Онтологические прогулки

 

 

 

  

 

В своей небольшой статье я хотел бы затронуть один очень важный, но, к сожалению, мало раскрытый в литературе вопрос духовного становления. Речь идет о пробуждении человека от не замечаемого им сна обыденной жизни, сна, в котором пребывает якобы бодрствующий человек. В одной из своих лекций Игорь Калинаускас упоминал случай выступления индийского ученого перед российской аудиторией. Залу был задан вопрос: «Кто из вас сейчас пребывает мысленно в прошлом?». Половина присутствующих подняли руки. Последовал другой вопрос: «Кто из вас сейчас пребывает мысленно в будущем?». Руку подняли остальные. Ученый пожал плечами и отказался читать лекцию, обосновывая свое решение тем, что он не может общаться с людьми отсутствующими в настоящем, т.е., по сути, с пустой аудиторией. Не знаю, был ли подобный случай в действительности – уж очень он похож на суфийскую притчу, да и сам Игорь Николаевич мастер розыгрыша. Но это не столь важно, важность имеет, предоставляемая историей наглядная и доходчивая демонстрация нашего привычного состояния отсутствия в настоящем, а значит и потери самоосознания и, по существу, самих себя. Что может быть страшнее сна, о котором не ведаешь, что это сон и думаешь, что живешь полноценной жизнью, в то время как на самом деле влачишь полупризрачное существование?

 

  В XX веке, особенно в его начале, этот вопрос волновал относительно многих. Появилась философская, эзотерическая и, даже, художественная литература осмысляющая самозабвение человека. Но интерес к подобным вещам оказался недолгим, и вскоре проблемы самоосознания затерялись среди множества других важных и второстепенных проблем, а поиск пробуждения оставался актуальным лишь для очень узких эзотерических групп, так же, как и все в мире, подверженных постепенной порче и профанации. Впоследствии, с победой либерализма и демократии, практически во всем мире в геометрической прогрессии усилился процесс деградации всех сторон человеческой жизни и, вероятно, самого человека. Все в большей степени проявлялась разрушительная гегемония человека массы или, как выразился Ф. Ницше, «последнего человека». На рубеже XX–XXI веков постмодернизм, пародирующий и превращающий все и вся в жалкую карикатуру, вновь обратился к этой теме, но под своим углом зрения. Однако ни о каком реальном самоосознании уже не могло идти речи. Постмодерн привнес с собою понимание человека не как индивида, в глубине которого находится неделимая точка воли и самоосознания, нет, теперь человек мыслится дивидом, т.е. делимым в своей глубинной основе, лишенным какого-либо целостного, ни к чему, уже более не сводимого, бытия. Фактически постмодерн убил «я», превратил субъекта в набор состояний сознания, легко заменяемых, подобно блокам в сложных электронных системах, за которым нет никакого онтологического основания. Но кто же тогда должен наблюдать, осознавать себя? В постмодерне такой вопрос либо снимается вообще, либо функция наблюдателя передается одной из субличностей или, что еще вероятнее, их множеству. Дальше драматизм ситуации, по-видимому, будет только углубляться. Из этого становится понятной вся злободневность поднимаемой здесь темы. Никакого подлинно духовного возрождения традиции не случится, если человек, ее возрождающий, как и прежде, не будет присутствовать в том, что он делает, оправдывая, тем самым, постмодернистские установки. В данной статье мы рассмотрим только некоторые аспекты понимания проблемы самоосознания и «сна в бодрствовании», присутствующие в работах трех, можно сказать, классических авторов эзотерического жанра начала и середины прошлого века. Речь пойдет о Георгии Ивановиче Гурджиеве, Густаве Майринке и Юлиусе Эволе.

 

 Г.И. Гурджиев одним из первых в России и на Западе начал бить в тревожный набат пробуждения от сна майи. В заглавии одной из своих книг он сжато и точно внес определение сущности проблемы: «Жизнь реальна только тогда, когда “Я есть”». Гурджиев так описал человеческую ситуацию: «Вы без сомнения знаете, что мы мыслим случайными ассоциациями, когда наша мысль соединяет вместе разрозненные сцены и воспоминания, когда все, что попало в поле нашего внимания или просто слегка касается его, вызывает эти случайные ассоциации в нашем мышлении. Кажется, что вереница мыслей тянется непрерывно, сплетая вместе фрагменты восприятий, полученных из разных воспоминаний. Эти воспоминания всплывают и разворачиваются, когда наш мыслительный аппарат ловко ткет нити мыслей непосредственно из этого материала. Записи наших чувств вращаются точно так же: приятные и неприятные, радостные и печальные, весёлые и грустные, наслаждения и боли, симпатии и антипатии. Вы слышите собственную похвалу, и вы довольны. Кто-то порицает вас – и ваше настроение испорчено, что-то новое захватывает ваше внимание и немедленно заставляет вас забыть то, что интересовало вас мгновение назад. Постепенно ваш интерес привлекает вас к новому до такой степени, что вы погружаетесь в него с головой. Внезапно это пропадает, вы исчезли, вы привязаны к этой вещи и развращены ею; в действительности, она обладает вами, она пленила вас, и это безумное увлечение, эта способность быть очарованным в разных формах свойственна каждому из нас. Это связывает нас и лишает наше бытие свободы».

 

  Вряд ли можно что-то возразить приведенным выше словам – их истинность очевидна и может быть легко проверена каждым на собственном опыте. Достаточно только, хотя бы немного, понаблюдать за собою и вы убедитесь в том, что окажетесь неспособными даже короткое время удерживать осознание себя.

 

  Обычному для человека, рассеянному состоянию сознания,  Г.И. Гурджиев противопоставляет то, которое должно по законному праву принадлежать человеку, но которого он лишен – это состояние самоосознания или бодрствования: «Состояние самоосознания. Это момент, когда человек осознает и себя, и свою машину (так Гурджиев называет человеческий организм, отождествляя его со сложным механизмом – В. Ф.). Нам оно доступно проблесками... Бывают моменты, когда вы осознаете не только то, что вы делаете, но также то, что вы сами это делаете. Вы видите “Я” и “здесь”. Из “Я здесь” вы видите и гнев и того “я”, который разгневан… когда, вы полностью и всегда осознаете ваше “Я”, и что оно делает, и которое “Я” присутствует, вы обретете сознание себя».

 

Выход из ситуации сна знаменитый мистик XX века видел в учении, названном  им четвертый путь, и особого рода практике, почерпнутой из арсенала методов традиционных организаций тибетских  монастырей и суфийских братств. Для преодоления мировой инволюционной инерции, утверждал Гурджиев, недостаточно только усилия, необходимо сверхусилие. И Мастер, сделал все для воплощения своей мечты пробудить человека от незамечаемого им сна. К сожалению его усилия, не привели фактически ни к чему, человечество по-прежнему продолжает спать.

 

Понимал пагубность ситуации отсутствия самоосознания и другой великий эзотерик начала XX в. Густав Майринк. Он писал: «Немало воды утекло во время всемирного потопа, и ключ к сокровенной природе покрылся ржой. И имя снаряду сему, призванному отмыкать тайные врата: бодрствование… Истинно говорю тебе, бодрствование есть альфа и омега мира сего. Ни в чем не убежден человек так крепко, как в том, что он бодрствует; на деле же уловлен он в сетище, кое сам и сплел из собственных сновидений и грез. Чем мельче сеть, тем могущественнее господство сна: те, кто запутался в тенетах сих, спят и во сне влачатся по жизни – тупо, покорно, обреченно, подобно стадному стреноженному скоту, уныло бредущему на бойню… Бодрствуй всегда, что бы ты ни делал! И не верь, что ты уже проснулся. Нет, ты спишь и видишь сны. Встань, человече, упри ноги свои покрепче в землю, соберись с духом и на одно-единственное мгновение сделай так, чтобы  с головы до пят пронизало тебя обжигающее чувство: БОДРСТВУЮ Я В СЕЙ МИГ! И если дастся тебе сие чувствование, то в раз уразумеешь всю мерзость того сонного забытья, в коем ты доселе пребывал… Сим первым робким шагом положишь ты начало долгого-долгого странствования от рабского ошейника к царскому венцу». Более того, сон кажущегося «бодрствования», согласно Майринку, является опасным оружием смерти: «С одной ступени на другую должно восходить тебе ко все более высокому и светлому бодрствованию, если хочешь побороть смерть, оружие коей: грезы, сновидение и забытье… Воистину, бессмертен лишь человек пробужденный – солнце и боги взойдут и погаснут, только он один пребудет и исполнит то, что ему надлежит исполнить. Ибо над ним нет Бога!».

