Возвращение энергии в лист бумаги...
Эдуард Хвиловский (12/05/2025)
Торжественная ночь
Конец патетики Закона
во славу Страшного суда,
где никого не будет дома
тогда и даже никогда.
Иллюзия больших иллюзий,
правдивых, как и их объём,
не уничтожит ни конфузий,
ни их огромный общий дом.
Безумие победоносно
во всех и смыслах, и делах,
и гармонически соосно
местам, где отдыхает крах.
И oбраз – это не идея,
а представлений чудеса,
а представлений чудеса,
которые, не холодея,
подогревают голоса
потоков светоизлучений,
которые обходят дыр
программы светопреставлений,
пустых таких же, как эфир.
Коммуникал индифферентен
к коммуникациям и проч.,
и точно так же перманентен,
как вся торжественная ночь
в большой линейной перспективе
всех эклектических культур
в центрально-внешнем внутримире
пластмассовых колоратур.
Подход к идеям содержаний –
не для порядков боевых
в порывах туполобых тщаний
своих покрытий броневых.
Мгновенный цикл коммуникаций
всех метафизик пострашней
на фоне знаковостей граций
с искусственностью их затей.
А непотребности всех фикций
избавят нас от красоты
ума большого юрисдикций
и текстуальной густоты.
Вперёд, по замкнутому кругу!
Вверх, вниз и прямо не смотреть! –
Так сразу и напишем другу,
чтоб и ему оторопеть.
Строевая песня
Семьсот миллионов лет назад...
семьсот миллионов лет вперёд...
Какая разница, не брат,
не мой и не из тех ворот,
без нашей были и без «на...»,
«не на...» – и просто из пурги
межзвёздности большой без дна,
где не видать ни мги, ни зги?..
Прикинь, навесь, потом отвесь,
потом об стену сразу лбом
ни там ни здесь, где взвесь-невзвесь
нигде-везде-не-о-былом,
а чёрт не знает сам о чём
и знать не хочет. – Молодец!
Нас понесут, мы понесём,
они внесут весь свой конец
они внесут весь свой конец
в начало самого конца,
которое в конце начал
без утверждения лица,
которое кошмар стачал,
отнюдь неведомый юнцам,
из самых «новостных» времён
и всем грядущим холодцам
без хрена. Понял?.. – Выйди вон!
Подстрочный окоём
Почему всё в прошедшем? – Другого-то нет!
Это знает дрейфующий по миру свет
в простоте, в наготе, в темноте, в светлоте,
где вокруг вроде те, но сплошные не те,
с нулевым постижением, близким к тому,
что находится в каждом отдельном уму
на равнинах безмерностей мысленных скал,
о которых так много и часто слыхал
на каком-то причале, в какой-то земле,
в облюбованном зале, в каком-то во мне,
миновавшем тебя там, где стынь да поля
и при них с виду твёрдая очень Земля
в развесёлости круглой вокруг центра зги,
за которым не слышен стоп-крик «Помоги!».
за которым не слышен стоп-крик «Помоги!».
Осторожность причины, безбашенность тем,
многозначность кручины всегда насовсем.
Бесконечность в конечном, конечное – в ноль.
На пределе сердечном любить не позволь
мне ту сагу вне саги и долю вне доль, –
всё равно ведь в итоге сплошной карамболь
и с оттяжкой, и в лузу, и просто в пенёк,
в шляпе или в картузе, сквозь весь невдомёк,
в шляпе или в картузе, сквозь весь невдомёк,
через все папильотки и сонмы красот,
где и торт, и варенье, и вишенный рот
где и торт, и варенье, и вишенный рот
в подавляющей доле и сильной, и не,
у безликой неволи, на общем гумне,
в словарях и Укбара, и Тлёна, и вне
неизвестного слова в каком-то не сне.
