Поэзия

Начало

Окончание

*    *    *

Луг встречает охапкой клевера,
И чеканит мне солнце латы.
Расправляет дырявым веером
Старый вяз над стогами лапы.

И подсолнух склоняет голову –
Золотого расчёта ратник.
Пруд свинцовое плавит олово –
В серебро, а затем обратно.

Кукуруза – мол, наше с кисточкой –
Перешептывается сладко.
«Это истинно, это истинно», –
Кто-то в пышном кусте заладил.

И полезно для экологии,
Что разбиты везде заводы.
И пополнится сад эклогами
Виртуального садовода.

Птичий тезис прошьет и сумерки.
Хрустнул карандаш под нажимом.
Ничего, мы еще не умерли.
Мы пока еще живы.

*    *    *

Что за смертью – невесть,
     Если в жизни был лён,
Если рожь, если клён,
     Если дуб, если здесь
Или там – где-нибудь – 
     Всё равно – заземлён,
Где-то лбом в камень врос,
     Вдавлен в толщи времён,
В сад изросшихся роз,
     В гомонок мостовой,
Если влип на века,
      Если встыл – головой,
Если видел, как встарь,
      Если видел, как явь,
Луг, как бабушкин ларь,
      Неба выцветший шёлк,
Если, даже устав,
      Пел, и плакал, и шёл,
Вспыхнул ярче огня,
      Но сгорел не до тла,
Если эта земля
      Насладилась сполна
Плотью, кровью твоей
      И не изнемогла –
Если ты не на миг –
      Насовсем упадёшь,
В сень развалин глухих,
      Если только умрёшь –
И воскреснешь во мгле
     Запустевших усадеб –
Слава Богу!.. что мне –
     Можно не воскресать.

*    *    *

Не знаю, как там вам, по сердцу ли, по нраву,
А мне всегда мила носатая корова.
Но поле ограждать привыкли от потравы –
Тогда цветут луга, весёлые покровы.

Березы, камыши, на небе ясный месяц.
Хотя на чей-то вкус – нелепица и частность, –
Всегда мне по душе чахоточная местность.
А сердце ограждать приходится всечастно.

*    *    *

Пролили в лица лилий воду.
Сад фетоведа, цветовода.
Тропинки тонки. Ситцы света.
Сад цветовода, фетоведа.
Над домом шест громоотвода.
Нежнее шелест ив от ветра.
Повисло слово без ответа.
Омыто око небосвода.
Пробило шесть. Так вот он, вот он,
Такого золотого цвета,
Сад сумерек и сад поэта,
Затерянный в пространстве где-то.
Сад-эпитафия, сад-ода,
Сад-гимн, сад-сон, сад-рай, сад-лето,
Сад леды, лебедя и лодок,
Сад озера, оленя, мёда,
Превосходящий всё на свете.
Сад-лилия, сад-лес, сад-лотос,
Сад-лад, сад-слово, сад-отрада,
Сад-вертоград, сад – осень сада.
Весёлый сад, опасный, правда,
Змеиным яблоком нагретым.
Сад, начинающийся садом,
Заканчивающийся светом.
Не чудо ли, что он мне ведом,
Сад цветовода, фетоведа?
Не горе ли, что и в заводе
Нет и не будет на планете
Садов, что мне напомнит этот –
Сад фетоведа, цветовода.

*    *    *

Мосток, из досочек сколоченный, прогнил у пруда под ракитами.
Ракита головой качает.
Ну что вы, дерево, не жалуйтесь, да почему бы не прогнить ему,
Ведь это вовсе не печально.
Невиданное удивительно – того, что видимо-невидимо,
Как правило, не замечаем…

Так вперемешку с этим лепетом – с уже разбитыми коленями –
Необязательные мысли.
О чем я думаю? О лени и – еще чуть-чуть – о поколениях –
Маршировали и повисли…
И прочее, что и в Москве меня – почти до белого каления.
Уехать, видимо, не вышло.

На озере белеют лебеди – и лебедиху белолицую
Средь белых лилий лебедь прячет.
За хатой лает пёс безыменный, скрипят цепочки над криницами,
Довлеет спад поре горячей.
И гнезда журавли покинули, вслед за заморскими синицами,
Которые надежность значат.

*    *    *

Залистала старые альбомы –
Сонмы неудачных репродукций,
Думаю, покажутся любому
Слишком неотчетливы и тусклы.

Тёмен ликом невозможный рыцарь,
Испытавший раннюю усталость.
Никогда ни в чём не повторится
То, что никогда не повторялось.

Путешествующие колючки,
Образы – впиваются в одежду,
Волосы… А телефон в отключке,
То есть, и отвлечься нет надежды.

Мраморная дева, мы знакомы.
Высеченная из монолита!
Каменный ваш сон – подобье комы,
И подобье сна – Мадонна Литта.

Кое-кто здесь явно жил – натурщик,
Принявший распятья положенье.
И наверняка букет настурций
Списан не совсем с воображенья.

Без других красавица не дышит,
Умереть не хочет неизвестной.
Было бы вам радостно услышать,
Как я повторяю – вы прелестны?

Или предпочли бы алый глянец
Нынешних журналов, глупых даже?
На живую деву каждый глянет,
А не вас – увы, уже не каждый.

Кажется, реченье Эпикура –
Проживи, следов не оставляя.
Жизнь – она почти как синекура,
Отбывать забвенье заставляет.

Ловок Эпикур, старик лукавый!
Собственного слова не исполнил.
Он спознался с перемётной славой –
Для чего-то мир его запомнил.

Веронезе полная Мадонна
И Психея томная – прелестны.
Нет уже вот этого затона,
Нет уже вот этого предместья.

Умерла давно вот эта дама,
Как её мантилья кружевная.
Не такие площади Потсдама…
Я одна из вас ещё живая.

Что же за охота в прахе рыться?
Каждый здесь умрёт, когда не помер.
Неудачно невозможный рыцарь
Набирает телефонный номер.

*    *    *

А сразу за калиткой – лужа.
А дождь без продыху рыдает.
Нет, оправданий я не слушаю.
Я всех, конечно, оправдаю.

Автобус бряцает на Требухов,
По ноздри в грязи за мгновенье.
Нет, извинений я не требую.
Я извиню без извинений.

И представляется невольно мне
Садовая на небе лейка.
Да вы не бойтесь сделать больно.
Переболевший не болеет.

А хлябь захлябила окрестности.
Небесная разверзлась бездна.
Плевать хотела на любезности!
(Я исключительно любезна).

На небесах лишь тем и заняты,
Что разведением осоки.
Какое горе несказанное –
Порвался дорогой носок.

На белом свете – несусветица.
Твой дом – в разрушенном бараке.
А лестница во мраке светится
И растворяется во мраке.

*    *    *

Ещё с лица земли не смыты
Лучом – следы грозы недавней.
Такая свежесть здесь разлита,
Как будто перечитан Данте.

Стряхнув росу с зелёных юбок,
Оправили подолы ёлки.
Как будто мы навеки любим,
А ненавидим – ненадолго.

Как будто небо и не меркло,
Поклёвывают куры просо.
Как будто вовсе мы не смертны,
А если смертны – то не вовсе.

*    *    *

Как бы так рассказать,
Чтоб уж не говорить
Про этот сон-сад,
Стежку в нем, как нить.

Яблочную в нем сыть,
Солнечную в нем взвесь.
Где бы слов раздобыть,
Чтобы уже весь.

*    *    *

Мне нравится думать о том,
Как некогда Сэй Сенагон,
Творя иероглиф витой,
Дышала легко.

Если я правильно помню,
Всё дело было в бумаге,
Которую некий знакомый
Поднес ей, набравшись отваги.

Сэй Сенагон, легка,
Пришла от бумаги в восторг.
И не заметила, как
Извела последний листок.

Изысканным каллиграфическим
Почерком – исчертила.
Фарфор прозрачного личика –
Задумалась – опустила.

Славен двор императора
Страны заходящей!
Фрейлину птица не радует,
Переливчатый ящер.

Посеребрят лучи
Ступенчатую крышу –
Сэй Сенагон молчит.
Сэй Сенагон не слышит.

Розовое кимоно,
Как благовонье утра.
Всё это было давно,
Коль ничего не путаю.

Солнце цикады!
Краток и звонок путь
По твоему небосклонцу.

Второе электронное письмо

«Ну шо в Москви?» – таким вопросом
Меня тут каждый огорошит.
А я тебе его пересылаю –
Погода там у вас какая?

Небось, жара? А здесь заладил дождик,
Как бабушка сказала – мряки-мряки.
О чем тут говорить? У нас всё то же,
Петух покуда не закрякал.

У вас, как было? Странно, ну да ладно.
Признаться, я бы заскучала,
Но чтоб соскучиться, как надо,
Деньков осталось слишком мало.

*    *    *

Куда-то растёт всё на свете.
Куда-то – подобно тому,
Как дерево тянется к свету,
Корнями врастая во тьму.

Питает листву перегноем,
Восходит на жирной грязи,
И мёртвое в ветках покоит,
С живым в неразлучной связи.

Пичуга свистит до заката,
Но лишь заморив червячка.
Здесь всякому даст по сопатке
Старушка-судьба с кондачка.

Не сделает скидку по лени,
И горя налепит вразвес.
И нечего ждать подкрепленья,
Послав небесам SMS.

Но словно в иные мгновенья
Мне внятен земли тихий зуд –
Сквозь темень кромешного тленья
Упрямые корни ползут.

*    *    *

Мой добровольный августовский плен –
К концу. Первоосенняя столица
Взовьёт блестящий прах у неприступных стен
Многоочитой кобылицей.

Оптический прицел – у каждого лица.
Нельзя ли вообще без декораций?
Но если мне – стрелять, то метила – в сердца.
И не подумала бы извиняться.

*    *    *

Що дiда Iвана на свiти нема,
Не можу я звикнути геть.
По-русски слова нелегко понимать.
Они непонятные ведь.

И свет, как он был, темнота, как была,
И прочее было и есть,
И даже какая-нибудь игла,
И нитки – муслин или шерсть.

Шуршанье отчётливей в доме пустом
Мышей, длинноухих ворюг.
Что, впрочем, свидетельствует о том,
О чем я и говорю…

*    *    *

И всё-таки – куда б я делась
От красок светлых, золотистых.
Вручила тётя Люда смело
Плохие, «лезущие» кисти –

Малюй плакат ей в класс, в подарок!
Забудь на время про руины.
Под заголовком: «Наш Дударков –
Столица ридной Украины!»

И вот пишу. О, дни счастливо,
Размеренно мои проходят –
Среди селян неприхотливых,
Среди коров некруторогих.

И мысленно перечисляю –
Рябины, вязы, ивы, вербы.
Ещё чуть-чуть – и отсияет
Денёк последний, тридцать первый.

Весь вышел август в дверь другую,
Пока я в первую входила –
Теперь простую «Л» врисую.
Плакатик в светлый класс Людмилы.

*    *    *
 

Если лишнее всё же убрать,
Или то, что покажется лишним,
Скажем, с панцирной сеткой кровать,
Или с полки нелепую книжку…

Если вынести стол или стул,
И наивных альбом фотографий
Пролистать, чтобы перелистнуть,
И в асфальт закатать этот гравий…

Если новый поставить забор,
Если врезать замок понадежней, –
И всё то, что мы так до сих пор
И не сделали – сделать, – ну что же!

Значит, можно тогда и меня
За ненадобностью, в самом деле,
На новейшую вещь поменять
Самой новой, последней модели.

Что загнулось – пора отсекать.
Общепитовских груда тарелок…
И само устаёт от себя,
Что морально вконец устарело.

Ты ворчишь, что всего не приткнуть.
И действительно – купим кровати…
Всё же дедом сплетенный тот кнут
Был в руке невесом и ухватист!

Ты хозяйка, а я – только гость.
Как потерянная рукавица.
Наше ветхое детство сбылось.
Наша древность не возобновится. 

*    *    *

Я запомнила тот городской фонарь,
Под которым тогда вы сидели
На парковой зелёной скамейке,
В белом свитере, синих джинсах,
Широкоплечий, светловолосый,
И я думала – поцеловать – не поцеловать.

Кто только изобрёл спать людям
Двоим в одной постели – 
Был штукарь ещё тот,
С развитым воображением,
Потому что разве тебе не мешают
Все эти посторонние колени, локти?

И ещё я подумала, хорошо бы потом
Вспомнить об этой скамейке,
Когда я состарюсь,
Ведь фонарь лил фиолетовым,
Лил абсолютно зелёным,
Может быть, самым зелёным из всех,
Что я видела.

*    *    *
 

Гербарий. Иссохшие ломкие бабочки листьев,
Гербов драгоценных – древесных семей родовитых,
Затейливыми вензелями незримо повитых,
Овеянных лёгким дыханием призрачных истин.

Собранье созвездий зелёных, неравноконечных.
Следы семизначные лап многопалых, плетистых.
Погасшие краски, искусно увядшие кисти.
Иззябшие тени растений, сюжетов извечных.

Померкшие оттиски струй, дождевых поцелуев.
Коллекция смолкшего шороха, стихшего шума,
Заветного лепета – пристально карандашуя,
Исчислю потери, слетевшие в даль голубую.

Бутона скукоженный узел был мягким когда-то.
Последняя хрупкость ещё осязаемых линий.
Поблекшие личики негеральдических лилий –
Отрывок, цитата, хранящая тень аромата.