 

  Несколькими десятилетиями спустя, другой мыслитель, традиционалист Юлиус Эвола, занимаясь схожими вопросами, провозгласил путь дифференцированного человека, который он определил как наиболее адекватный сложившимся условиям падения Традиции. По мнению Эволы, духовные институты традиционного общества могли способствовать становлению человека, в т. ч. и росту самоосознания, без которого духовное развитие немыслимо. Но в условиях современности все кардинально изменилось. Человек, имеющий в себе начатки трансцендентного измерения, оказался в полном одиночестве заброшенности в этом чуждом и враждебном мире. Церковные экзотерические структуры, равно как и различные ложи и общества, претендующие на некие инициатические возможности, не могли, из-за своего реального бессилия, заменить утраченного. Отныне точка опоры, найдя которую, человек особого типа способен был бы, подобно Архимеду, сдвинуть мир обыденности, могла быть обретена исключительно и только в онтологической глубине самого человека, который, уподобляясь барону Мюнхгаузену, должен в современную эпоху сам вытягивать себя за волосы из болота мировой инерции. Эвола писал о ситуации и человеке её преодолевающем: «Он должен стать центром для самого себя, констатировать или открыть высшее тождество с самим собой, почувствовать в себе измерение трансцендентности и зацепиться за него как за якорь». Отсутствие религиозной поддержки, ибо дифференцированный человек далек от веры, не должно его смущать, так как «начиная с этого момента любое “заклинание” и любая молитва становятся экзистенциально невозможными. Наследство “Бога”,… заключается в спокойном ощущении присутствия незыблемого совершенного знания, превосходства над жизнью в сердце самой жизни».

  

 Но стать центром для самого себя не на словах, а на деле куда сложнее и, в большинстве случаев, невозможно, в том числе и человеку особого типа. Эвола писал: «в эпоху разложения даже тому, кто обладает внутренней базовой формой, сложно познать её, а следовательно, и “самого себя” каким-либо иным путем кроме как через испытание. Поэтому вышесказанное необходимо понимать именно в смысле поиска таких ситуаций и принятия таких решений, в которых господствующая в существе сила, его “истинная природа”, будет вынуждена раскрыться проявить себя. Но этой цели можно добиться только посредством действий, исходящих из глубины, а не возникающих как внешняя чувственная реакция, как нечто вроде автоматического рефлекторного движения, следующего в ответ на некоторые раздражения, и, следовательно, являющихся действиями, которые совершаются “значительно раньше, чем будут затронуты, запрошены глубины собственного существа”. Ницше совершенно справедливо видел в этой неспособности к глубоким впечатлениям и в готовности отдаться на произвол всякого чувства, мгновенно реагируя на него, постыдную особенность современного человека. Многим понадобилось бы заново научиться действовать в истинном, активном, а также типичном смысле. Но это требование сегодня является существенным и для интересующего нас человека, взятого в его отношениях с внешним миром. По этому поводу заметим, что принцип “памятования себя” или “присутствия в себе” составляет одну из важнейших дисциплин в традиционных “внутренних доктринах”».

 

  Общая всем троим мыслителям мировоззренческая парадигма утверждала объективный характер мировой инволюции и, соответствующего ей, падения человека как вида, его деградацию. Самосознание человека, его онтологическое присутствие уменьшались по мере приближения мира к временам распада и хаоса, обозначаемых Гесиодом как «Железный век», а индийской традицией как «Кали-юга». Спасти ситуацию могли только волевые действия отдельных, способных к этому, в большей степени врожденно, чем приобретено, личностей, причем эти действия в обязательном порядке должны были быть направлены против воли мира, против Рока (и это, не смотря на декларирование Эволой ницшеанского принципа amor fati, который, скорее воспринимался, как знание законов Рока и их использование на благо идущего своим путем человека, а, вовсе, не как покорность этим законам). Но одной констатации факта катастрофичности человеческой ситуации и необходимости выхода из нее слишком мало. Это лишь первый, быть может, и самый важный, но пока единственный шаг на пути «в тысячу ли» к спасительному освобождению от власти инерционного сна. Не менее важно указать и на способы спасения, на то, что конкретно человек должен для этого предпринять. И, конечно же, подобные указания были даны. Но, здесь пути мыслителей разошлись по двум основным направленим. Одни устремились к идеалу Жреца, другие к идеалу Воина.

