Проза

 

 

* * *

Собственно, сюда я попал по рекомендации И. Я долго думал, что все его намеки о таинственной организации являются не чем иным, как наркотским бредом. Оказалось, что нет. Еще оказалось, что его претензии на титул настоящего мужчины обоснованы – здесь его действительно считают таким. Меня же приняли в свои ряды – правда, пока с испытательным сроком, – потому что я никогда в жизни не пользовался косметикой. У них есть опытный косметолог – досконально изучив кожу моего лица (это было не особенно приятно), он подтвердил, что я «в норме». Я хотел было спросить, а кто о нем заключил, что он «в норме»? Разве может заботящийся о внешности (смазливости) мужчин быть настоящим мужчиной? Но потом я подумал, что нечего мне, неофиту, выпендриваться, и промолчал.

Цель Общества (эта организация так и называется) – возродить патриархат, «поставить женщин на место», а феминомужей согнать в концентрационные лагеря для перевоспитания. Где-то с месяц (два раза в неделю) я буду посещать собрания Общества, слушать лекции, потом пройду что-то вроде экзамена, и только после его успешной сдачи будет проведена церемония посвящения. Моего и еще одного новобранца, который пришел вместе со мной. Т. е., пришел-то он не со мной, но в тот же день. В последнее время, с гордостью сказал мой координатор (что-то вроде наставника или советника новичка), Общество растет не по дням, а по часам. Я подумал, что с такими темпами оно вскорости перестанет быть тайным, но опять промолчал, потому что новобранцам умничать не полагается.

Общество маскируется под Клуб Домоводства. Для видимости в гардеробе, главном зале и паре кабинетов развешаны стенды по кулинарии, кройке и шитью, уходу за ребенком, оказанию медицинской помощи, уборке дома и т. д., а на всех столиках и тумбочках лежат рекламные проспекты косметических фирм, журналы мод, комиксы легкой эротики и всяческие мужские журнальчики. Везде, где только можно, стоят горшки с цветами, причем видно, что за ними ухаживают – увядших я не видел. Туалетной комнате Общества (т. е. Клуба Домоводства) позавидовал бы самый модный клуб нашего города – там даже пахнет, как в парфюмерной лавке.

В противоположность жеманной обстановке бутафорского Клуба потайное помещение для собраний Общества отделано строго и даже аскетически – т. е. никак. Зал находится в подвале, и вход в него замаскирован витриной мужского нижнего белья – кружавчики там всякие, сеточки, бантики. Из зала собраний две двери: первая – в спортивный зал (только увидев его, я понял, насколько серьезно относятся к делу заговорщики), а вторая – в церемониальную комнату, в которую можно входить только проверенным членам.

Нельзя сказать, что первая лекция потрясла меня своим содержанием. Но она показала мне, она окрылила меня тем, что не мне одному приходят в голову все эти мысли – мысли о нас, мужчинах.

- Сейчас уже никто не поверит, что начало окончательной деградации мужчины ознаменовалось скучными кулинарными телепрограммами, в которых принимали участие только мужчины – они кудахтали и щебетали о том, как лучше приготовить то или иное блюдо, что они делают для того, чтобы молочко в кастрюльке не подгорало. – Начал свое выступление Командор. – Вот именно, сейчас кажется совершенно нормальным явлением, что мужчины не вылезают с кухни, что они только и делают, что готовят, а также стирают, гладят и прибираются.

Собравшиеся притихли. Затаив дыхание, они с жадностью ловили каждое слово Командора. И хотя я был уверен, что многие из них слышали все это не впервые, я не увидел, чтобы кто-то заскучал и тем более начал зевать. Должно быть, здесь собрались отборные фанатики.

- Но разве нам – нам, мужчинам – можно спастись как-то иначе, как не стать фанатиками?

- Многие ли из вас знают, что раньше мы стирали и гладили только Восьмого марта? – Командор замолчал и обвел грозным взглядом зал. Все взволнованно заерзали на своих скамейках (присутствовало около пятидесяти человек).

