Проза

 

(Глава из романа)

 

 

        Черви, черви, всюду были черви… Наглые, скользкие, длинные…

        Но сейчас при попытке их стряхнуть, они неимоверным образом юлили, будто масляные выскальзывали из пальцев.  А то вдруг начинали  просачиваться куда-то внутрь, прямо  сквозь кожу – в ладони, мышцы и сухожилия…

       И снова выползать, уже в совершенно другом месте и  в большем числе…

       Они множились, множились... И чувствовали себя в его теле будто дома. Десятками ныряли в неприметные подкожные норы и возникали вновь... А боли не было. Был брезгливый страх.

      Уже будто струились сквозь него… Он уже не был преградой для них...  Мерзко и страшно…  Он все равно хватал их, отчаянно тянул, рвал, даже кусал, плевался, и снова с остервенением кусал, кусал, кусал! Но ничего не получалось, они все лезли и лезли… И он, наконец, бросил сопротивляться… В руках, в ногах, в голове возникала какая-то нарастающая немеющая беспомощность... Меня похоронили… Похоронили?!

      Наверное, именно этот аккордный испуг  и разбудил его, заставил приподнять тяжелые веки в попытке светом, жизнью вытеснить страшный сон.

      Открыв глаза, Разин увидел склонившееся над ним женское лицо. Не юное, но изысканно красивое, отмеченное какой-то особой, вечной, строгой и тонкой античной соразмерностью, будто и не живое вовсе, а выточенное из редкого каррарского мрамора рукой знаменитого скульптора. Ни морщинки, ни лишней складки. Изящные каллиграфические брови, чуть небрежная челка и тучная черная коса. Он залюбовался было, при этом еще даже не задумавшись, по какую сторону бытия находится, из какого мира пришла эта богиня. Просто благодарный столь счастливому контрасту двух последних видений. Голова как-то тупо болела, и мозг, будто, не хотел ни на чем сосредотачиваться, стремился вернуться к ленивой прелести сна. Глаза его настойчиво затягивались мглистой  пеленой.

       Но женщина была явью. Это он понял, вновь очнувшись через какое-то время. Они встретились глазами, затем она вдруг резко отвернулась от него, изгибом шеи дополнив очарованье,  и взволнованно произнесла что-то на незнакомом Разину наречии.

       В поле его зрения тут же появился крупный мужчина с ухоженной черной бородкой, короткой стрижкой и в грузинской войлочной шапочке. Подойдя к кровати Разина, он чуть наклонил голову и внимательно вгляделся в глаза Сергея.

       Едва соприкоснувшись с острым, внимательным взором незнакомца, Разин поспешил снова закрыть глаза. Мужской голос что-то тихо ответил женщине. Снова на каком-то кавказском наречии.

      «Значит, все-таки похищение... Кто они? Что хотят? Сколько времени прошло? Как все случилось? Надо взять тайм-аут. Не обнаруживая себя, попытаться восстановить события, рассмотреть варианты, найти нужную реакцию».

       Он помнил, что они с Джиоевым покатались на лыжах, потом плотно пообедали и собирались уже в обратный путь. Погода портилась. Он решил  напоследок прогулять Тони. Отошел от шале метров на пятьдесят… Ужасный шум. Белая вспышка. Толчок. Еще один. Куда-то летел. И все. Дальше провал. Было тяжело дышать. Кажется, его еще кто-то куда-то тащил, было холодно. Голова гулко болит. И вообще все тело какое-то обвислое, тяжелое, ноющее.  «У кого я сейчас? В Панкисском ущелье? В Чечне? В Дагестане у ваххабитов? Игиловцы?!»

        Еще в пионерском лагере на послеобеденном тихом часе Сергей научился притворяться спящим и одновременно аккуратно смотреть сквозь ресницы. Никто из окружающих об этом его занятии и не подозревал. А он получал новую информацию и время на ее анализ. И потом в жизни не раз бывали моменты, когда это детское умение оказывалось крайне полезным. Вот и сейчас он решил прибегнуть к этому фирменному своему способу. Главное – чтобы ресницы не выдавали, не дрожали.

        Лиц уже не видно. Но приглушенный разговор мужчины и женщины продолжался где-то справа от него. Жаль, что не на немецком или английском. Ни к тем потенциальным противникам раньше готовили. Он вслушивался, одновременно пытаясь вспомнить некоторые грузинские слова, чтобы по возможным созвучиям угадать язык. Запас Разина при этом был невелик – за «гамарджоба», «батоно» и «генацвали» навязчиво шли «сациви», «гурджаани», «мукузани» и «цинандали». Выплывало еще какое-то «мзиури», но за то, что оно грузинское Разин поручиться уже не мог.

       Справа стояла подставка с капельницей. Какой-то флакон с бесцветной жидкостью. Ритмичные пузырьки. Свет шел откуда-то из-за изголовья. Видимо, там было окно. Слева стенка, обитая пепельно-темной, гладко отшлифованной вагонкой. На ней висела какая-то большая шкура, похожая на медвежью, старый музыкальный инструмент, напоминающий треугольные гусли и еще с десяток, оправленных в серебро рогов и кинжалов.

       «Интересно, запаянные или нет?», – мелькнула было гордая мальчишеская мысль. И тут же смиренно уперлась в стенку напротив –  в картины с пейзажами гор и ущелий, развалинами древних башен... Разин снова забылся в тягучем и вязком сне.

       Теперь он видел себя по колено в каком-то грязно – глиняном месиве, на дне сырой и глубокой ямы или колодца, и черкешенка с уже знакомым красивым лицом спускала ему на веревке кувшин. Он жадно, обливаясь, пил воду, потом энергично хватался за веревку, с громким чваканьем вырывал одну ногу из тины, затем вторую, упирался ими в стену, приподнимался, но тут веревка ослабевала. Он  с мольбой взглядывал вверх, на черкешенку. Но она почему-то уже была не в платке, а в голубом десантном берете.

       Да и не она вовсе… А круглолицый мужик, глава его администрации Колобков… Но причем здесь берет, ведь Колобков никогда не служил в десанте! А все-таки он! Он, в тельняшке. Точно Колобков! Разин отчаянно кричит ему. Но тот будто не слышит. Улыбается, подмигивает, играет зрачками и бровями, подносит указательный палец к губам.  И, обернувшись, тоже  кому-то кричит: «Да нет здесь никого! Не-ет!».

       А вот сейчас уже видно, что это никакой не Колобков. Но лицо знакомое, знакомое, неприятное…  Ну, конечно, это тот самый отставной десантник-инвалид, которого год назад осудили за подготовку вооруженного захвата  власти в садово-дачном товариществе в Подмосковье. Ему докладывали про эту историю. Как бишь его… капитан… Копьев? Нет. Копейкин! Точно! Капитан Копейкин! «Эй, капитан! – снова закричал Разин. – Я здесь! Внизу!». «Да нет здесь никого! Не-е-т!». И радостно тычет в яму костылем. «Как нет?! Черт контуженый! Как нет?!».

       Противясь сну, Разин дернулся и резко открыл глаза. Снова лицо той же женщины, той же черкешенки. Она аккуратно поила его через узкое горлышко специальной кружки каким-то настоем или отваром с пряным чуть сладковатым вкусом.

       После того, как он очнулся и выпучил глаза, притворяться было, пожалуй, бессмысленно.

       – Где я? – и не узнал свой голос, тихий, хриплый, глухой.

       – Не волнуйтесь. Все хорошо. Попейте еще немного…

        Приятный грудной певучий голос с легким акцентом. Может быть, чуть низковат для ее внешности и возраста, легкая хрипотца. Но не от курения. Некурящий Разин это сразу бы почувствовал. Он выпил еще глоток снадобья, приободрившись, попробовал было перевернуться на бок, но аж застонал от боли одновременно в плече и боку, и тут только понял, что правая рука  его плотно прибинтована к телу.

        – А вот этого не надо, – женщина быстро и в то же время нежно притронулась ладонями к его плечам. – Двигаться нам еще рано. Меня зовут Нино.  Я – врач. И мой муж Валерий – тоже. Вы у нас дома. Вот мы вас немного подлечим, тогда и разомнете свои мышцы. А пока заживает ваше плечо, нога и голова, надо лежать  и набираться сил.

         На ней были серый свитер, потертые синие джинсы. Ни белого халата, ни шапочки. Но одно то, что женщина сказала «нам еще рано», а не «вам» свидетельствовало о принадлежности к медицинскому сословию надежнее диплома. Это Разин отметил. Но отметил также, что на вопрос «где же я?» определенного  ответа так и не получил.

