Пребывая на земле, \ Не соучаствую во зле. \\ Я опять дую в ту же дуду. \ На прорехи заплаты кладу. \ Поломаюсь — так починяю. \ Не стихи — я себя сочиняю.

Увидев из окна Донюшку, ловко орудующую лопатой, Вера Гавриловна всполошилась. Если бы, спросивши Веру Гавриловну, Донюшка оттяпала половину огорода, её бы это не всколыхнуло. Долгие годы работы в школе уверили Веру Гавриловну, что всё делать нужно с её ведома и только с её разрешения, а тут без спросу

Русская поэзия тяготеет к сохранению строгой пульсации стиха. Механическое воспроизведение древнегреческой метрической схемы, следовательно, приводит к полному распаду ощущения размера. Стихи превращаются в неловкий, с трудом дышащий верлибр. Вот и получается, что рабское воспроизведение оригинала приводит к результату, не только далёкому от оригинала, но и лишённому эстетической ценности.

...каждая эпоха переосмысляет классическое наследие по-своему, со своих интеллектуальных и эстетических позиций. Я был уверен в том, что пора создать нового Еврипида, не в духе соперничества с Анненским и другими мастерами, но в качестве попытки воплощения великого трагика в нашей, современной системе ценностей, тем языком, на котором мы теперь говорим, попытки поиска новых точек соприкосновения с мыслителем одновременно и таким далёким от нас, и так пугающе близким.