- Все началось с того, что мужчины начали брить подмышки! – не выдержал кто-то.

- Правильно! – ответил ему другой, – А потом и яйца!

- Мужчины начали красить свои шевелюры, как бабы, поэтому-то все и рухнуло!

- Нет-нет, каблуки! У мужчин каблуки начали стучать так же, как и у женщин! С этого-то все и началось!

- Каблучки-каблучки-подкаблучники!

- Позор! Пидоры! Тряпки! – понеслось со всех сторон.

Командор жестом руки остановил начавшуюся бурю. Я окончательно убедился, что происходящее разыгрывалось уже десятки раз. Но этот «спектакль» был рассчитан вовсе не на меня и не на другого новичка, которого, между прочим, услышанное порядком напугало. Нет, он был рассчитан на них самих – они были одновременно его участниками и зрителями, они приходили в экстаз от того, что могут произнести свои потайные мысли громко, причем не единожды.

- Сегодня я поделюсь с вами своими размышлениями, которые занимали меня не одну неделю. Мне кажется, я наконец-то понял, с чего нам надо начать. – Все разом затихли и с каким-то неземным восторгом уставились на Командора. – Я начну издалека. – Командор откашлялся, сошел с кафедры и, не спеша расхаживая перед слушателями, начал рассуждать с самым что ни на есть философским видом.

Каждой красоте в большей или меньшей степени свойственен нарциссизм, да. Ведь если человеку вообще свойственно задерживать свое внимание на каком-либо объекте, попадающем под определение «красивого», то вполне естественно, что красивый человек – или считающий себя таковым – будет любоваться и своей собственной красотой. И в данном случае любование это усиливается осознанием того, что данная красота принадлежит, является частью самого созерцающего. Таким образом, можно сказать, что нарциссизм есть некая форма визуального эгоизма. Именно. Вследствие же различия у мужчин и женщин физиологических, психологических, духовных и т. д. характеристик, мужской нарциссизм – пожалуйста, обратите особое внимание на то, что сейчас я говорю, как все должно быть на самом деле, а не о том, как оно есть, – мужской нарциссизм является более «самодовлеющим», «замкнутым», предназначенным исключительно для самого субъекта, – нежели женский. Женщине, видите ли, во много раз труднее найти полное самоудовлетворение посредством самолюбования. Ей необходимо, чтобы ей любовались и другие субъекты, причем, по разным причинам – субъекты обоих полов. Поэтому женский нарциссизм более «агрессивен» – в том смысле, что он в большей степени «принуждает» посторонних субъектов к любованию своим носителем.

(Я вдруг подумал, что Командора на все эти мысли натолкнуло любование самим собой! Высокий, крепко сложенный, голубоглазый блондин – он имел полное право считать себя красивым и, соответственно, любоваться собой. Однако, почему же он не сказал, что психиатрический термин, которым обозначается нарциссизм, звучит не иначе как автомоносексуализм?)

- И вот, знаете ли, – продолжал Командор, – изучая историю человеческого общества за последнее пятидесятилетие – с той целью, чтобы понять, почему же феминисткам удалось победить нас, мужчин – я обратил внимание на одну интересную закономерность. А именно: чем более агрессивным становилось общество, чем выше становился уровень преступности, чем чаще на всех концах Земли происходили военные конфликты, тем больше женщины – судя по проспектам и журналам мод, которые я тоннами перелопатил в Национальной библиотеке, – тем больше женщины обнажались. Ведь раньше, знаете ли, фотографии и тем более появление в общественных местах топлес считалось чем-то предосудительным, за это могли оштрафовать и даже вызвать в суд.

(Удивленный ропот в зале.)

Тогда я пришел к выводу, что возрастающая агрессия женского нарциссизма как-то связана с возрастающей мужской агрессией. Ведь все те войны, о которых я говорю, раньше велись исключительно мужчинами! Да!

(Возбужденный гул в зале.)