        – Доктор, а что со мной?

        – Люди, которые вас привезли, сказали, что, видимо, краем   лавины вас зацепило. И, надо сказать,  вы – очень везучий человек,  лавина в этих местах – не шутка, -  улыбнулась женщина и снова поднесла к его губам чашечку с какой-то жидкостью. – Давайте мы выпьем еще вот это, и  отдохнем. Для вас сейчас главное – покой.

        – А что за люди? Почему оставили?

        – Да наши, наши люди, – улыбнулась Нино. – И хорошо, что быстро довезли. Обошлось без обморожения. А куда ж они  вас в таком состоянии еще-то могли отвезти? В больницу что ли? Так это далеко, а в ближайшем медпункте только фельдшер. Вот чуть окрепните, тогда – да.

       «Наши»… Вот «наши» бы как раз так не поступили – успел еще с усмешкой подумать Разин и снова погрузился в сон.

 

        – Доброе утро! – услышал он, снова открыв глаза. Теперь его собеседником был тот самый мужчина с черной бородкой, который и вызвал у него тревожные мысли о похищении.

        Да, телосложение у него поистине было атлетическое. Да и здоровье, судя по нежно-розовому румянцу,  отменное. Он сидел рядом с его кроватью и мерил пульс на запястье. Шапочки войлочной уже нет. Глаза добродушные, даже веселые. Легкий внимательный прищур.

       – Как наши дела? Чувствуется, получше. Скоро можно будет и в больничку перекочевать. Вы меня хорошо видите, отчетливо? Последите-ка за пальцем!

       Разин попытался было кивнуть, но тут же охнул от боли, теперь уже в затылке. Но глазами за пальцем все же поводил.

       – Стоп, стоп, стоп. Головой-то вы здорово приложились. Двигаться пока не стоит. Если тяжело говорить, можете мне отвечать только глазами.  «Да» – просто прикройте веки.  На затылке у вас пока еще обширная гематомка. Но гематома гематомой – еще несколько компрессов и пройдет. Главное, чтобы позвоночник был цел, и внутри был порядок. Хорошо хоть  обморозиться сильно не успели. Но не все травмы без рентгена обнаружишь. Лавина – это, вещь опасная и непредсказуемая, как у нас  говорят, это тигр в овечьей шкуре.

       Почему-то именно произношение слов «гематома», «лавина» («гамарджоба», «лаваш»?) окончательно убедило Разина, что перед ним грузин. «Но как же это он попал в Грузию? Как переправили через границу? Да как-как?! На себя пеняй! Это все демократия, гуманная забота о личном составе, об армейской реформе, о правах и удобствах. Построили вот две комфортабельные заставы с мониторами, с бассейнами, с интернетом и сауной. Набрали румяных контрактников. Ну и кому  охота на мороз выходить? Какие на хрен дозоры? Аббревиатура «КСП» у них, небось, только с Андреем Макаревичем ассоциацию вызывает».

       Раздражение от глупости и беспомощности своего положения уже медленной тяжелой волной накатывало на Разина. Он злился не только на это положение, но и на свое состояние, злился на саму свою бессильную злость. «Пора, пора взять себя в руки».

      – Доктор, говорить я могу, – с трудом переваливая язык, стремящийся прилипнуть к  сухому небу, ответил Разин и попросил пить.

        В руке врача появилась уже знакомая чашка с трубочкой. А во рту столь же знакомый пряный вкус.

        Заметив немой вопрос в глазах пациента, врач поспешил его успокоить:

       – Это очень хороший отвар. Росторопша и пион. Укрепляющий,  восстанавливающий силы, тонизирующий. В общем – то, что нужно, и никакой химии, никаких побочных эффектов. Как говаривал еще великий Авиценна, три оружия есть у врача: слово, растение, нож.

        И улыбнувшись, добавил:

         – По сути ничего не изменилось. Разве что ножей с тех пор на планете стало больше, а растений меньше.

        Афоризм Авиценны как-то не добавлял оптимизма, у его средневековых соотечественников Медичи, тоже, кстати, фамилия напоминает о медицине,  арсенал был похожий – заговорить, а потом отравить продуктом какого-нибудь растения или попросту зарезать. Почему-то вспомнился эпизод из знаменитой «Кавказской пленницы» – «Бамбарбия киркуду...» И впервые вспомнился как-то без энтузиазма.

