Проза

«…Здравствуй, племя, младое, незнакомое!»

Неделей раньше такие же неожиданные события происходили в жизни инспектора ЦК КПСС Семена Федоровича Уклеева. В отличие от Макарова, тот мечтал избавиться от всех контактов с талантливыми людьми.

Однако утром его вызвал к себе в кабинет член Политбюро, носивший кличку Ходок, и стал читать наизусть стихи Пушкина:

Прочитав это, Ходок добавил:

– Ты курируешь журнал «Советская деревня» и хорошо знаешь литературных извращенцев.

И надолго замолчал.

«Значит, надо менять состав извращенцев в «Советской деревне», – решил Уклеев, – здравствуй племя, младое незнакомое!»

Но задание было иным. Помолчав, Ходок сказал:

– Говорю одному тебе. Ты знаешь секретаря ЦК КПСС Горячева, понял, а? Мы начали готовить доклад для будущего партийного съезда. Раздел о культуре могут поручить сделать горячевским извращенцам из Союза писателей СССР. Собери-ка к вечеру мне этот раздел, причем в один абзац, понял меня, мужичонко задрипанный, а?

Уклеева, как пушинку, вынесло из кабинета Ходока. Потом, сидя за своим письменным столом, он вспоминал стихи Пушкина, а думал о своей судьбе. Ходок начинал работать в ЦК партии еще при Сталине. Горячев – самый молодой сподвижник генсека Ивана Бравого. Уклеев тосковал.

Он вспомнил, что нужно писать доклад, раздел о культуре. Что там дальше в стихотворении «Вновь я посетил»?

А, «перерастешь моих знакомцев и старую главу их заслонишь»! Значит, в стране в целом будет меняться состав извращенцев (почему, интересно, Ходок деятелей искусства назвал извращенцами?). Давненько такого не было. А раньше – то и дело! Сначала сожгли на свалках книги многих рабов Сталина. «Старую главу их» заслонили хрущевцы. Но и тех книг-фаворитов уже нет! «Переросли моих знакомцев», в свою очередь, книги, герои которых говорят теперь справками из докладов Ивана Бравого! Одна пустота в этих книгах! Но разве эта пустота чем-нибудь отличается от хрущевской, а та – от сталинской? «Они все те же, все тот же их, знакомый уху шорох». И у нового «племени младого» будет знакомый уху шорох. Одна пустота! И опять старые будут сожжены, а на их место на библиотечных полках поставят новых извращенцев. «У нас есть настоящие достижения» – вспомнилась Уклееву фраза из доклада Ивана Бравого на предыдущем съезде. И в докладах ведь один и тот же «знакомый уху шорох». Это-то и хорошо!

Уклеев разложил по столу все съездовские доклады генсека. К вечеру он написал вот какой абзац: «В советском искусстве поднимается новая приливная волна, есть настоящие достижения. В творчестве наших мастеров по-прежнему звучат высокие революционные мотивы. Образы Маркса, Энгельса, Ленина, многих пламенных революционеров, героическая история Родины вдохновляют их на создание новых интересных работ в самых различных видах искусства».

Текст тут же отпечатали машинистки ЦК КПСС. Ходок сразу же поехал с этим абзацем на квартиру к генеральному секретарю. Ходок знал Ивана Бравого и поэтому отдал текст, сказав: «Это нам инспектор Уклеев написал» – и увидел, как неприязненно поморщился генсек, услышав фамилию. Потом Иван Бравый пробежал глазами текст – и тут же уснул. Челядь отнесла хозяина в постель.

Ходок ничем не рисковал. Уклеева можно было в любой момент выгнать, чтобы остаться при Иване Бравом самому!

В полдень Ходока вызвали на дачу генерального секретаря. Приглашены были и Горячев, и руководство Союза писателей СССР. Раздел о культуре для доклада на будущем съезде КПСС решено было обсуждать в дачном банкетном зале. Впрочем, все обсуждение свелось к единственной реплике Ивана Бравого. Обернувшись к Горячеву и показывая рукой на Ходока, тот сказал:

– Не слушайте вы этих засранцев, этих мужичков задрипанных. У них только город гнетет деревню, только это на уме. А Сталин таланты слушал. Помню, он говорил: в стране есть настоящие таланты. А теперь я сам – талант настоящий. Давайте выпивать, товарищи.