- Женщины в военной форме тогда были чем-то из ряда вон выходящим! Да! Но постепенно, постепенно они проникли в армию – в результате чего сегодня мы имеем почти стопроцентно женские армии. Я немало повозился со статистикой, и, знаете, что я обнаружил? Рост числа женщин в армии происходил параллельно увеличению степени женской обнаженности в печатной продукции, на теле- и киноэкране и вообще в быту! Иными словами, идя на поводу своего агрессивного нарциссизма, женщина все больше обнажалась и одновременно все глубже проникала во все мужские вотчины! Разве не естественно предположить, что, требуя от мужчин любования своим телом, женщина тем самым отвлекала внимание мужчины от его прямых обязанностей и под шумок, так сказать, вытеснила его с его законного места?

(Зал взорвался и не мог успокоиться в течении добрых пяти минут. Командор вздымал руки кверху, стараясь установить тишину, но все были слишком взволнованы, чтобы замолчать. «Суки!» – «Заговор!» – «Суки!» – неслось со всех сторон. Наконец, стихло.)

- Я продолжу. Хотя главное я уже сказал. Так вот. В одном стареньком глянцевом журнале я случайно увидел следующее изображение: из кучи листвы торчат женские ножки в рекламируемых колготках. Что-то вроде приема из синхронного плавания (кстати, раньше синхронным плаванием занимались тоже исключительно женщины, теперь же, как мы видим, это полностью мужское занятие), когда туловище и голова под водой, а наружу торчат только ноги – только там была не вода, а куча листьев. Я задумался – если это не фотомонтаж, то что, интересно, чувствовала и думала та фотомодель, будучи засунутой вниз головой в некую массу, зная, что все видят только ее ноги и кусочек, извините, задницы?

И тогда я понял, почему женщины победили мужчин.

Ведь для того, чтобы стать моделью или манекенщицей, все-таки необходимо определенное мужество, извините за этот идиотский каламбур (сдержанные смешки в зале). Впрочем, то, о чем я собираюсь сказать, относится не только к этой публике, но и вообще ко всем людям, которые по тем или иным причинам выставляют свое лицо и даже тело на всеобщее обозрение: на плакатах, афишах, рекламных агитках, в журналах и т. д. и т. п. Ведь любой недоброжелатель может запросто надглумиться над объектом, ставшим выше его. Для этого ему вполне достаточно взять ручку, маркер, фломастер и разрисовать лицо, смотрящее на него со стены – как ему будет угодно, так и разрисовать. Кому будет приятно увидеть свое лицо, обезображенное маркером? Свое тело? Причем все, кто это видят, понимают, что это более чем глупо – но при этом реагируют. Кому-то это даже кажется забавным. А учитывая, что мораль в те времена стремительно падала, глумление над человеческим изображениями приобретало просто ужасающий размах.

Это сейчас мы думаем, что мораль всегда была такой, какой она является. Но одна только деталь: когда-то давно тухлые яйца и гнилые помидоры кидали в людей (причем чаще всего в политиков) исключительно с идейной, так сказать, позиции – чтобы выразить свой протест и недовольство. Теперь же, как мы знаем, это превратилось в банальное деяние – сродни запуску фейерверка по праздникам. На концертах, на собраниях, в гостях у родственников – теперь для нас это заурядное явление, а раньше за одну такую выходку и в тюрьму могли посадить. Это то, что касается упадка морали.

Так вот, мужчины в своем замкнутом нарциссизме и, в конце концов, в своей гордости постепенно стали отходить от всех дел. Глумление над собой показалась им слишком высокой платой за то, чего они в конечном итоге добились бы своей новой должностью или ролью, требующей выставления себя на всеобщее обозрение. Женщинам же в их агрессивном нарциссизме это глумление показалось сущим пустяком – потому-то им постепенно и удалось вытеснить мужчин отовсюду. Именно тогда, кстати, и зародилась гендерная прослойка феминомужей, которые с биологической точки зрения были мужчинами, но по менталитету и поведению определенно принадлежали женскому полу – они преуспевали и в политике, и в бизнесе, везде, в общем, создавая тем самым иллюзию «общества равных возможностей».