В восьмой строке
Из ничего, из воздуха, из пыли,
из глазом незамеченных пустот,
из сказочного в прошлом «жили-были»,
из непонятных перечням густот,
из медленного жара на припёке,
из прошлогодней утренней золы,
из верного восхода на Востоке,
из места, где расцвечены миры,
из наблюдения как будто чуда,
из медленной и быстрой стороны,
из сверхпростого в сложном «ниоткуда»,
в котором все условности вольны, –
и происходит то, что происходит,
несётся и молчит, и говорит,
уходит и потом опять приходит
туда, где холодеет и горит.
Грядущего в прошедшем здесь в избытке
цветущее в увядшем тоже есть, –
большие слитки не всегда в убытке,
и есть кому оказывать им честь
нечасто просто в форме эпилога
или в любой какой-нибудь другой,
понятной, как пастушечья эклога
и лишь себе заслуженно родной.
На том, не прекращаясь, расстаёмся,
невидимые до самóй поры,
когда в любой момент переберёмся
в те самые в восьмой строке миры.
Всё будет хорошо
Спишь – спи. Поймёшь, когда проснёшься.
А может, снова не поймёшь,
куда, зачем и как несёшься,
сквозь необъезженную дрожь
куда, зачем и как несёшься,
сквозь необъезженную дрожь
и прочие все закоулки
в заделе личном, головном,
где есть проспекты, переулки
где есть проспекты, переулки
живые улицы и дом.
Немыслимое натерпелось
«в тумане моря голубом»,
а мыслимое приоделось
и растворилось за пером
гусиным из гусиной стали
на зависть мягкому всему,
как бы все те ни причитали,
кто верен был не одному,
кто верен был не одному,
но многим из другого счёта
за покосившимся углом,
где шла инакая работа
и, – что занятно, – не пером,
а тем, что даже неудобно,
не покраснев, и описать
свободно или несвободно, –
не будет то никто читать.
Придёт свой час – и подытожим,
и вывод сделаем большой,
и вычтем, и, что надо, сложим
и вычтем, и, что надо, сложим
там, где весь перечень иной.
В номерах
Миров прозрачных пустота
и деловая бесконечность
и та, и эта, и не та
себе присвоили всю вечность
внутри своих же номеров
молчально-звёздного уюта
без всех известных докторов
и запасного парашюта.
И волей вещей темноты
спелёнуты пределы мысли
и столь лелеемой мечты
там, где неясности зависли
на оголённых проводах
вдоль-поперёк всех напряжений
и на воздушных берегах
всех обозначившихся мнений
и тьмы вопросов смысловых,
известных памятным наукам,
расклад чей, или очень тих,
или приводит к разным мукам
то на кресте, то на хвосте
времён больших крестозаглавных,
когда, опять же, все не те
когда, опять же, все не те
разносят звуки маршей славных
ведущих к тем же берегам
такого же во всём уюта
с пророческим «...и аз воздам»
из всем известного статута.
Шутка
Возвращение энергии в лист бумаги
возможно лишь при большой отваге
и этическом нормировании её пишущим,
на свой страх и риск ещё дышащим,
но точка отсчёта должна превышать
прихоти сознания, которые не передать.
Возможно и укрупнение смыслов
при полном отсутствии недомыслов.
Первенство в поэзии всегда отдано
интеллекту и тому, что продано
даже теретически быть не может,
и никто никому здесь не поможет.
и никто никому здесь не поможет.
Оно оперирует, открывает, запутывает,
анализирует, создаёт, распутывает
иллюзорные и противоположные себе миры,
никогда не выходя из этой игры.
Поэзия утвердилась в стадии эстетической,
о чём не устают свидетельствовать практически
те, которому открылись мегапоследствия
расположения вещей и их соответствия.
Чтобы всё восстало из пепла белого,
нужно проиграть Высшему целому
и научиться проигрывать самому себе,
поступаясь второстепенным всегда и везде.
Последние публикации:
Поэма толпы –
(06/03/2025)
Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы
