Без названия. Леонид Делицын (04/11/2002)
Вот три текста замечательных авторов, связанные, как мне кажется не только общностью темы, но и общим пафосом интерпретации тех событий, по поводу которых (равно как и по поводу самих текстов) мне вам сказать нечего.
Рахит. Андрей Башаримов (01/11/2002)
У Андрея Башаримова вышла первая книжка - "Инкрустатор", большой и трудный роман. С чем мы его и поздравляем. Малая проза Башаримова построена по тем же самым принципам, что и его объёмные тексты, поэтому представление о них можно получить и из вывешиваемых в нашей библиотечке миниатюр. Не хочется больше рассуждать о влиянии на Башаримова "нового романа" или о последышах Владимира Сорокина. Это просто хорошая, хотя и не слишком привычная пока что, для нас, проза.
Криминально-человеческое чтиво. Мои четыре встречи с Мусором. Владимир Сергиенко (01/11/2002)
Владимир Сергиенко живёт в Берлине и познакомились мы с ним через известную писательницу А. Нуне, которая в миру работает психологом. То о чём он пишет - не стилизация, не оммаж, но квентисенция личного опыта. Помимо этнографического момента (чужой блатной мир, сознание, изменённое стимуляторами) проза Сергиенко показалась мне интересной своим языком. Я сознательно не стал править или редактировать эти крепко прошитые жаргонизмами проникновенные лирические строки, не исправлял ошибок. Потому что все эти следы личной синдроматики, индивидуальной телесности, оставляют, в конечном счёте, ощущение документа, человеческого свидетельства: всегда интересно раскрытие (если вспомнить Достоевского) "подпольного человека". В жизни такого раскрытия быть не может, а вот в тексте - пожалуйста.
Русский Танатос. Мортальное пространство и "магический реализм" Дмитрия Липскерова. Дмитрий Пашкин (01/11/2002)
Самое важное: главным действующим лицом и, собственно, магистральным сюжетом в романе обозначена смерть. Интересно, что сам автор этот факт вполне доходчиво объясняет; но, видимо, привычка, развившаяся в последнее время у читателей под непрерывным арт-обстрелом постмодерна, всегда ожидать какого-то подвоха, выискивать в тексте ловушки, ждать резких поворотов и разворотов или, на худой конец, погружаться в дебри метафизики после прочтения, сыграла здесь злую шутку.
Своя игра (история созревания в письмах). Игорь Клех (31/10/2002)
Игры со сверстниками во дворе и школе, дома - с отцом в шахматы или в усовершенствованный им "морской бой", летом - с братом в "индейцев", все же не покрывали целиком моих потребностей в игре. Любимой и главной книгой для меня оставался географический атлас мира.
200 слов №8. О равенстве и братстве. Железцов Александр Федорович (31/10/2002)
Четверо ошалелых, полумертвых русских солдат бредут по линии окопов и за поворотом сталкиваются с ошалелыми, полумертвыми немцами. Лицом к лицу. Нос к носу. Их тоже четверо. И никуда.
Короткий юг. Виктор Перельман (31/10/2002)
...поезд извивается/ вай!.../ ...поезд/ поёт.../ ...медуза/ кверху пузом.../ ...калитка/ из эвкалипта.../ ...засранцы/ с ранцами.../
Вавилон и Карфаген. Лев Пирогов (30/10/2002)
Обратимся к нашему опыту. В 1996 году Шамиль Басаев захватывает буденновский госпиталь, требует к телефону премьер-министра, и сепаратисты выигрывают войну. Либеральные СМИ празднуют заключение Хасавюртовского соглашения, как собственную победу - вполне обоснованно. Виктор Пелевин пишет рассказ "Папахи на башнях".
Пошли в лес. Дмитрий Данилов (30/10/2002)
Втыкали в каменистую землю перочинные ножички. Часто ножички втыкались в камни, летели искры, и ножички отскакивали своими острыми (тупыми) лезвиями в детей, которые с воем отпрыгивали в сторону, но ножички все-таки иногда попадали в детей, нанося им повреждения.
Казус Ушельца или Рефлексия о методологии Постмодернизма середины девяностых годов №8. Постмодернизм в русском Израиле (оконч Денис Иоффе (30/10/2002)
...Нам посчастливилось познакомиться с первым английским переводчиком Катулла "без купюр", классицистом и поэтом, гинзберговым приятелем Джэйкобом Рабиновицем, откомментировавшим и издавшем в Нью-Йоркском издательстве "Аутономедия" (близком к Хаким Бею) полный текст Катулла ещё в начале девяностых. Солнечное Сплетение оказалось также заинтересованным в полузапретном поэте.
Поделись
X
Загрузка