Кто-то скажет мне, причем здесь все эти манекенщицы с их ножками и задницами, если у власти находится «Комитет солдатских матерей», члены которого по своей внешности и особенно по габаритам далеки от облика модели? А на это я вам вот что скажу: здесь сказывается пресловутая «женская солидарность». Видя, что манекенщицы и модели добиваются значительных результатов, остальные женщины, не подходящие по внешности к этому сорту занятий, тоже стали двигаться вперед, но в совершенно других областях – успех подруг придавал им силу. Вы понимаете, женщины, как существа менее организованные, нежели мужчины, более склонны к объединению, взаимопомощи, поддержке. Мужчины же, как организованные и сильные существа (повторяю, я все это говорю применительно к той ситуации, которая была когда-то, и которая является единственно верной), более склонны проявлять свою индивидуальность, в них живет дух соперничества, который зачастую и не позволяет им проявлять то, что можно было бы назвать «мужской солидарностью». «Один в поле не воин» – это выдумка феминомужей.

Но все эти принципы хороши в честном бою, когда настоящий мужчина сходится с другим настоящим мужчиной один на один. В условиях же необъявленной и потайной войны с феминизмом эта тактика являлась не очень разумной. Прямо скажем, она являлась гибельной. Таким образом, в нашем поражении частично повинны и мы сами.

(Гробовая тишина в зале.)

- Спрашивается, что делать, чтобы все исправить, чтобы вернуть то, что по законам природы и логики принадлежит нам? Во-первых, необходимо работать над собой. Именно для этого и создано наше Общество. Здесь (Командор обвел рукой зал) мы мужаем морально. Там (он указал на дверь спортзала) – физически. Но все мы понимаем, что этого явно недостаточно. Только того, что наш мужской лагерь растет и укрепляется, будет недостаточно. Если мы будем работать только в этом направлении, то свою власть мы еще не скоро вернем. Стало быть, необходимо как-то ослаблять женский лагерь! Как это делать?

(Все затаили дыхание.)

- Я считаю, что нам необходимо бить именно в то место, с которого все и началось. Нам необходимо свести на нет агрессию женского нарциссизма.

Поэтому мы начинаем охоту на моделей и манекенщиц.

(Восхищенный ропот в зале.)

 

* * *

Я понимал, что быть того не может, чтобы ОНА была одна. Она ведь нормальная, совершенно нормальная девушка, у нее должен быть кто-то. Плюс еще поклонники вокруг вьются. Много поклонников. Всяких поклонников. Да уж, ей скучать не приходится. И… даже если она… ну… приличная… – но она не может быть «неприличной», конечно! она хорошая девушка! она очень хорошая девушка! она замечательная девушка! иначе быть не может! – в общем, ночью… в постели… она не одна. Я все это понимал…

Вместе с тем я был совершенно уверен, что переживу неприятнейший момент, самый отвратительный момент в жизни, когда узнаю наверняка, а то и вовсе увижу, что она не одна, что она, может, замужем, что она, может, – хотя, это-то вряд ли, но так, на всякий случай, – что она уже выносила ребенка, а то и не одного… просто она великолепно сохранилась. Сегодня можно великолепно сохраниться!

Но сегодня произошло именно это. Я узнал. Даже более того – я увидел. Увидел…

Я возвращался из похода по магазинам. Пешком (сестра забрала машину – просто покататься, хотя я говорил ей, что мне нужно в магазины, но она послала меня). С двумя тяжеленными сумками – в каждой руке. И с французским батоном подмышкой. Вот именно. Видуха у меня была – да-да, не самая романтическая…

А ОНА как раз выходила. Она живет в соседнем подъезде. В нашем вип-доме. К счастью, не за стенкой – а то бы я уже давно сошел с ума… Ну… особенно по ночам… это… тяжело… Тяжело знать, что она здесь, совсем рядом, а ты… ничего не можешь сделать. Кто я для нее? Так…

Она выходила. Не одна. Он был на своей машине. Он… В общем, они поцеловались – так, что стало понятно, что он не какой-то ухажер или, скажем, друг семьи. Стало понятно, что они БЛИЗКИ.

