Любовь, да хоть бы и тети Дуси к дяде Пете, это вовсе не вызов бесчеловечному строю, а наоборот, его какая-никакая легализация. И последовал взрыв отечественной и зарубежной любви. Любовь стала такой же национальной идеей, как и врожденная святость пролетариата. За любовь прощали многое. И полуфронду Окуджавы, и моветоны Евтушенко, и белогвардейские замашки Ахматовой и Цветаевой. И фельетонную едкость Булгакова. Потому что вся эта романтика доказывала критикам социальной модели гуманное содержание казалось бы бесчеловечной формы. Но дело было не только и не столько в этом. Изображаемая наполненность человеческой жизни простым и понятным эмоциональным содержанием (как бы ни изображалось) на самом деле была такой же ложью, как и поголовная озабоченность населения ростом производительности труда, например. Но романтическую любовную ложь пипл еще хавал. Как наркотик, допинг, без которого вся эта поистине порнография существования не продержалась бы и дня. Но и не в этом только также было дело, а еще и в том, что любовь, как бы там ни было, такая же правда в сердце человека как Бог. Какое бы безбожное государство не являлось его, человека, страной пребывания.

Володя Вовов так и сидел, сжимая лицо руками. Скляренко при виде поезда тихонько завыл, тряся головой. Нелли Петровна, выронив сумку и пакет, часто моргала и никак не могла собрать детали окружающего ее мира в цельную, непротиворечивую картину. Иван, притоптывая и издавая гортанные звуки, на правах начальника станции или директора чего-то там, совершал на платформе медленный круговращательный ритуальный танец. Бабушка, ожидающая в зале ожидания, закуталась с головой в беспорядочное шерстяное тряпье. Только бы скорее уехал, только бы ничего не видеть: Бродившая у края леса фигура теперь равномерно подпрыгивала на одном месте.

В Ригу мы приехали ранним утром, часов в пять, холодно и пусто. В чужие города, особенно в первый раз, и нужно, как раз приезжать засветло. Когда улицы независимы и спокойны, когда город полностью принадлежит тебе, выдан на откуп. Ходишь-смотришь, нюхаешь новый воздух, привыкаешь-обживаешься и никто тебе в этом интимном процессе не мешает. После недавних событий остались баррикады и надписи: Горбачёв - кровавый царь.

Наконец-то, широкая аудитория читателей может узнать, чьи несколько строк привел в качестве эпиграфа к своему "Generation П" В.Пелевин. Наконец-то можно непосредственно на русском языке ознакомиться с национальной гордостью Канады, которую канадцы ставят в один ряд с Берроузом, Пинчоном и Бартом, а кое-кто и с Джойсом. Короче говоря, наконец-то издан один из немногочисленных романов Леонарда Коэна.