Лежите вы в томе добитого кем-то романа,
Меж сентиментальных страниц – так и не дочитала…
Всё это струилось, и всё это оттрепетало
На посуровевшем ветру неожиданно рано.

А мне-то казалось, что благополучная старость –
Дана, чтобы внутренние рассмотреть сериалы.
Но эти листочки застывшие столь нереальны,
Что чуть не впервые чего-то я засомневалась…

На сладкий распавшийся прах поглядеть без прищура.
Нелепей всего лепесток тусклой розочки чайной.
Гербарий стихов, написавшихся чисто случайно.
Я только листаю!.. Ничуть не ропщу я.

*    *    *

Непроизвольный летописец,
Рассматривающий натуру,
Чьи контуры, слегка размывшись,
Пленяют прелестью скульптурной.

Нечаянный, нерукотворный –
Запоминается куплет.
Да, я поэт непроизвольный,
Неволей Божией поэт.

Скажем, баллада

Он был юн и древен, но умер, как это водится.
Умер обыкновенно – как подобает мужчине.
То есть, по-русски – в дуэли.
Или от водочки?
Может, в машине со взрывчатой тихой начинкой?

Он был разный и странный, и, по преданию,
Ты, дорогая, его поцелуем бы разбудила.
Но он уехал.
В Японию там или Данию.
Или в Египет – охотиться на крокодилов.

Ты бы была с ним, в общем, довольно счастлива.
Это не просто так – но судеб сокрестье,
Сама понимаешь!
Впрочем, довольно частностей.
Он, к сожалению…
Он был застрелен в подъезде.

*    *    *

На пробор – и размеры, и рифмы.
Переборы – и мели, и рифы.
Во Владивосток – косо, криво –
Всё-таки корабль довести…

Майский порт, баррикады традиций,
Недостаточно, как говорится,
На морском побережье родиться,
Чтобы до земли догрести.

Город барж, город белых акаций,
Батарей, грозных фортификаций,
Прогуляться, по уши набраться
Водорослей запахом – ах!

Сколько может быть у человека
Малых родин – одна, пару неких
Мест надо вычеркнуть мне-то
В крепости на многих холмах.

И неведомо в точности, сколько
Разобьётся надежд на осколки,
И ежей изведут на иголки –
Море неяпонских ежей…

Прежде чем, как в начале начала,
Я увижу железо причала,
И скажу – ну, привет, ты причапал,
Город, в этажах гаражей.

Неизвестно доподлинно, завтра,
Или, может быть, вовсе не завтра,
После, после всего, послезавтра, –
С чистого литого листа –

Но, пожалуй, и это возможно:
Ждущий Владивосток бестревожный,
Офицерского кортика ножны –
Примет меня, как сталь.

~

(Да, если самолёты будут летать по
преимуществу горизонтально, 
я обязательно снова побываю на родине).

*    *    *
 

Спешу на прогулку пешую,
По Киеву, как когда-то,
По Киеву, незалежному,
По самостийному саду.

Ох ты мой город глупый,
Выдумать я могла ли,
Что ускользнет, как гуппи
Хвостик вуалий

Из океана России
В потоки НАТО.
Эх, желто-синий.
Тебе оно надо?

Мрия – прогулка пешая
По городскому детству.
Я б кинула тебя к лешему,
Да никуда не деться.

И вот по извозу Андреевскому
Взбираюсь – выше и выше.
Двухколеровый реет.
Меня не слышат… 

*    *    *

Да, какими ещё там – подробнее можно? – достоинствами,
Как вы пишете, ласковый льстец, я вполне обладаю?
Ну, какая же женщина, кажется – многого стоит ли вам! –
Отвернется от сладкого – зрелая ли, молодая? 

Да, я знаю. Я менеджер, пораспрощавшийся с офисами.
Это, точно, достоинство. Видимо, всё получилось.
Странно думать, что где-то есть люди, которым и вовсе самим
Печь свой хлеб и возделывать чёрную землю случилось.

Да не надо моралей!.. Морали газелей уже задолбали – беда.
Но, по счастью, ещё существует рекламная мантра,
Банк, дарующий вечный кредит, и манящая телезвезда,
Либо алиби:
                     были – вчера, но отсутствуем – завтра.

Прощание

Без меня будет это поле.
Без меня никогошеньки тут
Светлым маминым именем – Оля –
Оговариваясь, не зовут.

Это грустно. Но без меня же
Докопают картошку здесь.
Ветер будет, как прежде, княжить
Над просторами этих мест.

Светлый Киев, любимый мною
Расстилается со смотровой –
Я тебя не отдам без боя,
Город ветра, ты всё же мой.

Как забудешь всё то, что зримо?
Закружит Москва, запуржит.
Летний Киев в столице зимней
Даже в памяти – неудержим…

Очень скоро слова другие,
Черноты полынной полны,
Потекут на лист из руки моей –
Я забуду и рожь, и льны.

Очень скоро новые люди
На меня поднимут глаза.
И я тоже любить их буду –
Не любить ведь нельзя.

Очень скоро в груди станет тесно,
Искривится усмешкой рот.
И другие, новые песни
Кто-то мной пропоёт.

Ещё Н.Д.

3.

А хорошо не в одно непушистое рыльце
Взять ни с того ни с сего и набраться – ведь славно,
Как ты считаешь? Постой, хорошенько порыться –
Есть пара гривен измятых с лицом Ярослава.

И захмелеть разговором, как будто неважным,
Если, особенно, там – розовеет гвоздичка,
Сям – хризантема, а то гладиолусы, скажем.
Ну, за тебя, стихотворная алкоголичка!

Не ерунда, не тверди. Мне ведь дорог твой почерк,
Так что пиши хоть на память – годков через мнадцать
Ты совершенно другая, представь…
                                                          Ну а впрочем,
Всех этих тем – ну их к черту – не станем касаться.

*    *    *

Это горе мне слишком знакомо.
Я была влюблена целый август.
Нет такого на свете закона,
Чтобы новость не вылилась в давность.

И прошли узкий путь все на свете,
Так и мне – почему не пройти бы?
Я лишь сделаю правку на ветер –
И на том, что вы были, спасибо.

Дождь наплакал в забытое блюдце,
Нарыдал медный таз и корытце.
Да заткнись, кистеперая птица,
Тупиковый виток эволюций!

Ибо сладкоголосая рыба
Сиволапой пичуге не пара.
Дождь залил и сады, и дворы бы –
Улетучивается в клубы пара.

Мой тайник даже не засекречен.
До свиданья, пора, домочадцы.
Да, как правило, август не вечен –
Моду взял сентябрями кончаться.

*    *    *

Что ли придётся на пестреющей карусели
Безостановочно так и мелькать, вращаться – на кой? –
Среди нахрапистых лошадей, где и сели –
Невским проспектом,
Крещатиком или Тверской-Ямской.

Голову точно кому-то сломя, кругами широкими –
Галлюцинируя: площадей,
Улиц идёшь по рукам, под самыми окнами,
Эй, как тебя там!..
                    Не гони лошадей.

Здесь ведь иные законы, иные правила –
В пруд деревенский уронишь – какая жалость –
И расширяющимися кругами плавными –
Волны пошли – 
                           а здесь –
                                           всё сужаясь.

Москва

И всё-таки надо сказать: здрасьте,
                                                            я рада.
Москву я люблю,
                              хотя не особо взаимно.
Москва наряжается вечно, как для парада,
Для державного гимна,
А выясняется, что была на концерте,
Слушала шлягеры –
                                   в гостинице, ресторане,
Казино и борделе.
                   Золотые на солнце церкви
Просыпаются в городе очень рано.

Москва есть Москва.
                                 Она никого не любит.
Ей – той же монетой, да как бы не так! 
                                                         Вечереет. Трепет.
За сотни смут дотумкала, стерва: красивой, лютой –
Любят только зверее. Свирепей.

*    *    *

Громкая тишина верещала вокруг –
Щебет, и трески, и скрипы, шуршание, шорохи...
Где рычажок, чтоб прибавить чуть-чуть этот звук?
Кнопки – которые?

Солнце подвесил паук на тончайшую нить.
Пуст окоём дальнозоркого неба лучистого.
На жесткий диск – самый жесткий из всех – сохранить.
В ночь – перелистывать.

*    *    *

Столичная водка, столичный экспресс.
Бессмысленный вечный побег.
Вы пейте, пожалуй, но я – наотрез,
Совсем молодой человек.

Огни отблестят, отмелькает река,
И вдвинемся в сумрак равнин.
Кто вещи вокруг по одной нарекал,
Тот сам себе не господин.

Текут облака и текут провода,
И рельсы, как бритвенный рез,
Секут мою жизнь на «сейчас» и «тогда».
Полночный столичный экспресс.

Август, первые дни сентября 2006 года

Украина: Киев, Дударков, Белокоровичи, Бучманы, Борисполь

А ещё Москва