Скальпель
 

И девушки не курят на крыльце,
Одной рукой держа другую
За локоть, той, в которой сигарету, но не просто,
А скальпелем таким, в порядке ножниц,
Вероятно,
Для внешней ткани самой живота,
Для кожи ностальгической и гладкой,
Ещё не тленом
Подернутой, а так, –
Что курят, зная медицинским
Умом проеденным, прожженным реактивами,
Как постепенно капилляры альвеолы
И гладкий ворс
А равно и живые рыбки
И все другое в лёгких
Сдувается и как бы опадает
Под действием не столько никотина,
Сколько сажи,
Которая
Химический состав такой причудливый имеет,
Как пенье птиц:
Тринитротолуолы,
Ацетилены,
Ацетилцелаты,
Периклы, факеоны и авгуры,
А так не скажешь, глядя в воздух
Сырой на то,
Завившееся в воздух.

 

 

 

Боярышника

Какой чудесный спам: "Здравствуйте! Боярышника ли вы сегодня?"
Боярышника ли?
Боярыня
Круглолицая, как пава,
В кокошнике, поклонилась как я не знаю что,
И говорит, безмерно величава,
Боярышника я!
Пожалуйста, спасибо.
Меня зовут
Мисс Алисия,
У мира третьего на белом подбородке,
На скале весёлой,
Я строила свой дом,
Я видела ваш профиль,
Есть интерес,
Но интерфейс трефовый,
Потрафило ль не ведаю,
Ответь,
Когда возможна дружба промеж нами
И нашими домами,
Когда бы знали вы на дальнем континенте,
Сколько посланцев надобно и каравелл качающихся, чтобы меду
Три бочки через море-окиян перевезти,
Я ничего, как дура, не прошу,
Одно лишь только сон тревожит,
Но мы о том поговорим потом.
А впрочем, вот электронный почта.

 

 

 

Луна

Даллас чёрной жидкостью
Стекает за голенище куртки,
И бьётся в сапоге проклятой рыбой,
Автомобиль струится, как сквозняк,
И у фонтана захлебнувшегося
Так называемой музыкой
Нужду справляет жестяная банка,
Катаясь по камням четырехугольным,
Незнаемой травой между бордюрами,
И кто бровью нечаянно зачерпнул
И краем глаза
Задел нечаянно,
Тот всё, один обломок
Пустой пластмассы с рваными краями,
Я сказала
В очередной метели летней,
Несущей ворох,
Что не буду
Тебе ни братом, ни сестрой.
Зубами скрипнув,
Люк сдвинулся над антигородом подземным,
И в щель его глядит себе раскосо
Располовиненная лунка
Луны Далласа.

 

 

 

Латы
 

Оковом серебристым
Схватил фонарь и держит,
И колышет ковыль себе на сто четырнадцатом.
Он обожает смешивать коктейли,
Набьет клубникой пасть свою кроваво,
И тонкой струйкой из угла губ,
Лишь отклеск на столе как бликанет,
И так и видно, как закованные в латы
Форсировали речку, набитую сребристой рыбой вброд.
Рассвирепела, говоря,
И, слов не разбирая,
Его подруга, кажется, уже и слов таких-то нет,
А как ни в чем ни в чем как не бывало.

 

 

 

Конгресс-стрит

Апокалиптически аполитична,
Играя брелоком с весёлым ключом,
Я знаю изнанку всякого заграничья,
Перевожу на досуге с речного на птичий,
И гляжу, как лошадь машет хвостом.

Белая карета с золотым позументом
Идёт по шестой улице, покачиваясь на рессорах,
На краю тротуара, на стыке стеклянного момента,
В золотистых обертках осеннего сора.

Кружевное жабо велосипеда захлебывается трелью,
А это – дряхлеющий "Ягуар", вроде.
Идёт по мосту за трейлером трейлер,
Идёт под мостом за трейлером трейлер,
Но крайне редко куда-то приходит.