Это было ужасно. Словами не передать. По-моему, я таки выронил французский батон. Его поднял швейцар и протянул мне – вроде так все было. Как я донес до квартиры свои покупки – не помню. Не знаю.

Она таки не одна. Это…

Сложность ситуации усугубляется еще и тем, что я знаю, кто ее друг. Ее друг – следователь Федеральной Службы Охраны Порядка. Один из немногих мужчин, прорвавшихся в этот закрытый орган. О чем это говорит? Это говорит либо о его несравненных талантах, либо о его могущественных связях. Либо и о том, и о другом. Неважно. Для меня важно то, что он – настоящий мужчина. Без всяких… Я всегда безошибочно определяю степень мужественности мужчины. Этот – да – вне всяких сомнений. Как раз то, что ей нужно. Оно ведь понятно, кто ей нужен. Ей нужен настоящий мужчина. Потому что она – настоящая женщина. Не «воплощение агрессивного нарциссизма», как выражается Командор.

От него-то я и знаю, кто такой ее друг. Ее любовник. Ее жених. Ее будущий муж. Ее…

У Общества необычайно распространенная сеть. Практически во всех государственных службах состоят если не его члены, то, по крайней мере, сочувствующие нашему делу. Нашему.

Я сделал стремительную карьеру в Обществе. Благодаря поручительству И. и других наркоманов (интересно, что сами они из-за особенностей своей поврежденной психики не могут рассчитывать на какую бы то ни было карьеру в Обществе, что для «симулянта» И. осознавать просто невыносимо), благодаря тому, что моя мать – без пяти минут Глава Комитета (просто дух захватывает от перспектив моего происхождения для Общества!), ну и благодаря своим способностям. Это стоило многих нервов, в частности, я уже десять раз проверялся на детекторе лжи (да и сейчас я обязан раз в неделю «тестироваться»). Но зато я уверовал в то, что я – настоящий мужчина. А то, что с авоськами хожу – так это для конспирации.

Зачем мне нужно было уверовать в то, что я настоящий мужчина? Да все из-за НЕЕ! Все ради нее! Теперь я узнал, что та, ради которой я вступил в Общество, – любовница того, кто охотится за нами.

Наши люди везде. Нам многие хотят помочь. Не беда, что кого-то на многое не хватает – если в его сумочке нет пудреницы, а тем более, если у него вообще нет сумочки – потенциально он уже наш. Рисковать хотят немногие, но помочь – по мелочи, какой-нибудь пустяк – это всегда. Без проблем. Через одного такого «сочувствующего» мы узнали имена всех охотящихся за нами агентов Службы. Мы знаем в лицо каждую. Каждого – он единственный мужчина, брошенный на борьбу с нами. Александр – имя его. С ним пытались договориться. Но он непреклонен. Он неподкупен. Он арестовал уже два десятка наших товарищей. Только благодаря мужественности – настоящей мужественности – наших людей, никого на допросах не выдавших, наша организация не провалилась окончательно.

Мы только не можем понять, что заставляет его, настоящего мужчину, охотиться на нас, настоящих мужчин? Меня же больше всего волнует – просто бесит, бесит, бесит! – как он стал настоящим мужчиной без какого бы то ни было Общества? Ему же никто не помог! – вот в чем весь ужас положения!

 

* * *

Сегодня в библиотеке взял суфийскую книжку. Я вообще мистикой увлекаюсь. Мне легче жить, когда я знаю, что наша жизнь не ограничивается тем, что мы видим и слышим. Но в тоже время я осознаю, что я не настоящий мистик. Куда мне. Т. е., читаю книгу – все нормально, верю. Откладываю ее – ну и где, скажите, пожалуйста, эта мистика? Где? Так что получается, что никакой я не мистик – так, пичкаю себя небольшими дозами надежды.