 

  Так, например, гурджиевский четвертый путь, представляет собою типично жреческое направление. В одной из работ Гурджиев писал о долгом и мучительном поиске, выражаясь современным языком, методологической основы пробуждения: «Чего я только не делал, какие ресурсы не задействовал и не исчерпал в моем решении достичь состояния, когда функционирование моей души в моем обычном бодрствующем состоянии проистекало бы в соответствии с предварительными указаниями моего активного состояния, но все впустую!... Я не мог достичь состояния “самовоспоминания”, достаточного даже для того, чтобы остановить ассоциации, текущие во мне автоматически вследствие некоторых нежелательных наследственных факторов моей природы… Нет никакого выхода… Тем не менее он есть; есть только один выход – иметь вне себя некий, так сказать “никогда не спящий управляющий фактор”. А именно фактор, который напоминал бы мне всегда, в моем любом обычном состоянии, о том чтобы “помнить себя”». Работа Гурджиева направлялась исключительно на развитие неактивированных в обычном человеке центров сознания, определяемых как эмоциональный или брюшной «мозг», двигательный «мозг», по видимому локализованный в позвоночнике и, уже на более продвинутых стадиях, иных центров, прежде всего сексуального. Только совокупность этих центров могла обеспечить непрерывность самоосознания бодрствующего человека. Всего этого можно было достичь продолжительной и тяжелой практикой. Для чего необходимыми становились условия, близкие к условиям монашеской общины, в которой члены братства, под руководством опытного наставника, при обязательной взаимной поддержке, получали возможность преодоления своего ущербного существования. Гурджиев не признавал возможности спастись всем людям, но считал вполне возможным пробуждение для многих.

 

 Г. Майринк особо не делал акцента на конкретности методов пробуждения. Имеется лишь несколько упоминаний подобного рода, не выстроенных в какую-либо четкую систему: «Ледяное омовение иудеев и брахманов, всенощные бдения последователей Будды и христианских аскетов, самоистязания индийских факиров – вот они, вот они застывшие окаменелости прежних сакральных ритуалов, кои, подобно древним развалинам, поведают пытливому страннику, что здесь на заре веков высился колоссальный храм Великого бодрствования». Анализ произведений Майринка приводит к выводу о выборе также и им жреческого пути. Достаточно только вспомнить главного героя его основного произведения «Ангел западного окна», потомка алхимика  Д. Ди, барона Мюллера, которого мы не как не можем заподозрить в каком-либо кшатризме. Не смотря на все пройденные им и его предком испытания, читающему взору предстают идеалы Мудреца и Алхимика, но не Воина.

 

  Напротив идеал Эволы кшатрийский. Он стоял на воинском пути. Некто назвал Юлиуса Эволу «последним воином Традиции». Этот путь подразумевает жизнь в осознанно выбранной опасности, на пределе, на грани – это путь войны. Эвола пишет: «Война предоставляет человеку возможность пробудить героя, спящего внутри него… В момент, в который индивид становиться героем, даже если это последний момент его земной жизни, своим значением бесконечно перевешивает затянувшееся существование, проводимое в монотонном потреблении среди серости городов». Но не только война может разбудить в человеке трансцендентное. Эвола рассуждает и о других занятиях способствующие пробуждению: «высокогорный альпинизм, но только в том случае, если речь идет о его изначальных формах, не требующих чрезмерного использования технических средств или развития почти акробатических способностей, которые в последнее время крайне исказили и обездушили это благородное занятие. Положительные возможности открывают также прыжки с парашюта, поскольку, как и в альпинизме, в этом виде спорта наличие фактора риска является полезной добавкой для укрепления духа». С большим сожалением Эвола пишет об исчезновении поединков, даже ограниченных определенными правилами: «Еще не так давно в Центральной Европе существовали студенческие корпорации, так называемые Korpsstudenten, практиковавшие Mensur, то есть “поединки”, в виде довольно жесткой, но не смертельной дуэли, проводимой в соответствии с четко установленными правилами (свидетельством участия в подобных поединках служили шрамы на лице), целью которых было развитие мужества, стойкости, бесстрашия, умения переносить физическую боль, а так же привитие высших этических ценностей, чувства чести и боевого братства. И хотя эти поединки иногда приводили к отдельным эксцессам, тем не менее, они также открывали положительные возможности. Однако с исчезновением соответствующих социально-культурных устоев подобные вещи стали практически немыслимыми». Надо сказать, что о подобных поединках упоминал и Евгений Головин, рассказывая о знакомстве с их участниками, на тот момент уже пожилыми людьми. Он также утверждал, что смертельных случаев на них не бывало, но травмы порой наносились серьезные. Человек, например, мог остаться без глаза. Так что реальный риск в Mensur присутствовал. В этой связи нужно отменить и то, что ученик Гурджиева П. Успенский, тоже, рекомендовал использовать состояния вызванные опасностью или иным отрицательно-интенсивным раздражителем для пробуждения. Нужно было «только» в пик подобного переживания вспомнить себя и осознанно присутствовать в происходящем. Совет, по отзывам сумевших ему последовать, очень ценный, результаты превосходили, что называется, все ожидания.

 

  Эвола не отрицал важности духовных практик. Две его книги, переведенные на русский язык (“Йога могущества” и “Герметическая Традиция”), и ряд статей посвящены именно практической реализации. Но, по мнению Эволы, не столь важны телесные и ментальные упражнения, сколь сам подход к целям и задачам жизни, важна парадигма созерцания и действия. И если она соответствует внутренней природе человека (максима: “будь самим собой”), тогда можно обойтись и без опосредованных методов, прямым действием “на грани”. Не забывая, конечно, о том, что пробуждение и раскрытие в себе трансцендентного начала, является лишь возможным, а не гарантированным. В любом случае остается большая вероятность гибели или иного поражения в испытании. Таким образом, человек, выбирающий путь воина, должен четко осознать реальную опасность, стерегущую его на этом пути и возможность тотального поражения. Лишь после того, как все осознав и взвесив, человек решается ступить на выбранную стезю, его действия обретают настоящую значимость.

 

 Но, все же, пока не ясен ответ на вопрос: почему действия «на грани» могут привести к пробуждению? Эвола объясняет это следующим образом: «с точки зрения действенности это духовное действие состояло в трансформации индивидуального “я” из обычного человеческого сознания в глубинную сверхчеловеческую и индивидуализирующую силу, существующую по ту сторону рождения и смерти и которой… соответствует понятие демон. Этот демон, однако, находится далеко за пределами всех конечных форм, в которых он проявляется, и не только потому, что представляет собой примордиальную силу целой расы, но также и из-за своей энергии. Следовательно, резкий переход от обычного сознания к силе, символизируемой демоном, вызывает разрушительный кризис, схожий с ударом молнии, в результате слишком высокого для человека напряжения. Таким образом, можно предположить, что в совершенно исключительных условиях демон может, так сказать, сам проявиться в индивидууме, заставив его почувствовать свою разрушительную трансценденцию… Возможность получения такого сверхнормального опыта признавалась возможной в крайней опасности и в героическом сражении». Эти испытания, если не приводили человека к гибели, могли не только пробудить самосознание, что здесь подразумевается, по умолчанию, само собой разумеющимся, но и раскрыть в нем трансцендентное начало, при этом «схлопнув» мир привычной тотальности, до, всего лишь, частной плоскости. Таким образом, осуществляется реальная возможность выхода сразу на уровень, о котором Гурджиев и его последователи, вряд ли могли догадываться, уровень, на котором, человек преодолевает рамки человеческого, обретая божественные черты и поднимаясь выше пределов жизни и смерти. Но это уже отдельная тема.

 

  Остается рассмотреть вопрос выбора пути пробуждения, наиболее предпочтительного для современного человека, живущего в условиях усиливающегося хаоса и процесса деградации. Естественно такого вопроса не существует для людей живущих ортодоксальной религиозной жизнью, а так же увлеченных и поглощенных течением мировой инволюции, т.е. для подавляющего большинства наших современников. Для тех же, кто ищет выхода и желает обрести способность к пробуждению, на наш взгляд, наиболее актуален путь эволианского учения или ему подобного. Других путей уже практически нет. Двери инициатических центров закрылись для нас навсегда. И теперь каждый, кто намерен идти вперед к пробуждению и выходу за пределы господства мира инерции должен, как об этом говорил Эвола, «волевым актом взять на себя собственное бытие, сделав его собственным законом, отмеченным той же абсолютностью и автономностью, что и кантовский категорический императив, а, следовательно, утверждаемым без оглядки на общепринятые ценности, на “добро” и “зло”, так же как и на счастье, удовольствия и страдания».

 

  

Литература:

 

Гурджиев Г.И. Встречи с замечательными людьми. Взгляды из реального мира. Минск, 2000.

Гурджиев Г.И. Жизнь реальна только тогда, когда «Я ЕСТЬ». М., 2000.

Дугин А.Г. Радикальный субъект и его дубль. М., 2009.

Дугин А.Г. Философия традиционализма. М., 2002.

Майринк. Г. Ангел западного окна. СПб., 2005.

Майринк. Г. Голем. М., СПб., 2004.

Майринк. Г. Зеленый Лик. СПб., 2004.

Успенский П.Д. В поисках чудесного. М., 2000.

Успенский П.Д. Четвертый путь. М., 2000.

Эвола Ю. Лук и булава. СПб., 2009.

Эвола Ю. Метафизика войны. Тамбов, 2011.

Эвола Ю. Оседлать тигра. СПб., 2005.