Медленный свет
18+ Осторожно, текст содержит ненормативную лексику.
1.
Вот уже с час Челданова (она же Челда) поджидала некоего Никанора, который обещал подойти к двум. Так странно он позвонил на мобильный (а перед этим написал на имейл), сказал, что ему совсем неинтересно ее лицо, нагло рассмеялся, как-то неудачно пошутил о том, то современная жизнь – не более, чем подвешивание и растягивание, нескончаемый финал, то бишь жизнь после конца, и предложил встретиться, в сценарии, видите ли, собственный замок, два катера, один из которых реактивный, на водометной турбине мощностью в триста лошадиных сил, словом, полный бред, очевидный розыгрыш и такой знакомый голос, мучительно знакомый, который никак не удается распознать, кто же говорит, что за лицо у говорящего, ну да, только и видишь насмешливые морщинки у глаз, что остается только разозлиться, ну, ну, Челда, приготовься к встрече, тем более, что называются солидные рекомендации, тот же Пруст, фон Триер, Гаррель, мерзавец, конечно, неплохо образован, даже если он и из тех толстяков, которым нужна только красивая п…зда, послать его на три буквы, пообещать встретиться и не прийти, наказать сразу инкогнито, или все же прийти и отхлестать по щекам за самозванство, но куда же меня несет (Челданова, куда тебя несет?), ведь цель встречи сугубо деловая, так сказать, рабочая. Он просто хочет предложить ей выгодную роль, он ищет начитанную выпускницу и тщательно изучает аккаунты, тем более что студия солидная, иностранная, название при встрече, хотя это, конечно, можно рассматривать и как повод для знакомства. А скорее как некую провокацию, это, скорее всего, Андрей, охотящийся за ней Андрей, в очередной раз для безопасности называющий себя Никанором, ну хорошо. Андрей, ну, держись, Андрей…
И она почему-то пришла на час раньше. Шла, шла и пришла, хотя хотела заехать в магазин за туфлями и не заехала, на метро, да, не заехала, а пошла пешком, прошла мимо, и пришла, как будто шла, шагала на месте.
В последнее время (после развода прошло уже два года) Челда сидела без работы, лежала без работы, спала, ела, читала, смотрела кино и, увы, по-прежнему, много пила, в основном «бордо», но лучше испанское, «риоха», например, «темпранильо», а если не жалко денег (да все равно кончатся), то и «резерва», но в любом случае только красное (ну белое же – брр-рр…).
В кафе, разумеется, никто не пришел, на душе стало еще гаже, и Челда с отвращения накачалась так, что еле стояла, как говорится, на ногах, и какие-то подозрительные типы в полосатых панталонах и с торчащими напудренными носами все предлагали ей ее проводить, меня проводить, тебя, да не тебя, а вас, ну хорошо, конечно же, вас, мы вызовем такси, и оно доставит нас до места назначения в целости и сохранности, а почему не желтое и без шашечек, да потому что «убер», какой еще, блин, «убер»? ну «убер», самое дешевое, некуда дешевле, да пошли вы с вашим некуда дешевле, я лучше сама доеду на метро, но вы же, пардон, не стоите на ногах, да пошел ты на х…й, м…дак, козел е…аный, вали отсюда, я ща полицию, я ща баллончиком!..
Челда уже мчалась, подпрыгивала и гремела в перевернутом вагоне метро, где-то на потолке, она сидела или лежала напротив негра, нагло разглядывающего ее, выпученные белые зенки, влажные от вожделения, гад, фантомас, ну прямо жаждет изнасиловать, да все они скоты – белые, красные, желтые, черные – нубийцы, китайцы, волки, зайцы… а вот как жениться, так это как х…й собачий пососать, а мне уже скоро тридцать, год без мужчины, да пошел ты, кукла негритянская, ты же Пруста не читал, Ноэ, Гарреля не смотрел, что ты можешь знать о любви?..
Еще, в полбеды, был троллейбус под звездами, чертил Большую Медведицу пантографами, скакал сорванными с проводов и плакал, ударял, бил, словно двумя костылями, по Кассиопеям, и подобно тому, как дрожали в долине светляки, как пели комары ночные, когда авиалайнер заворачивал и щекой ложился на ласковое свое крыло, города, да, города, да, Бомбей, или не Бомбей, когда прилетаешь обратно из путешествия, ночное ожерелье из огней, а троллейбус, с…ка, все мчит куда-то и мчит, и я-то в нем одна…
Челда, впрочем, уже раздевалась, баю-бай, и значит была кровать, и значит, слава Богу, дома, из Домодедова, Домобабова, м-мм, неплохо нажралась, а негр-то уже приготовился, собака, ну что, не захотел жениться, гад, жениться по полной, ну чего уставился, м…дак, ауфидерзейн, зенки, ща, говорю выдавлю… И Челда уже окончательно раздевалась, стягивала трусики ажурные, слегка запутавшись пальцами в них, ног, да, ног, зацепила, блин, ноготками, слава Богу, не порвала, и просто на х…й отбросила, скатывая стопами, как в ладошках, за край кровати отбросила Челда трусики свои и залезла, заползла голая, такая, под одеяло, как змеюга, и накрыло сверху прохладное белое, и как будто, было это даже и не одеяло, а Одеял, легкий такой Одеял, высокий, как бриз, да, бриз, легкий такой, на парусах, на тонких батистовых, без ажура, и мачта золотистая, и блики солнца...
Проснулась Челданова поздно. Лезла квадратная головная боль. Квадрат, черный такой, распирал, выворачивал изнутри виски. Малевич усмехался, ел, закусывал, запивал, пробовал активированный уголь, но ничего, конечно, не помогало, даже два пальца, даже три, в рот, да, в рот, Челда корчилась до фиолетовых, но черный квадрат вылезать не хотел, собака Малевич упрямо держался за подрамник лобных долей, и вес, скорость и направление движения… не-вы-носи-и-имо… о, невыно-оси-имо… не заботясь, ни о форме, ни о содержании, как будто на солнечное, на невинное, такое невыносимо прекрасное и голубое утро, с растущей на подоконнике геранью, что те, кто когда-то плакали и утешались, и утирали слезы ладошками, и дышали тихо, или даже и не дышали, дышать боялись, как бы не вспугнуть, да, не вспугнуть явленное, и лишь мгновенно исчезали и рассеивались, как будто ничего и никого, и никогда…
Наконец подействовал анальгин, третья или четвертая таблетка, как бы не отравиться, а все равно, лишь бы так чудовищно не раскалывалась голова от лезшего и лезшего квадрата, проверить бы надо электронную почту, какой Никанор? какой на х…й Никанор? плевать на Никанора! просто я каждое утро начинаю с проверки имейлов, лайков и прочая. Да, все, как всегда, полное г…вно, одно и то же, довольные рожи, селфи на курортах, кошечки, собачки, цветы, грибы, испражнения в остроумии, дешевые перепосты, и, конечно же, лайки, стрелки, белки и прочая дрянь, ты мне, а я тебе, экономика, экстаз лайков, о, Бодрийяр твою мать, выскочить по ссылке, засерфить дальше, с сайта на сайт, Челда хотела, было, уже закрыть (а Никанор, гад, так и не написал), и вдруг ее вынесло, ну, да, сайт как сайт, разве что какие-то упыри в резиновых масках, грязные сапоги и… уже разворачивалось видео… б-рр-р, неопрятный какой-то туннель, и на каких-то изумрудных крюках подвешивают изумительно красивую женщину… Дрожала, как лепесток, подвешивали голую, именно что голую, беззащитную, крюки цеплялись за уже застегнутые браслеты, на щиколотках и на запястьях, мрачные упыри нажимали на кнопочки, гремели цепи, и обнаженное тело растягивалось поперек, да, словно бы поперек прозрачного и безразличного воздуха, и возносилось высоко, под самый свод, где вместо звезд сияли бессовестно обнаженные кабели, сияли медные, сияли стальные, и тихо гудело напряжение высокого тока, и дрожала голая и мучилась голая, и высвечивали голую монокли прожекторов, нагло рассматривали и жевали, как гинекологи, испуская изумительный и фотонный, и были скрыты острые жала, и сквозь слезы уже проглядывало лицо, и был озарен лик, озарено было лицо невыносимым, как будто это и было признание, стыд, да, стыд, под долгой пыткой, да, под долгой, неподвижной и неумолимо и незаметно растягивающей… Челда не могла оторваться, зрелище слез и стыда, оторваться от тихого пламени…
Щелкнуло. Монитор погас. Челданова замерла. Наконец, осознала - «вырубили электричество!» Дернулась, вдела ногами наугад, тапочки перепутала, левая на правую и наоборот.
«В коридоре, конечно, темно, но… - сверкнуло ярким, логическим. - Пробки нажать!»
Челда решила выйти к щитку. Но была она голая. И накинув на голое - пальто, она решила открыть пассатижами, нащелкать тумблерами наугад, включить среди других квартир свою, квартиру Челды. Она открыла входную дверь...