У суфиев нашел одну интересную притчу: «Что покажется тебе порослью кустарника, вполне может оказаться местом, где затаился леопард». Кто-то из предыдущих читателей приписал под этой притчей карандашом: «Пизда». Какой-то «продвинутый» читатель, видимо, был. Может он тоже из Общества? Не исключаю. Уж явно, это не женщина написала. Самое забавное, что эта пометка – первая и пока единственная достойная внимания из всех пометок, примечаний и просто выделений текста, которые мне попадались в книгах, принадлежавших до меня кому-то другому.

…А вот следующая притча уже про меня: «Что может тигр поймать в темных закоулках своего собственного логова?» Себя – только себя. Себя и терзает этот тигр, беснуясь одиноко в своем логове.

Хотя, какое там. Не так уж я и терзаюсь. По-настоящему терзаться – это когда ты открываешь утром глаза и жалеешь о том, что ты проснулся. Что ты вообще родился. А я – ну, повздыхаю, да и встану. Если бы не ОНА, так, может, и вовсе неплохо бы жил. Приспособился бы как-нибудь. Страдалец из меня такой же, как и мистик. Книжки читаю – и все. Но кто меня осудит за это?

В старинных книгах я часто наталкивался на свидетельства того, что в те времена женщины побуждали мужчин совершить какие-нибудь величественные поступки. Преступления они тоже заставляли их совершать, но это ведь не так уж и принципиально. Преступление тоже может быть величественным поступком. Этот книжный прием, признаться, обрадовал меня. Ведь если в те времена мужчины были настоящими, а я веду себя подобно им (ради НЕЕ я вступил в противозаконную организацию!), то, значит, я – настоящий мужчина. Лучшего утешения мне сейчас и не придумать.

Утешение… Разумеется, когда ты видишь, как твою любовь целует тот, кто лучше тебя – тебе нужно утешение. Я не впервые испытываю чувство к женщине. Но те прошлые разы были не серьезными. Несмотря даже на то, что я сближался с женщинами – в прямом смысле слова. Тогда я думал, что у меня все – серьезнее некуда. Сейчас я понимаю, что ничего серьезного там и в помине не было. А сейчас есть. Я так говорю, потому что точно знаю, что тогда, потерпев поражение от соперника, я бы бросил все на хрен – и Общество, и мысли свои, и даже книги. Сейчас же, получив сокрушительный удар, я и не думаю бросать свое дело. Мне тяжело, но я иду дальше. Не знаю, на что надеюсь. Но иду.

В какой-то степени я даже благодарен Александру. Мне показана высота, которую я должен взять. Которую я должен превзойти. Когда я стану лучше него, ОНА станет моей. Не то, чтобы я так уж плохо думаю о ней, просто… Просто мне кажется, что она с ним, потому что у нее нет другого выбора. И… я понимаю, что это звучит самонадеянно, но я уверен, что никакая любовь не сможет сравниться с моей. А он… Я не знаю… Вот эти хорошо сложенные феминомужи на обложках глянцевых мужских журналов, они тоже выглядят геройски. Но они ведь ненастоящие. Разумеется, то мужественное, что я увидел в Александре, в этих красавчиках днем с огнем не найти, – однако, я продолжаю потчевать себя ничем не обоснованной надеждой. Никто не вправе запретить мне надеяться, что у моего врага-соперника есть какое-нибудь слабое место.

О мужских журналах в тот момент я подумал неспроста. В очереди за мной (в библиотеках очереди не потому, что в них ходит много людей, а потому, что их обслуживает только один человек – инвалид, как правило) кто-то стоял с пачкой таких журналов. Краем глаза я видел только глянцевую пачку, но не того, кому они понадобились.

Журналы для мужчин я принципиально не смотрю и тем более не покупаю. У меня отвращение к ним. С точки зрения «нормальных людей» – нездоровое отвращение. Но мне плевать. Воротит меня, воротит от всех этих кулинарных советов, рекомендаций по пошиву одежды и уж тем более от наставлений по уходу за детьми. Все эти блестящие и красочные «Миши», «Саши», «Андрюши» – подтирка для зачморенных домохозяев. Если я листаю какие-нибудь журналы – то только специализированные: по технике, по истории, по туризму и т. д. Тем более в некоторых из них почти нет феминистского шовинизма, в соответствии с которым заниматься той же техникой, той же историей, тем же туризмом – прерогатива исключительно женщин.

