Рейтинг публикаций

Мы не просим, а нас выбирают, // Гонят прочь из насиженной сказки. // Потихоньку Москву пожирают // Бизнес-центры и авторазвязки.

Он подумал, что лучше бы впустить мастера, плотно затворить дверь в комнату и проводить его на кухню: ведь надо еще как-то спрятать труп, или даже расчленить его, а вдруг потом этот случайный свидетель… Но вот только запах… После убийства почему-то остается какой-то странный запах на весь дом. Теплый говняный запах убийства… Ченчин заметил, что все еще держит в руке окровавленную заточку.

Время бежит слишком быстро.

Но это именно морская дева, у нее зареванное лицо, она запуталась в леске, пытаясь освободиться от крючка, застряла между камнями, волосы спутаны, на груди кровоточащая царапина, беззащитная и прелестная, если только не вглядываться в темные, цвета глубины, глаза.

Господа, а все же, нельзя ли потише? Давайте, все же, уважим память Николая Гавриловича.

В снах ко мне приходили люди с головами зверей и звери с головами людей, деревья принимали очертания, каких никогда не доводилось встречать, и пение птиц звучало как-то совершенно необычно.

убивал, как землю ел, отплевываясь, читал по-арабски, а писал по-еврейски, а молился и на том, и на другом, потому что языка у него во рту было два.

Опубликовав месяц назад первый (между прочим, буквально дебютный) текст берлинского прозаика Владимира Сергиенко, мы и не представляли, что он привлечёт к себе столько внимания. Между тем, дебют в жанре "криминально-человеческого чтива", наполненный мощным и незаёмным драйвом, стал (если верить статистике) одним из лидеров посещаемости в скромной библиотечке "Эгоиста". Микс из фени и экзистенциональной изжоги, лёгкой иронии и нелёгкого жизненного опыта блатного человека позволил Сергиенко создать замечательно смешные тексты. И, при всём, при том, совершенно не "наблатыканные". Просто у берлинского жителя тоска по родине так проявляется.

Мне напрасно приписывают какие-то особенные отношения с Руми … поэту такого потрясающего масштаба и глубины, как Руми, необходимо иметь много разных переводчиков и интерпретаторов.

И вдруг подумал: а что, если прямо сейчас, доев яйцо и дожевав хлеб с джемом – неторопливо пойти прямо к этой пустыне? Обойти стоящий на пути автобус и быстро зашагать прямо в сердце коричневой пустоты, навстречу прозрачному ветру – такому холодному и свежему, словно там, в середине безжизненных песков, разлит океан.

Так они и сидели, повесив на крючки у двери словно собственные личины – форменный серо-жемчужный китель, белый халат и шерстяной пиджак, сидели, очищенные от самих себя кипящим внутри них девяностоградусным спиртом, холодным и чистым, как прозрачное зимнее небо над ними, размягчающим присохшую к их душам коросту войны