И – огромная возникла корзина роз, и – уже плыла, проплывала вдоль кафеля. И - белело вставленное запиской:
От Никанора
2.
Когда аббатство становится ближе, и когда близятся, приближаются наши желания, и «так хочу» становится «так должно быть», когда и река По, и река Миссисипи, и другие широкие реки, высокие берега, замок на той стороне, обитель с надписью над воротами…
«Но откуда он может знать мой адрес?»
Была уже ночь, был уже вечер, день, снова утро, снег, ветер, зеленая листва, солнце, лед, дождь, прохладные ливни касались сухими пальцами ее горячих щек, и кто-то шептал, рассказывал, наколдовывал в трубку, смеялся, пел, что ты, конечно же, все себе, как всегда придумываешь, Челда, Челданова, ты все придумываешь себе, и нет никаких роз, никакой корзины, никакой записки, нет ничего, никого, и это по-прежнему твоя пустыня, и в пустыне просто погас свет, в пустыне просто вырубилось электричество…
Настроение не то, чтобы портилось, а… И уже как будто хотела рассказать о себе сама жизнь. Как она есть. Что есть образ и что есть реальность. Попробуй, расскажи о разломах, расскажи о разрывах, об иллюзиях, об алкоголизме или пока еще только пьянстве, расскажи кому-то, кому? Прусту? Гаррелю? о вездесущности времени?..
Которое то останавливается, то неумолимо тащит все дальше, образуя узор - непрерывный, рваный - на любых обстоятельствах, на любых ошибках, веселый, или грустный, смешной, а то такой мучительно никакой, что хочется выпасть в окно, лететь без времени по траектории, как будто бред может спасти… Или так кто-то по-прежнему ищет кого-то, чтобы стать кем-то? но кем? или чем? так действие подчас наугад ищет сюжет, так события хотят произойти, так кто-то прислушивается (Челданова – ты?), словно какое-то слово, выхваченное наугад… может спасти.
Слово может спасти.
Никанор, он мог бы сказать. Что-то, что еще открыто всем ветрам. Что и мое имя. Что я не Челда какая-то, как написала зачем-то в аккаунте. Кличка, блин, как у собаки.
Чего я жду?
Из ожиданий соткана жизнь, в которой не происходит ничего.
Когда-то выскочила замуж, от этого мало что изменилось, семейная жизнь оказалась колесами при инвалидной коляске, иллюзией передвижения, ежедневными обязанностями, ну, разве что постель…
Интересное слово постель.
Еще интереснее работа.
Но почему-то не спасает ни то, ни другое.
Гораздо глубже, там, где ничего нет, и где и не должно ничего быть, догадываешься, что понять что-либо в этой жизни невозможно.
Стальные челюсти тащат на вечную кухню, где приготавливается вечный человеческий обед. Сырые кусочки свежего и честолюбивого бросаются в неумолимо бурлящее, в подсоленное, добавляется черненького, кружочки славненького имбиря… скоро наварится бульон, снимется пена, и кто-то съест, время бежит незаметно, но быстро, а любая из банальностей происходит сама по себе. Пора чистить лук и морковь. И смотреть не Гарреля. И читать не Пруста. Зачем ты учил меня времени? Оно даже не бежит, а летит. Оно летит мимо, и – не обретается. А я все пыталась обрести.. Эти твои медленные описания, белые и розовые цветы, боярышник, цветы, которые ты сравнивал то со сливками, то с вареньем… Зачем ты писал о любви? Я ждала ее всю жизнь… Я продолжаю ждать… Потому что в любви, в каждой любви, как ты научил меня, повторяется прежняя, и что она может начаться и с середины, просто с разговора - о фильме, о книге. А постель, желание, может прийти и потом…
Челданова, ты все знаешь.
О себе.
И это «все» ничему тебя так и не научило. Твой брак ничему тебя не научил. Ты беззащитна перед жизнью.
Так рано или поздно появляется твой сюжет.
Да, это была ты в туннеле.
Под высоковольтными проводами.
Распятая на крюках.
Разорванная на части.
Мерзкая, как собака.
Какая-то Челда...
Она упала на постель и заплакала.
3.
Никанор посмотрел в окно.
Он проходил мимо во второй раз, не решаясь войти. Да, это была она. И она была похожа на свою фотографию в фейсбуке. Она ждала его, Никанора. Сидела одна, лицом к окну, глядя сквозь стекло. Черная рама. Рама, да, черная, и двухметровое прозрачное стекло, за которым кто-то (а это я, Никанор) проходит во второй раз. Но Челда смотрит поверх Никанора. Для нее нет лиц – а только троллейбусные провода. Троллейбусный ток. Высокое напряжение. Вот и остается только выпивка, сигареты…
Он посмотрел в лицо женщины.