        В это время к ним подошла Нино:

        – Вы его слушайте, слушайте. Валера – не просто доктор, а еще и доктор медицинских наук.

         Снова информация к размышлению. «За ним ухаживает грузин, доктор медицинских наук. Для ЦКБ – это было бы нормально. Но где он и где «Кремлевка»? А вот доктор наук  в горной хижине  абы кого не лечит. Тем более, здесь, на Кавказе. Значит, им известно, что он – президент. Впрочем, им самим, может быть, и нет. Только тем, кто за ними стоит. При этом они не дали знать о его месте нахождения российской стороне. А прошло уже, по меньшей мере,  несколько дней. Ведут переговоры? Но ведь им надо доказать, что я жив. Они должны сфотографировать меня со свежей газетой.  А по газете я пойму, где я. Хотя, может, уже фотографировали, пока был без сознания. Нет, вряд ли. Тогда бы побрили хотя бы. И потом кому нужна фотография недвижного перебинтованного тела, с закрытыми глазами? От этой мысли стало еще больше не по себе.   Нет. Все еще будет. Выгадывают время. Ищут надежный контакт. Может быть, может быть…

        Пытаться что-то выяснить у врачей – бессмысленно. Их задача только его здоровье и безопасность. Они, может, и неплохие люди. Их наняли парой, с женой, чтобы ни у кого не возникло лишних вопросов об их внезапном отъезде – к примеру, предложили выгодную работу или еще проще – горящая путевка на Мальдивы. Наверняка, им запрещено говорить на эти темы. Их запугали, заплатили. Их охраняют, контролируют каждый шаг. Скорее всего, где-то здесь видеокамера. Где? На стенах столько всяких раритетов. Хоть вон в том роге спрячь, хоть в тех старинных гуслях… Интересно, какой звук у этих струн?

       С годами у него появилась досада на то, что в детстве не научился игре на фортепьяно. Мать этого очень хотела. Месяц проходил он с коричневой нотной папкой на витом шнурочке. Месяц выдерживал издевательства соседних парней. А потом пошел в секцию самбо. Но наиграть кое-какой мотивчик на фортепьяно все-таки мог.  Даже сейчас он не сдержал улыбки, вспомнив, как еще задолго до президентства был на приеме общества германо-российской дружбы в каком-то старинном саксонском замке. Их провели в рыцарский зал и там ненадолго оставили. Сергей увидел в углу старый инструмент, решил скоротать время, а заодно и продемонстрировать культуру, поднял крышку и наиграл одним пальчиком «С чего начинается родина». Одна пожелтевшая клавиша рождала особенно фальшивый дребезжащий звук, по ней приходилось ударять чуть сильнее. Он оглянулся на хозяев и вместо одобряющих улыбок увидел ужас в их глазах. Родина для него чуть было не началась раньше запланированного. Оказывается, на этом клавесине за последние два  столетия играл только советский офицер, чья рота в сорок пятом штурмом брала замок. «А зачем он тогда стоит?» -  этот вопрос впервые пошатнул в нем веру в рациональность немцев. Но заодно  этот случай научил без особой нужды не трогать старинные вещи. Вот такие, как висящие перед ним гусли. Тогда опытный шеф его сумел отмазать перед высоким начальством оригинальным тезисом, что германская земля традиционно пробуждает музыкальные способности в русском человеке.

      «Значит, говоришь, три оружия, – вернулся он от воспоминаний к реальности. -  Попробую все же выбрать из них то, которое ближе мне профессионально – слово. Всплыли в памяти слова любимого им в юности Хемингуэя: «Человек с возрастом становится не мудрее, но осторожнее».

       – Доктор, так что же все-таки со мной произошло?

       – Просто «казус нивиум», как это называли римляне.

       – Снежный казус…

       – О, да вам знакома латынь? Уж не коллеги ли мы часом?

       Чего он играет? Ведь прекрасно же знает… Или все-таки не играет, не знает? Актер и врач в одном лице? Да ладно, вот его, Разина, и не знает!? Ни газет не читает, ни журналов, ни телевизора не смотрит доктор наук?! А, впрочем, если это игра, то поддержим ее, если нет, то тем более. Не надо спешить, надо разобраться. В конце концов, в журналах «Хирургия» или «Акушерство и гинекология» портретов президента действительно пока не публикуют. Да, наверное, и слава Богу, иначе как кишками наружу там людей и не изображают. Кстати, и снаружи-то выглядит он сейчас, надо думать, не лучшим образом. Будем действовать аккуратнее, намеками.

         – «Казус», доктор, ближе юристам.

         – Ах да, я и забыл еще одну профессию наследников мудрого Рима. Правда, для медиков это наследство естественно, буднично и даже злободневно, жизненно необходимо. А для юристов, простите, всего лишь кастовая, ритуальная принадлежность, так сказать, геральдика, лионское кружево к джинсовой мантии.

         -  Вы так не любите юристов?

         – Да, я не вижу в них того романтического идеала, который можно любить без взаимности. – Он нарочито акцентировал эту фразу движением подбородка.       -  А разве они кого-то любят? Или служат истине, справедливости?

         Тон Валерия стал не по-врачебному резок, даже желваки на скулах чуть обозначились. «Был под судом? Сидел? Лишился работы? Ушел в горы к бандитам? Надо быть поаккуратнее. Если он замкнется, с ним закроется и этот скудный канал информации».

       -   Люди разные бывают…

       – Бывают. Только есть профессии, где эскорт-услуги нынче составляют почти сто процентов. Они ведь сознательно выбрали деятельность, надобность которой сегодня формулируется предельно просто – как бы позаконнее сделать незаконное.

       Валерий, кажется, и сам понял, что перегнул:

       – Ну да ладно, это все не про вас – любой лежачий, даже юрист, уже по определению никак не может относиться к эскорту.

       Он улыбнулся и добавил:

       – Вам говорить, да и слушать, много пока не стоит. Выздоровеете, поговорим.

      – Доктор, а нельзя ли телевизор посмотреть, новости хотя бы? – на всякий случай решил спросить Разин.

      - А вы верите, что они еще случаются? Или боитесь, что без вас мир перевернется? – его губы изобразили подобие улыбки. – Так вот, могу вас успокоить – мир и так аккуратно переворачивается каждые сутки.

        Видимо, досада слишком явно обнаружилась на лице Разина.

      – Ну, расстраиваться вам и вовсе не полезно. – Он миролюбиво прикоснулся к плечу больного. -  Так и быть, завтра перенесем к вам это окно в мир и щель в войну. Мы с Нино все равно его редко включаем. Куда приятнее посмотреть старые добрые фильмы.

      Так что дождитесь уж до завтра. За ночь еще немного подбодритесь.

      И уже остановившись у двери, повернулся, поднял указательный палец:

     – Хотя я посоветовал бы вам на первых порах аквариум с рыбками. Он и успокаивает, и отвлекает. Кстати, японцы, например, держат аквариумы не только в терапевтических целях, по поведению рыб можно предугадывать колебания земной коры, предупреждать землетрясения. Телевизионные прогнозы ошибаются чаще. Может, и лавины они предсказывают. Собаки вот чуют…

     При этих словах больной вдруг резко повернул голову:

     – Доктор, а собаку рядом со мной не нашли?

     -  Какую собаку? Нет, про собаку мне ничего не известно.   Ну, да ладно, поговорили и будет. Вам сейчас может помочь не столько профессионал-целитель, сколько божественный дилетант Морфей. Отдыхайте.

     С этими словами Валерий вышел из комнаты.

      «Что? Взял тайм-аут? Хочет получить разрешение у хозяев? Принесут телевизор, но с программами на грузинском языке? Или вообще скажут, что антенна сюда не дотягивается, и заменят-таки телевизор на рыбок?.. И где же, где же все-таки Тони, в последнюю минуту он, кажется, был на поводке…»

     Наверное, в лекарствах присутствовало какое-то снотворное или успокаивающее. Не прошло и трех минут, как Сергей снова окунулся в тягучие сновидения.

      Теперь ему почему-то казалось, что он по-прежнему студент юрфака. Вокруг галдящие однокурсники. Причем, не нынешние олигархи и прокуроры, а те тощие студенты, стреляющие мелочь на кефир и сдающие пустые бутылки из-под него. Сессия закончилась, а он, Разин, почему-то все никак не может сдать  «хвосты» и его   грозят отчислить или перевести на заочное. Это бы еще ничего, только грозит ему доцент Колобков, нынешний глава его же администрации.  Учился он действительно на том  же юридическом факультете, только  значительно позже. И от этого душу щемило невыносимое отчаянье.