Подойдя, наконец, к библиотекарю и предъявив ему свои книги, я как бы невзначай посмотрел на почитателя мужских журналов. Если бы меня огрели чем-нибудь тяжелым по голове, я бы почувствовал то же самое. Это был Александр. Несколько секунд мы смотрели друг на друга. Потом я отвернулся и принялся отвечать на вопросы библиотекаря.

Из библиотеки я выбежал. Вылетел. Я не чуял под собой ног. От счастья – разумеется, от счастья. Я оказался прав! Если этот самозванец всю свою мужественность черпает из глянцевых журналов, то грош цена его мужественности. Я был готов петь во все горло – и плясать. Да, пожалуй, и плясать.

Только вечером я протрезвел. Черт бы меня побрал! Самонадеянный идиот! Господи, что я за баран! Ведь это ясно как день: настоящий мужчина знать не знает ни о каких секретах приготовления вкусной и здоровой пищи, он не ведает о таинствах кройки и шитья, а воспитание ребенка для него – что китайские иероглифы для арабиста. И еще ясно как день, что если мужчина ухаживает за женщиной с самыми серьезными намерениями, то все эти премудрости ему знать полагается. Рано или поздно они ему понадобятся. Хотя бы немного. И откуда же он почерпнет знания о них, как не из этих вшивых журналов? А я-то, осел, размечтался! Да то, что он ради НЕЕ опустился до этих подтирок, как раз таки и означает, что он настоящий мужчина!

Недооценил я Александра.

И еще одно обстоятельство показалось мне странным. Не подозрительным, а именно странным. Александр смотрел на меня, как будто знает меня, но знает – и я голову даю на отсечение – не как своего соперника, не как своего идеологического противника, а просто – знает. Тогда же вечером у меня в голове шевельнулось, что мне его лицо тоже кажется знакомым. Но где я его видел? Или я уже надумываю все? Не знаю.

Да, с работы я уволился. Когда мне не нужно куда-то идти по делам Общества, сижу дома. Читаю книжки, смотрю фильмы. А иногда просто таращусь в окно. Из моего окна открывается прекрасный вид. Виден почти весь город. А эта площадь внизу – она прекрасна.

Странно, что мама не наезжает на меня.

 

* * *

«Мальчики переспали с девочками, а потом в пьяной компании со смехом рассказывали, как они трахали этих бедных девочек. И девочкам ничего не оставалось делать – защищаться они не могли – как тоже начать напиваться и со смехом рассказывать, как они трахали мальчиков. Все уравновесилось, но стал ли от этого кто-то счастливее?»

«Случаи, чтобы женщина отрезала или даже откусывала мужчине половые органы, в былые времена происходили очень часто. Но вот чтобы мужчина откусывал женщине половые органы – такого в ту эпоху никогда не было. Теперь же случаи изувечивания мужчинами женских половых органов (причем, в подавляющем большинстве случаев из-за ревности) происходят сплошь и рядом. Из этого можно заключить, что теперь мужчина зависит от женских половых органов точно так же, как некогда женщина зависела от мужских».

«Недавно увидел надпись на стенке общественного туалета: “Лучше нет влагалища, чем очко товарища”. Эта идиотская надпись как нельзя лучше демонстрирует тенденцию развития – правильнее сказать деградации – мужчин. Выгнанный из своей природной и социальной сферы деятельности, попавший в услужение бездушному феминизму, в условиях тотальной урбанизации мужчина неизбежно скатывается в бездну гомосексуализма. Посмотрите на статистику – нормальный в сексуальном отношении мужчина вымирает. Феминомужи, т. е. вагинизированные мужчины, “просто-напросто” перескочили в мужской деградации через стадию гомосексуализма. В известном смысле они гораздо хуже гомосексуалистов».

