Рейтинг публикаций

Время, когда одной ногой ты еще стоишь в школьном детстве, а другой уже начинаешь запутываться в жизни взрослых, теряясь в коммуникациях мегаполисов, чтобы разыскать в них какое-нибудь местечко для себя, где можно временно приткнуть голову. Время, когда ты начинаешь привыкать к мысли о том, что все в этой жизни временно и непостоянно. Вместе с тем это время, когда тебе все удается сделать впервые...

Детство, почему оно всегда «солнечное»? Не потому ли, что гулять выпускали только в хорошую погоду?

После большого города здешние расстояния казались несоразмерно короткими, отчего некоторые строения и предметы выглядели то вдруг слишком большими, то вдруг слишком маленькими, как в сжатом пространстве с дробным числом измерений. Кстати говоря, наверное, поэтому никто из местных жителей не знал ответа на вопрос, где тут заканчивался город и начиналась деревня.

В то утро Светлячок, как её любила называть мама, проснулась очень рано. Она выглянула на улицу и увидела свою родную деревню в первых лучах утреннего солнца. В этом тёплом мягком свете, казалось, можно было разглядеть каждую пылинку, кружащую впереди.

Марат и сейчас не знает, зачем понадобилось ему срываться в Москву и разыскивать свою бывшую московскую адвокатшу. Для чего он звонил ей, почему напросился на встречу…Но он не проигрался, не разменялся – она тоже оказалась богатой…

Поразительно устроена жизнь. В ней многое нас не устраивает, раздражает, многое мы хотим изменить и носим в душе затаённые желания и надежды, что в какой-то счастливый день перемена, наконец, произойдёт, и мы начнём жить по-новому – без этой надоевшей работы, или жены, или начальника. Но вот перемена происходит – и мы понимаем, что стало только хуже...

Он стоял и смотрел на нас. Старый волчара, прошедший Афган, безжалостно муштрующий нас здесь и старающийся сберечь наши жизни в Чечне, с незыблемым авторитетом, с необычайной военной чуйкой – ас в своём деле.

Вот и луна ослеплена собственным светом, она ничего бы не знала о своей красоте и наличности, если бы не зеркала наших глаз и томление душ.

...Многие придут к вам, ибо вы русские и соблазн в этом великий. Придут и станут манить вас неслыханными идеями, и вы, дорогие мои, соблазнитесь, ибо мечтательны есть вы. И скажут вам, оскверни храм, ибо он опасен нашим идеям, и вы оскверните. Да, да, дорогие мои, будет так! И скажут вам, убей отца и мать своих, ибо любовь опасна нашим идеям, и вы убьёте. И скажут вам: без Бога ты и без корней, пойди, растопчи теперь Русь свою, ибо она – Собор Высокого Духа, а это обидно нам, невысоким. И вы, дорогие мои, Россию побежите топтать. Дико вам слышать это? Шепчетесь вы промеж себя, что поп ваш с ума сошёл? Но такое будет, говорю я вам. А разорив и окровенив свою землю, станете вы ждать всходов. Долго же будете ждать. Те, кто научали вас всему, вас же и осмеют, ибо были вы народ, а стали быдло, ибо была на вас жизнь, а стала смерть.

"-Девушка, а можно с Вами познакомиться?" "-Молодой человек, а какой у Вас общий замысел?" "-Познакомиться". "-Не додумываете Вы, молодой человек, не додумываете!"

Зачем человеку отец, если человеку уже сорок, а отца он видел один раз, тридцать лет назад? Не знаю, я никогда не задумывался над вопросом — нужен мне папа, или нет. Мне было хорошо и без него — с мамой и бабушкой. Мы жили втроем. И меня удивляло: зачем мне нужен отец, если и так уже есть два человека? Третий — уже перебор...

«Посмотри хоть на что-нибудь другое! - сказал себе Адольф, - Посмотри на этот мир, ты никогда его больше не увидишь». Но на что было смотреть Допель-Генгеру? Небо было чужим и страшным. А вокруг были темные кирпичные стены, из которых в некоторых местах торчали железные костыли, а в одном месте – одинокий изолятор. И тогда взгляд его впился в обнаженную фигуру, раскинувшуюся перед ним с запрокинутым в небо лицом. Пахло машинным маслом и гарью. Он увидел освещенный чужими светилами торс и поблескивающие маслом ноги. Нездешняя сила притянула его к ней, и бездна поглотила его.