Сказал – а дальше молчал. Долго звучали писательские тосты, горячевские хохмы. Ходок, как и генсек, молча пил и ел. Он знал друга-генсека.

Приехав после банкета в ЦК, Ходок в тексте Уклеева исправил только одно слово. Было – «достижения», стало – «таланты». И теперь первое предложение раздела о культуре звучало так: «В советском искусстве поднимается новая приливная волна, есть настоящие таланты». Текст заново отпечатали. Ходок подождал до вечера. Он знал наизусть привычки Ивана Бравого. Ходока в своей квартире тот принимал только вечером. Отдавая генсеку новый текст, Ходок в этот раз первое предложение прочитал наизусть, начал и второе читать...

– Вижу, есть у нас настоящие достижения, - перебил друга Иван Бравый и пробежал глазами листочек с текстом. – Я подписываю раздел о культуре. Считаю, что он у меня готов!

Поставил резолюцию – и тут же уснул.

Обрадованный Ходок поздно ночью обзвонил всех своих приближенных в СССР, начав с первого секретаря Переславльского обкома партии, и продиктовал им готовый текст раздела о культуре в докладе генерального секретаря ЦК КПСС на будущем партийном съезде. Друзья первыми должны узнавать новые веяния в политике.

Утром Ходок произнес речь перед Уклеевым – как потом оказалось, последнюю:

– Говорю тебе одному. Люди будут делать, что мы с тобой хотим, или в глотки друг другу вцепятся на гражданской войне. Из этих двух зол я выбираю меньшее, а Горячев – большее. Мы с генсеком вчера победили Горячева. Пока Бравый жив, ты будешь работать в ЦК КПСС инспектором.

У вас, уклеевых, обреченность на балаган. Я не знаю, с чего она началась, но вы, уклеевы, обязаны создавать и создавать одни и те же «Галереи искусств». Представь себе, на стене – картина Рубенса, обнаженная женщина. Кстати, это так любит Иван Бравый. Но вернемся к галерее. Все время там рядом с картиной Рубенса совершают групповые непотребства с живыми обнаженными женщинами половые извращенцы. Над всем этим вы, уклеевы, и размещаете вывеску: «Галерея искусств». Половых извращенцев посетители обязаны называть «советскими рубенсами». Это и есть наши, а не от Бога, таланты. И посетители в своей личной жизни обязаны делать то же самое, что и наши таланты, и забывать о настоящем Рубенсе. Только такая «Галерея искусств» и заставляет народ превозносить до небес вас, уклеевых, мужичков задрипанных.

А Горячев хочет повернуть картину Рубенса содержанием к стене. А его извращенцы после этого будут орать: мы сами - настоящие таланты, мы сами – настоящие Рубенсы... Но так уже было!

В свое время Сталин, увидев, что такие, горячевские, галереи остались без посетителей, а люди готовы вот-вот начать очередную гражданскую войну и вцепиться друг другу в глотки, повернул таланты Божьи опять лицом к народу: начиная с 30-х годов, в школах стали изучать классику, от Пушкина до Чехова, в музеях опять вывесили айвазовских да рубенсов с врубелями. И люди опять пошли в галереи ваши, уклеевские, и стали спокойно знакомиться с произведениями «фаддеевых-михалковых-извращенцев», и гражданских войн с тех пор не было. Будешь работать или как?

Уклеева, словно пушинку, вынесло из кабинета Ходока. Он тосковал. Ему опять предстояло контактировать с настоящими талантами. Доколе?

Ходок умер еще до съезда КПСС. На съезде Горячеву передали все обязанности Ходока, избрав к тому же членом Политбюро. Своего подчиненного Уклеева Горячев не замечал. Но став генеральным секретарем ЦК КПСС - вспомнил. Уклеев без объяснений был отправлен на понижение: главным редактором журнала «Советская деревня».

Уклеев так и не узнал, с чего началась обреченность на балаган. Горячев не помнил о реальном Сталине.

