Рейтинг публикаций

Одежда, любая, сидела на Карамазове как сшитая. Небрежность ему тоже очень шла, и казалась нарочитой. Любимые сигареты были «Прима»; закуривал он всегда от спичек, и как-то это шумно у него выходило. Спичка трещала, откидывала в сторону шипящий кусок, Карамазов чертыхался

Он подумал, взглянув в окно, что надо попрощаться, хотя бы предварительно, с Москвой. Ему надо было получить согласие у самого себя на такое странное приглашение. Он чувствовал, что раздвоен (и расстроен тоже) и даже размножен внутри самого себя. Его решительность часто сменялась нескончаемой рефлексией, и множество адвокатов и обвинителей готовились выступить в нем по одному и тому же вопросу.

Он ведь теплый, маленький, пушистый, пахнет счастьем, его можно гладить, кормить, лечить, если заболеет. А главное: Дина будет, как все! У всех в классе есть хомячки, а у нее нет.

Она отсутствующе посмотрела мне в лоб, в область третьего глаза, словно переглядываясь с тем, кто выше меня, и забормотала что-то о том, что мы опаздываем, что она постоянно опаздывает, что ребята, пока ее ждут, уже успевают напиться и не попадают потом в ноты, и что, вроде, она виновата, но, с другой стороны, что они, маленькие, что ли... Одновременно она думала о чем-то, о чем не хотела думать. Я догадывался, о чем

Подробный аналитический разбор показанного в Венеции пока еще и не состоялся - во время фестиваля все журналисты отписали на скору руку депеши, переписав с ремарок каталога и с анонсов свои летучки. А вот теперь попристальней.

Зло неотрывно следует за Добром, определяя природу нашего разума, саму методику познания через идею выбора, через эту бесконечную свободу, обязывающую к ответственности. Этот традиционный дуализм называется в современной культурологии «бинарной оппозицией», которая заключена в ритме любой мелодии и в биологическом такте всякой даже самой простейшей жизни. Дуализм присутствует в сюжете любого предания, как смена дня и ночи, как белое и черное, как «я» и «ты»

Публикация новой повести Сергея Юрьенена как нельзя кстати следует сразу же за нашей импровизированной <джойсовской неделей>. Сергей Юрьенен - один из первых русских писателей, чётко и точно освоивших наследие классических модернистов, в частности, Джойса. Его рваный, пунктирный, петляющий сюжетный синтаксис, подобно <Улиссовской> технике, будто бы призван выразить или же передать всю возможную полноту жизни, почувствовать в обычном, обыденном сюжете нечто универсальное, выходящее за рамки этого самого обыденного.

Это случилось в конце тридцатых. Шеншин жил в Ленинграде, работал слесарем на заводе имени Кирова. Одну комнату в большой коммуналке, где он жил, не лучшую, кстати говоря, комнату, занимал товарищ из НКВД, некто Чуйков, очень молодой человек с веселыми карими глазами

Два русскоговорящих разнополых животных приятно проводили время, слегка изображая какие-то отношения, чтоб не совсем оскотиниться.

С той ночи наши отношения перестали существовать. Как будто опустилась стеклянная стена, прозрачная и непроницаемая. И теперь ни одно движение души не могло преодолеть ее. Мы превратились в два пустых скворечника, висящих один против другого. В две ракушки, оставленные после отлива на пляже

Люди помнят седого козла… Выходил рогатый черт из разбитой бабкиной подворотни, трясся с похмелья и хрипло блеял. Мужики жалели его, как своего, подносили. И пил козел прямо из стакана, текло на бороду… Молча благодарил добрых людей, а жадных – охмелев, сажал на рога

Наверное, мне было бы приятнее сейчас писать о лесбиянках.