 

 

Печень

Родина моя, золотой тушканчик
Тушки луча, распластанной по полу
Сумасшедшего дома.
Юность моя, заморыш в кадке и лица
Бледная луна женщины сорокалетней.
Застиранный халат мой,
Не отстиравшаяся ночнушка
В пятнах крови
Менструальной и так, чёрная рвота той,
У которой печень.

 

 

 

Сердолик

Говоря с ней
Я подумала, точно лесбиянка
По тому, какой оценивающий взгляд
Взгляд, ощупывающий пуговицы
Мужской взгляд
Она имела;
Не только я впервые, кажется, зарегистрировала женский
Оценивающий взгляд,
Но я также, кажется, тем самым уже (тоже впервые)
Зарегистрировала мужской оценивающий взгляд:
Так что,
Это тот
Самый, каким осматриваемы мужчины,
Или одна из его аквамариновых разновидностей?
Были, пожалуй, и отличия.
Более цепкий,
Более мягкий и более внимательный,
На полке сердоликовые – как и следовало ожидать –
И авантюриновые – чего ожидать уже не следовало –
Лежали в коробке сердечки.
Чтобы скрыть некоторое смущение,
Я взяла один было, но он выскользнул у меня из рук,
Как скользкая рыба, и прыгнул и закатился под прилавок.
«Ничего страшного, – сказала,
Быстро блеснув белыми зубами, –
Сейчас достану».

 

 

 

Цвень

Пошел один, шатаясь,
И в дебрях
Всех перелайкал
Лайковых перчаток
Узорных мотыльков прозрачнокрылых
И деревянных выспренних цветов
(Пятна и отпечатки)

Оэреру оэлуры цвень
Оэреру оэлеры цвень
Оэмеру оэвэры цвень
Оэреру двязг
Оэмеру оэверы дзыгь цвяк

(Самый же большой стеклянный цветок разбился со звоном трехэтажным, и куда же это, куда же брызнул во все стороны, как стеклянная белка.)

 

 

 

Брак

Да и вообще
В современном обществе
Такой институт, как брак,
Себя исчерпал,
Сказал он не с грустью,
Но как-то убежденно
В гнутом зеркале города
На утлой вынутой улице,
Наблюдая за своим трехлетним ребенком,
Азартно карабкающимся в темноту горки.

 

 

 

Черном

 

Марк Аврелий Марк Аврелий не играет на свирели,
Но, свернувшись, как улитка, на диване засыпает,
Марк Аврелий, Марк Аврелий не достиг особой цели,
Но когда он засыпает, цель его не беспокоит.

Подоконник с чахлой розой и неласковая такса
Устремили взгляд пытливый на Марк-Аврелевский квадратный
Беспокойный подбородок, нишкни, звери, сохнуть, рыбы,
Не дрожи в квадрате черном золотая клеопатра.

 

 

 

Ртути
 

Где отражался сумрак благозвучный,
Как клипса сумки с монограммой,
И окна перепрыгивали с этажа на этаж,
Там ты стояла с молодым айфоном,
Подсвеченные снизу пол-лица.
Сиреневым манили эти горы
Ухрапистых скрипящих небоскребов,
Словно снег, перетекающих в слоисто-
Перистые нагромождения хрустящих облаков стовосемнадцатиэтажных,
А солнце закрывало эту комнату
Белой простыней в окне,
И хлопок, весь в невнятных перьях,
Утром громоздил рельеф мельчайший складок,
Как пейзаж прорезанный не поездом - расческой,
С волосом канатной пороги,
Порвавшейся, как пружина.
Но пока сиреневой струей, туманом летним
Подернутый по крышам будто в петли
И пуговиц чёрных баловство (мелких, блестящих),
Как бы огней, с площадки
Как с навесного легкомысленного балкона, на одной витой арматуре
Висящего себе, слегка кренясь, над бездной скворечной,
Поверх ромбов проводов кабельного телевидения,
Открывается, как выводок сирени,
Не то густой, как суп, не то такой подробный,
Что (город) в сфере фар и ртути хрома,
В неразличимости
Сливающийся.

 

 

 

Стояла

Великолепно равнодушна, стояла
с открытыми пальцами на ногах
почти такими же длинными, как на руках,
под козырьком на автобусной остановке,
и проваливалась, на глазах, как в дежавю,
складывалась сама в себя, куда-то
в айфон звонкоголосый, узколицый,
золотовласый (не в тени на солнце)
по частям, как складная удочка,
как линейка раздвижная,
как лестница-стремянка,
как большой многоступенчатый калейдоскоп,
хоп, хоп, хоп, хоп,
и нет её.

 

 

 

Иголка
 

              Станиславу Бельскому

Как будто с мраморной каминной
И разлетелся вдребезги
Покатился стеклянный
С холодным шуршанием стеклянным
Ну с какой мраморной
И с какой каминной
И какой стеклянный
И с каким стеклянным
С польского платяного шкафа
1975 года выпуска
С обратной стороны
Можно посмотреть
Бумажную наклейку
С сиреневой печатью,
Выцветшей не до конца,
Вот тогда
Тогда наверно да
А упал, собственно, потому,
Что рядом ходит лисий поезд,
Электричка
Меж выцветающих осенних дерев корявых,
Покрытых мягким мохом и грибком,
С бронзовыми листьями, сырой корой,
Которой отпечаток я со лба холодного стирала.

Вибрация стены и люстры нежный перезвяк
Так постепенно шаг за шагом
Мальчик фарфоровый
С фарфоровой собачкой,
Давно лишившейся фарфорового уха, -
Оно хранится в шифанере, кстати,
В рюмке с пуговицей
На случай если
Однажды звезды
Встанут в порядке
Геометрическом и плодоносном,
Таинственном, как Трисмегист с улыбкой,
Позволяющем пришить одну и приклеить второе -
Нитка, ножницы, иголка и момент.
То есть теперь-то уже, понятное дело,
Всё.

 

 

 

Неверморканал

Бэрримор, когда вы работали на Неверморканале,
Вы о чем думали, Бэрримор, вы о чем вспоминали?

Ни о чем ни о чем Бэрримор не думал,
Ничего он не вспоминал,
Он строил, рукава засучив, Неверморканал.

 

 

 

пакет

в ту далекую зиму в нью-йорке
было так холодно почему-то
почему-то так холодно
или может быть так казалось
но казалось очень убедительно
очень навязчиво казалось
что самое лучшее было - сидеть в квартире,
одно окно которой выходило на манхэттен,
а второе во двор.
в первом окне до глубокой ночи шуршала улица,
корчилась безъязыкая, на нескольких языках мира,
как океан шумела какой-нибудь непонятный,
не то кричала о помощи, не то билась в пьяном восторге,
звенела стеклом, как ткань, рвался смех,
а другое окно совсем другое дело, другое выходило
во дворик узкий, питерский двор-колодец,
с такими же глухими окошками, подслеповатыми,
одним синим
и другим оранжевым,
в том, что синим,
висел снаружи голубой пакет полиэтиленовый, на ветру беззвучно шевелился,
то есть беззвучно если отсюда, а если оттуда,
то наверное шелестел без перерыва,
а в том, что оранжевым,
виден был холодильник в магнитиках.
вообще предметы
как-то было странно наблюдать в нью-йорке,
как будто нью-йорк должен был обходиться без предметов,
без латунного пустого гнезда с отсутствующей кнопкой и надписью "janitor",
без ребер динозавров вращающихся дверей выпускающих из метро,
без утвари кухонной, без старых чемоданов, без открыток желтеющих, без черно-белых фотографий,
сад расходящихся молний
как если бы уже преодолел конвейер, обед заменил таблеткой,
вживил карточки, упразднил деньги, написал все книги,
полетел к другим галактикам, к третьестепенным планетам,
изничтожил кариес, спид, рак, простуду,
как будто детские воспоминания у всех одни и те же,
одни и те же спандж боб и морская звезда патрик,
связь повсеместная, самодвижущиеся экипажи, путеводитель
по галактике в кармане.