиджаков.

В Киеве они подвесили рояль над сценой. Вечера начинались чаепитием
и заканчивались лекцией Владимира Маяковского о футуризме. В
ней он, как правило, вступал в разную полемику с публикой,
и дело завершалось вмешательством полиции и выдворением
гастролёров из города «за нарушение нравственности». Зрелищные,
шумные, импонировавшие молодёжи вечера, на которых выкрики
Василия Каменского «Сарынь на кичку!» перекликались с
дерзкими репликами Маяковского. Подобные выступления никак не
походили на благопристойные выступления литературных мэтров перед
гурманами, смакующими каждое слово изящной поэзии.

Но если слово «футуризм» перевести как «будущность», то вот оно, это
будущее, и наступило. И на улицах провинциальной Тюмени
загремели забойные рулады подзаборного рок-н-ролла,
аплодисменты и выкрики.

Ну, и реакция властей примерно та же. Раздражение, желание
избавиться от подобной назойливо-шумной публики.

Рок-клуб вместе с примкнувшей к нему «сочувствующей» молодёжью стал
неким центром притяжения и сопротивления, превратился в
своего рода маленькую армию или партизанский отряд. И коли
могущественному КГБ не удалось ликвидировать это сообщество,
лишив его помещения и технической базы, то убрать рок-клубовцев
с улиц города было поручено следователю городского УВД по
фамилии Классин. Тут, кстати, была, своего рода интрига. Дело
в том, что Классин был способным, принципиальным и довольно
удачливым следователем. Имел свои, независимые от начальства
взгляды и, видимо, особо их не скрывал. Таких в любой
системе не любят. Поэтому тут у тюменских ментовских начальников
был своего рода рассчёт. Мол, если кгбешникам не удалось
разогнать этот чёртов рок-клуб, то пусть товарищ Классин
попробует.

Глядишь, или всё-таки разгонит, или зубы сломает. В любом случае,
начальству на руку. В помощь тов. Классину был призван ещё
один видный и деятельный мент, тов. Репетов — один из
организаторов в Тюмени патриотического общества «Отечество», а в
будущем — защитник Белого Дома во время сентябрьского
противостояния Президента и Парламента в 1993 году. Этот, скорее
всего, вызвался на борьбу с рок-клубом по идейным соображениям,
считал своим долгом с подобной «западной заразой» всеми
силами бороться.

Теперь мне импонируют эти ребята. Я имею в виду обоих, Классина и
Репетова. Это яркие, сильные, надёжные люди. Их трагедия в
том, что в реальной социальной системе общества, причём как
социалистического, так и капиталистического, сила и яркость их
личности, их надёжность — это только помеха нормальной
карьере. Как справедливо пишет в своей книге «Иди на Голгофу»
Александр Зиновьев: «Надёжность нужна лишь в случае образования
неофициальных, главным образом нелегальных групп...
Надёжный человек в обществе ненадёжных людей подобен фигуре с
острыми углами в массе шариков, катящихся по наклонной плоскости.
Рано или поздно он выбрасывается из общего потока»

Так что эти люди, борясь против нас и защищая социальную систему
советского общества, действовали, противореча самим себе. Нам
бы тогда встретиться да поговорить по душам! Могли бы стать
союзниками.

Кстати, раз уж я упомянул Александра Зиновьева и его книгу, приведу
ещё одну цитату, как нельзя лучше иллюстрирующую мой
творческий путь, начавшийся во время описываемых уличных акций.

Такая вот притча.

«Появился однажды человек с чудным голосом. Он сам об этом сначала
не знал. Случайно он спел что-то в компании друзей, и те были
потрясены красотой и силой его дарования.

— Ты — великий певец! — Вскричали они.— Пой!

И он стал петь. Он сам почувствовал свой дар. Но он почувствовал и
другое: чтобы сохранить и усилить его, надо его
усовершенствовать. Надо трудиться и идти вперёд. Дар обязывает к
стремлению и совершенству. Но произошло нечто, поразившее его: чем
лучше он пел, тем меньше становилось поклонников, а
оставшиеся всё хуже относились к нему.

— Что с тобой?! — Возмущались они. -Пой, как раньше. К чему ты
мудришь? Ты деградируешь!

А он знал, что он с каждым днём поёт лучше. И уже не мог остановить
свой путь к совершенству. Наконец он остался совсем один.
Свои лучшие песни он пел в полном одиночестве»...