Это абзацы из моего доклада, который я готовил для прочтения в Обществе. Не знаю уж, когда теперь прочитаю. Кто-то сдал нас. Не совсем, не с потрохами – иначе бы я не был на свободе. Но мы были вынуждены перейти на полный уровень секретности. Собрания Общества в Клубе пришлось отменить. Там дежурят четверо подставных – в смысле, они верят, что это настоящий клуб, и что ничего запретного в его стенах не делается. Мы же там больше не появляемся. Во всяком случае, не будем там собираться долгое время.

Доклад я сжег. Не без сожаления. У меня плохая, скверная память, и я боюсь, что когда в этом докладе возникнет необходимость, я не смогу вспомнить и половины его содержания.

И хотя то положение, в котором мы оказались, можно описать только так, что Служба подобралась к нам совсем близко, я не испытываю никакого страха. Даже наоборот – я хочу, чтобы они пришли за мной. Чтобы Александр пришел за мной. Тогда, по крайней мере, все встанет на свои места. Кто не хочет, чтобы все встало на свои места?

А все к этому и идет – в смысле, чтобы все встало на свои места. Не важно, как – арестом или нет. Развязка близка. Я это чувствую. Еще утром я проснулся с предчувствием ЧЕГО-ТО. А потом, во время пробежки, я встретил знакомого нарка – не «нашего» нарка, у нас нет опустившихся до такой степени (он искал денег на дозняк – что же еще может делать нарк в такую рань?). Он сказал мне, что Джонни убили. В перестрелке на станции метрополитена.

На самом деле все проститутки являются агентами либо Общества, либо Службы. Либо и тех, и других. Это я узнал только недавно, когда вошел в Правление Общества. Между проститутками «от Общества» и проститутками «от Службы» идет непрекращающаяся война. Вот Джонни и попал на «передовую».

Самое забавное (как это ни печально, но именно – забавное) в этой истории то, что я так и не понял, чьим агентом был Джонни. Позже я провел небольшое расследование: кто-то из нарков («наших») утверждал, что Джонни был «службистом». Но И., не отличавшийся любовью к Джонни, наоборот, говорил, что этого быть не может, потому что тогда бы половину наших уже давно зацапали. Ему никто не смог ничего возразить.

Я признаю за собой одну скверную черту (она досталась мне от матери – и я знаю об этом): я могу проклинать человека за какой-то его поступок или за какие-то его слова, я могу исходиться от ярости (бессильной) и злобы (тоже бессильной), я могу не засыпать до трех часов ночи от терзаемого чувства… Но стоит этому человеку, скажем, похвалить меня, сказать что-нибудь ободряющее, хорошо отозваться о ком-нибудь из моих близких или сказать еще какой-нибудь пустяк, как я тут же «отхожу», «оттаиваю» и уже совершенно не держу на него зла. Даже наоборот! Я просто захлебываюсь от того, какой на самом деле этот человек замечательный. Потом все начинается заново – но это потом.

Вот и тогда я был готов броситься И. на шею. Я как-то мигом забыл, что все наши прошлые встречи И. только тем и занимался, что поливал Джонни. То, что сейчас он отозвался хорошо о моем мертвом друге, преобразило его в моих глазах. Я плюнул на то, что он нарк, и, стало быть, надежным товарищем быть не может. Я сбросил со счетов, что он точит зуб на меня за то, что я обошел его в Обществе, хотя именно он привел меня туда. Я закрыл глаза на то, что он грозился застучать меня Командору, что я тоже балуюсь наркотиками. Я обещал заглянуть к нему на днях. Даже дал слово.

На самом деле я испытал такой перепад эмоций из-за того, что мне было стыдно. Я совсем позабыл Джонни. Мне так и не удалось увидеться с ним. Я перестал искать его, потому что мне стало нечего спрашивать у него. Я подумал, что то, о чем я хотел у него спросить о НЕЙ, не так уж и важно в сравнении с тем, что мне надо работать над собой. Что мне надо стать настоящим мужчиной. Пить пиво больше не тянуло. А зачем мне тогда видеться с Джонни?

Теперь его нет, и мне очень грустно. Я чувствую себя предателем.

(Окончание следует)