Но вернемся в 1980-й год, в Переславль. Утром, после звонка Ходока, первый секретарь Переславльского обкома КПСС явился в редакцию. На планерку собрали всех до одного сотрудников.

– Надо писать талантливо, – заявил первый секретарь обкома КПСС. – Пишите хоть о лесе и рыбалке – знаменитые люди в СССР любят отдыхать с удочкой. Помните у Гоголя: редкая птица долетит до середины Днепра. Вот так и пишите - талантливо!

Редактор изумился. Единственное, что смогут теперь сотрудники – это, по его разрешению, говорить друг другу: «Надо писать талантливо!»

А ему как быть?

«Материализовавшаяся фантасмагория – вот что такое газета! – мысленно воскликнул редактор при воспоминании о Гоголе. – В девятнадцатом веке по Петербургу нос чиновника передвигался в мундире статского советника, а у нас язык первого секретаря бродит по Переславльской области с удостоверениями сотрудников моей партийной газеты и в их одеждах. Единственное, на что они способны – это говорить то, что первый секретарь – уже сказал! Но где же я возьму талант? Гоголевские перевоплощения - и у научных, и у культурных работников. Каждый из них – только язык первого секретаря. Но может быть, на мое спасение, писателя Сафина назовут, как всегда, талантом?»

И редактор выговорил с трудом:

– Сафин, Гоголь – для нас примеры, товарищи.

Первый секретарь тут же пошагал к двери конференц-зала, открыл ее, зло посмотрел на бегущего сзади редактора и зло крикнул:

– Доброго вам здоровья, товарищи!

Наедине с редактором первый секретарь сказал:

– Мужичонко задрипанный, ты будешь работать или нет?

Видя редактора замороженным и готовым тут же лишиться должности, первый секретарь добавил:

– Последний раз говорю тебе одному. Вот отпечатанный на машинке раздел о культуре из доклада на предстоящем съезде КПСС. Обрати внимание на слова: «Есть настоящие таланты». Положение наше с тобой очень серьезное. Я хотел тебя на рыбалку пригласить. Помню, ты червей мне всегда помогал на крючок насаживать. Думал я: между поклевками ты с разделом о культуре и познакомился бы. Но, оказывается, ты с Сафиным хочешь поехать на рыбалку, а? Ладно, ладно, мужичонко задрипанный, не трясись, помню я про твоих червей, помню. Положение, последний раз повторяю, серьезное. Мимоходом ознакомь с разделом из доклада извращенцев из областной писательской организации. Только мимоходом, понял, а? У тебя на все про все двое суток. Будешь работать или как?

Посадив в черную «волгу» первого секретаря, редактор на негнущихся ногах, весь холодный и слабый, добрался до конференц-зала. Сотрудники, сидевшие, не шевелясь, показались ему ледяными куклами. Стало жалко себя.

Морозы на русской бюрократической работе такие же лютые, как морозы на русской земле. Без водки не обойтись. В редакции пили очень много. Вот и сейчас в воздухе чувствовался запах перегара. Сотрудники пили до старости. А чуть протрезвев, мертвели и застывали. Вот так сидели и сейчас. С безмерной покорностью сидели. Отключенные, будто замороженные. И так будет день за днем. Ну, какие тут таланты?

С трудом редактор выговорил:

– Мне дали всего два дня на поиски. Нам все равно (если вы – советские журналисты, конечно), что вы будете писать. Делайте, что хотите – хоть о лесе и рыбалке опусы. Но пишите талантливо!

Потом редактор укрылся в своем кабинете. В полдень почта принесла конверт с макаровским «Язем». Посчитав новеллу настоящим шедевром, редактор поступил стандартно – вызвал Алексея и сказал:

– Последний раз говорю тебе одному. Наше положение очень серьезное. Вот по почте грязь прислали, а я обязан ее опубликовать. Рядом с этим «Язем» поставим тебя. Быстро напиши для страницы о малых реках свой материал. Нам с первым секретарем нужны советские таланты, а не эта присланная грязь. Даю тебе срок – до вечера. Будешь работать или как?

«Язя» опубликовали – и первый секретарь тут же пригласил главного редактора газеты на вечернюю рыбалку. В общем, Макарова уже ждали.