Вот это написано просто про меня. Тогда на тюменских улицах я ревел
свои первые песни, как раненный медведь, пел истошно,
закатив глаза и напрягая красную от прилива крови шею. Тем, кто
хочет представить, как я тогда пел, надо просто послушать
первый по-настоящему записанный и в последствии выпущенный
альбом «Инструкции по Выживанию», названный с подачи Мирослава
Немирова «Ночной Бит». Включенная в этот альбом композиция
«Восточный бриз» как раз исполнялась мной на тюменских улицах
(в Спортсквере и на ступеньках Госуниверситета), и считалось
одним из лучших хитов, гвоздём программы, наряду с боевиком
Игоря Жевтуна «Не осталось никого».

Не были безучастными к музыкальному творчеству и другие
рок-клубовцы. Во-первых, это, разумеется, несравненный Игги Джефтоум, он
же Игорь Жевтун, уже не раз упомянутый мной. Ему за всю эту
историю с КГБ родители, конечно, сделали основательное
внушение, суть которого, на мой взгляд, сводилась к следующему.
«Мол, гитару мы у тебя так и быть не отберём, и пластинки с
записями зарубежных рок-ансамблей из дома выкинуть не
заставим, тем более, что они не твои, а старшего брата. Но чтобы
никаких там песенок социально-политической направленности и в
помине больше не было. Попробуй только повредить карьере
отца (первый заместитель Председателя горисполкома и, в
общем-то, в табеле о рангах, непосредственный начальник над всеми
тюменскими ментами, включая генералов УВД)»

Так что в тот период Игорь перешёл на исполнение песен типа «Жил да
был чёрный кот за углом» с тем, чтобы не быть выгнанным из
дома.

Вот так примерно должны были бы выглядеть объявления того времени.
Впрочем, на самом деле подобные «прокламухи» появились спустя
почти год. А тогда мы просто бродили и тусовались всё лето
у тюменского обкома КПСС, и уже этим демонстрировали, «что
имели мы ввиду» все их репрессии.

И это наш с тобой рок-н-рольный фронт!
Прокламация.

В ближайшую субботу в «Спортсквере» состоится концерт групп
универовского рок-клуба.
Свои новые стихи читает М.Немиров. Учавствуют Шапкинд, мистер Дроумч,
Игги Джефтоун и прочие гениальные безумцы.

Всем желающим предоставляется возможность исполнять песни
собственного сочинения.

                         СОЮЗПОДЗЕМРОК
                       ГЛАВТЮМЕНРОКПРОМ
             «АРМИЯ повстанцев имени Чака Берри»

Да, опять эти самые прокламации. А куда без них? Раз объявлен
рок-революционный террор, и впереди маячат баррикады, значит всё
по законам революционного времени, включая и прокламухи.

И что же дальше? Дальше властям стало ясно, что меры против
распоясавшейся «Повстанческой Армии» принимать всё-таки надо. Ибо
оные «рокеры» дошли до того, что стали устраивать свои сборища
прямо под окнами Тюменского обкома КПСС. Лежать на
обкомовских газонах, горланить свои песни и даже играть на тротуарах
близ обкомовских окон в футбол! Уже возникала прямая угроза
материального ущерба. Мяч мог, упаси бог, угодить в
обкомовское окно первого этажа. Тут уже возмущение стало возникать
не только у секретарей обкома партии, но и у рядовых
работников парт-аппарата. Последовал ряд звонков в КГБ и УВД. И на
рядовых членов «Повстанческой Армии» посыпались новые
репрессии. Нет, ничего особенного. Вполне обычные неприятности, по
принципу: вы нам в окна показываете фигу, мы вам тоже
скорчим рожи не хуже, раз другого на данный момент не позволяет
«новая политика» Миши Горбачёва, будь не ладен он и все его
присные.

Во время одной из прогулок на площади перед обкомом партии Женька
Федотов, он же Юджин, сорвал с клумбы у памятника Ленину
цветок с тем, чтобы преподнести одной из присутствующих дам. К
группе рок-клубовцев тотчас подошёл невесть откуда взявшийся
милиционер и... задержал Костю Пахомова(!). Тщетно пытался
доказать милиционеру Юджин, что цветок сорвал он, а не Костя.
Милиционер настойчиво тянул в здание УВД именно Костю. Вот
тут и вспомнил Юджин про Франца Кафку. Юджин к тому времени
уже был из Университета отчислен. А Костя Пахомов ещё нет.
Так что Юджин мог рвать цветы сколько угодно, задержать и
составить протокол всё равно надо было именно на Костю. Протокол
этот был составлен и отправлен в Университет. Через
несколько дней Пахомов присоединился ко всем нам, уже отчисленным.

А с приближением осени все видные деятели «Повстанческой Армии»
начали получать повестки в военкоматы. Все, кто находился в
призывном возрасте: Пахомов, Жевтун, Шаповалов и я.

У нас с Юркой были к тому времени «белые билеты», в которых стоял
штамп о снятии с учёта. Поэтому я просто в военкомат не пошёл.
А Юрка пошёл. Отец настоял, и он пошёл. Там, в военкомате,
произошла забавная и трагикомичная сцена. Военком Поливцев,
к которому явился Шапа, окинул его при входе мрачным
взглядом. Потом сказал:

— Давай военный билет. Посмотрим, что у тебя там.

— Да я не военнообязанный,— заикнулся было Юрка.

— Ладно, ладно, невоеннообязанный! Поливцев взял военный билет,
кинул его в ящик стола и гаркнул ошалевшему Юрке:

— Марш на перекомиссию!

Перекомиссия тут же признала Юрия Шаповалова годным к строевой
военной службе — по всем статьям.

Франц Кафка снова мрачно подмигнул «повстанцам».

В результате принятых таким образом мер, наши ряды вскоре надлежало
покинуть Шаповалову, Жевтуну, Пахомову. Немиров имел
железную справку из дурдома, что он псих. Со мной военкомовский
фокус просто не прошёл. Мне после истории в тюменском КГБ, по
моему мнению, вообще терять было нечего. Я занял прочное
место в списке неблагонадёжных и состою в нём по сию пору. И из
него невозможно быть вычеркнутым в нашем Отечестве по гроб
жизни. Это мне майор Кравцов твёрдо пообещал. Ну, а я твёрдо
это уяснил и запомнил. И на душе, знаете ли, от этого как-то
спокойно. Всё ж таки любая определённость лучше, чем
неизвестность. Это ещё Франц Кафка подметил.

Так или иначе, но наша деятельность переместилась на квартиры.
Во-первых, на Шапину, на улице Хохрякова, во-вторых, на мою, на
улице Рижской, возле кинотеатра «Космос» (Ныне, благодаря
стараниям нашего общего друга Александра Ковязина,
превратившегося в «KINOMAX»).

Приближалось лето 1987-го, и двум нашим друзьям — Жевтуну и Пахомову
— надлежало вскоре вернуться из мест прохождения воинской
службы. По этому поводу мы собирались частенько то у Шапы, в
его четырехкомнатной горкомовской квартире, то у меня, и
ночи напролет гремели гитары и пилось вино. Короче,
продолжалось то же самое, что и на 5-м этаже универовской общаги,
только с некоторыми «эксклюзивными» обстоятельствами. Весь юмор
был в том, что у Юрки Шаповалова ближайшими соседями были
следующие весьма уважаемые люди:

Во-первых, сразу под ним (его квартира располагается на четвертом
этаже), то есть на третьем этаже, проживал в то время некто
Виктор Степанович Черномырдин со своим семейством (!). Это сам
по себе уж интересный факт. Но это еще не все. На одной с
ним площадке располагалась квартира генерала КГБ Пчелимцева.
Оные квартиры соприкасались в районе Шапиной кухни (где мы
как раз свои песни и орали) и имели общее вентиляционное
отверстие, через которое генерал КГБ Пчелимцев мог нас слушать
безо всяких прослушивающих устройств! Другое дело, что
слушать наши пьяные рулады ему особо не хотелось. На фиг ему это
все. Это дело подчиненных. И вот что еще интересно. За все
время этих ночных кухонников ни от семьи Черномырдина, ни от
генерала Пчелимцева не поступало ни единой жалобы Шапиному
отцу. А ведь по ночам слышимость прекрасная. И спать мы им
частенько мешали. Но в ответ — полнейшее, непроницаемое
молчание! Элита! Советская аристократия. У них подобные жалобы не
приняты. Так что возвращавшемуся с горкомовской дачи Шапиному
отцу никто ни о чем не докладывал. Что уж говорить о
рядовых сотрудниках тюменского КГБ!? Что там происходит по ночам в
квартире первого секретаря тюменского горкома партии — это
уж вовсе не их дело.

Впрочем, однажды произошел эпизод, напомнивший нашему Юрке:
советские чекисты ни о чем не забывают и всегда в курсе! А дело было
так.

Этот эпизод произошел, возможно (сейчас уже трудно соблюсти точную
хронологию), уже после возвращения Шапы из армии (о том, как
им с Жевтуном там служилось, рассказ отдельный). Идет как-то
летним вечером Юрок по улице Водопроводной в компании Кости
Пахомова и кого-то еще, не припомню точно, да и не важно.
Юрка, как обычно, слегка пьяненький, и настроение у него —
будте-нате. И у остальных тоже. И вот, только означенная
компания миновала упоминавшийся уже и знаменитый гастроном
«Юбилейный» и приблизилась к зданию тюменского КГБ, как начало
Юрку что-то такое изнутри распирать и подзуживать. Вроде как
черт какой-то. И от этого подзуживания, и от веселого
настроения, приблизившись к оному зданию давай Юрка, ни с того — ни
с сего, напевать такую песенку:

«КГБ, КГБ — это радость для нас...»

Неизвестно, что он собирался спеть про это дальше. Об этом история
умалчивает. Потому что аккурат в тот же момент, когда Юрка
эту веселую фразу пропел, миновав при этом входную дверь в
здание КГБ и крыльцо, дверь в оное здание открылась, и на
крыльце возникла фигура одного уже знакомого нам кгбешника.
Одного из следователей.

— А, Юра!,— приветственно, и в то же время со значительным сарказмом
воскликнул знакомый нам кгбешник; — все поешь?!

Как будто кнутом хлестнули бедного Юрку.От неожиданности он даже
присел, и голова его сама собой вжалась в плечи. С лица у Юрки
мгновенно спала вся веселость, и мрачная бледность сменила
выражение торжества и радости жизни, каковыми еще несколько
секунд назад сияло его высокое, благородное чело.

Да, господа чекисты, нагнали вы на нашего брата страху и ужасу.
Вырастили вы на теле у каждого советского гражданина некую
болевую точку, наподобие кнопки, на которую следует только слегка
нажать — и гражданин готов, и делай с ним дальше все, что
хочешь.

Уже через несколько минут, миновав страшное здание «тюменской
Лубянки», Юрка несколько оправился и расправил плечи, но
настроение было непоправимо испорчено.

***

И, в заключение этой главы, ещё несколько слов о революции. Возможна
ли она в России в начале XXI века? Особенно в период такого
умного и гибкого «силовика», как Владимир Путин? Это может
показаться странным, но она очень вероятна именно сейчас.
Более того, я берусь с уверенностью утверждать, что мы
накануне новой войны, и если уж не революции, то уж во всяком
случае смены власти путём переворота, в результате народного
восстания. Почему я так считаю? Вот почему. Уже не раз в истории
подтверждалось наблюдение замечательного французкого
учёного Алексиса де Токвилля. В книге «Старый режим и революция»
Токвилль пишет о положении во Франции в царствование Людовика
XVI. «Французы считали своё положение тем невыносимее, чем
больше оно улучшалось... Отнюдь не всегда к революции
приводит переход от плохого положения к худшему. Гораздо чаще
народ, который без жалоб, как бы бесчувственно переносил
наиболее угнетающие законы, неожиданно сбрасывает с себя иго именно
тогда, когда оно становится легче... Опыт учит, что для
плохого правления наиболее опасным является время, когда оно
начинает улучшаться. Именно тогда, сколько бы не устранять
злоупотреблений, остающиеся представляются тяжёлыми: зло
уменьшилось, но чувствительность к нему возросла. Токвилль делает
вывод: только гениальный ум может спасти правителя,
решившего облегчить положение своих подданых после многих лет гнёта.
Гениален ли Владимир Владимирович Путин до такой степени,
что бы дойти до конца на пути реформ? Думаю, многие
согласятся со мной, что ответ на этот вопрос может быть, скорее
всего, отрицательным. Мне приходится это констатировать, несмотря
на мои симпатии к этому человеку.