Он знал, что она его ждет.
Он должен войти.
Она похожа на свою фотографию.
Как будто смотрит фильм.
Сидит, курит, пьет.
Маленькими глотками.
Да, как будто смотрит.
Или это кино ей себя показывает.
Где я, Никанор, – с той стороны.
Экрана, да, экрана.
Я вижу ее лицо.
А она даже и не догадывается.
А какая разница?
Разбить стекло, влезть, порезавшись.
Гильотинный скол.
Кровь на щеке.
Чей-то крик.
Застывший официант.
Ее изумленный взгляд.
Сказать:
Я Никанор.
Но он прошел мимо, сел на троллейбус, высокие провода, движение реостата, и уже - эскалатор, метро… Где непрерывность глагола? Набор существительных. И чего-то, самого-самого, по-прежнему нет.
Как обычно Никанор найдет себя в своей комнате. Опять в своей комнате. Странное пространство, где только и можно быть собой.
Но тогда зачем?
Он снимает носки. Это черные носки. Он шевелит пальцами. На фалангах, ближе к ногтям, светлые редкие волоски - еле видны. Это пальцы ног. Пальцы, отделенные от разума. Они ощущают холод или тепло. Испытывают боль. Никанор смотрит на свои пальцы. Сверху. Как безрукий пианист. Время аттракционов, время экстравагантностей. Зарабатывать неплохие деньги, играя пальцами ног. На Лобном месте…
Я просто не знал, что делать дальше.
Бессмысленно продолжать.
Продолжаться должно само.
Скорее всего, у меня просто не было сил.
Силы мои иссякли.
Или я не поверил?
Я мог бы войти.
Не обязательно разбивать стекло.
Но какая разница?
Постель привязывает.
А Пруст, Делез, фон Триер, Гаррель – просто для разговора.
Потратить время.
А не обрести.
Постель.
Надо же так назвать аккаунт – Челда какая-то, как собака… и в этих мнимостях, в которых я живу, иллюзия, что она меня может спасти? и что и я могу кого-то спасти? как карлик, ставящий из себя принца, два катера - ах, как остроумно, кино, пальцы ног, а если бы не было и ног? чем играть? по-прежнему, на Лобном месте? у всех на виду, перед Собором Василия…
Эти странности, как сети, в которые ловят рыбаков. А моря по-прежнему нет. Но ведь когда-то было. И отражения как будто совпадали. Как будто не было границы. А рыбаки по-прежнему забрасывают высоко, забрасывая низко. И это звезды ловят рыбаков.
Вот почему опять стекло, за которым вечер, день, утро и снова вечер. Последовательность причин, которым давно уже нет дела до своих следствий. Зачем снова бередить раны, пробуждать? Высокомерная ставка – в самый последний момент. А ведь можно было войти. Непрерывность глаголов. Подойти к столику и сказать.
4.
- Здравствуйте.
- Вы Никанор?
- Да. А вы Челда?
- На самом деле меня зовут Мария.
- Здравствуйте, Мария.
- Здравствуйте, Никанор.
- …
- Вы меня видели с той стороны?
- Я два раза проходил.
- Не решались войти?
- Боялся пересечь границу.
- Какую?
- Ну, как бы это сказать… экрана.
- А я и в самом деле хотела играть в кино.
- Интересно, какую роль?
- Разные роли.
- Но все же – грустные или веселые?
- Не знаю… Когда как.
- Увы, образ никогда не догонит реальности.
- Но почему?
- Свет… который всегда опаздывает.
- Но ведь вы все-таки пришли.
- Да… Я пришел сюда на следующий день.
- Ошибка.
- Нет, это не ошибка… Не то слово… Как бы сказать… Чтобы не прозвучало высокопарно… Ну, наверное… вы… ваш образ… как свет, который приходит от далеких звезд…
- …которых давно уже нет.
- Медленный свет.
- А ведь когда-то скорость его была бесконечна.
- Тогда миром еще правил Бог.
- Но потом.
- Наверное, Ему стало скучно.
- И свет.
- Да, именно с тех пор.
- Его скорость стала...
- Да, свет перестал успевать.
- Доносить образы…
- Того, что есть на самом деле.
- Но если бы свет был милосерднее…
- Он позволил бы мне увидеть.
- Что меня уже нет.
- Что нас уже нет.
- И что каждый по-прежнему стоит перед своим окном.
- Как призрачная звезда.
Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы