Комментарий | 0

Шломо (Соломон). Научная реконструкция (1)

 

 

От автора

 

            Я не предлагаю увидеть Шломо и его эпоху с пресловутой высоты исторического опыта — своего и эпохи своей — не будучи уверен, что этот опыт так уж высок, хотя бы потому, что поколение Шломо не знало войны. Напротив, я пытаюсь насколько возможно увидеть Шломо глазами его современников, конечно, не тех, кто деревья рубил и обтёсывал камни: они вряд ли знали о Шломо и золотом веке Израиля  больше, чем я.

Источник наших знаний о Шломо, царе и мудреце, исключительно книги ТАНАХа. Ни один внешний источник его не упоминает. Причина? На каменных стелах обычно вытёсывали имена царей победивших и царей побеждённых, платящих победителю дань. Шломо не был победителем и не был он побеждён, дань не платил, не воевал. Какое кому дело до такого царя?

ТАНАХ — не слишком объективный источник, к тому же единственный? Разумеется, знаменитый принцип Тацита не слишком  к нему применим. О своих героях Текст повествует и с гневом и с несомненным пристрастием, нисколько этого не скрывая.

Едва ли не каждый ныне пишущий о персонажах ТАНАХа старается заглянуть то ли вглубь, то ли в сторону, во всяком случае, подсмотреть в замочную скважину: что там, где кончается Текст, порождая бесконечную усталость от «новизны». Думается, наступила пора, признав «презумпцию невиновности» Текста, увидеть Шломо и других героев ТАНАХа, не заглядывая в заманчивую для догадок полую пустоту.

Итак, источник моих представлений об этом «странном» царе только ТАНАХ, мною переведенный и прокомментированный на основе традиционных толкований и современных научных исследований. Прямая речь Всевышнего в переводе даётся без кавычек. Буквой ѓ передается отсутствующая в русском языке буква ה, звучание которой схоже с украинским «г». Сделано это для того, чтобы приблизить звучание имён собственных в переводе к оригинальному. Стихи традиционно делятся на полустишия, нередко — на большее количество интонационно выделенных частей; это почти всегда совпадает с характерной для русского языка интонацией. Названия книг даются в переводе с оригинала, а не как принято в переводах Библии на русский язык. При первом упоминании этих названий и всех имён собственных даётся по Синодальному переводу вариант имени, если он есть, и традиционное русское название. В тех случаях, когда нумерация глав расходится с нумерацией  в православной традиции, наряду с номером главы в ТАНАХе указывается номер в русском переводе Ветхого Завета.

 

 

Эрнст Фукс. Царь Соломон. 1963 г.

 

 

Имена

 

 

Смерть и жизнь в руке языка
(Притчи 18:21, Притчи Соломоновы).

 

Имя лучше большого богатства
(там же 22:1).

 

Традиция утверждает: у Бога есть имя и семьдесят различных имён. Праотец Аврам становится Авраѓамом (Авраам), Сарай (Сара) — Сарой (Сарра), Яаков (Иаков) — Исраэлем (Израиль). Многие герои ТАНАХа в единое имя никак не вмещаются. Главное, имя никогда не случайно, особенно тогда, когда в его даровании Святой благословен Он принимает непосредственное участие.

Завоевав Иевус и сделав город Давида, Иерушалаим (Иерусалим) столицей объединённого царства, Давид нашёл, завоевал, определил место в пространстве, избранное Всевышним. Новый город, новое царство, новые жёны и новые дети. Впервые в Тексте Шломо упомянут в общем ряду четвёртым среди одиннадцати сыновей Давида, родившихся у него в Иерушалаиме (Шмуэль 2 5:14-16, Книга царств 2). Сыновья, равно как новые наложницы и жёны, — символ могущества: одно царь Иеѓуды (Иудея) в Хевроне, всего Израиля в Иерушалаиме — дело иное. Но, позабыв о братьях Шломо, верный повествователь Давида в рассказе о греховной любви царя к Бат Шеве (Бат-Шева, Вирсавия) и о смерти их первенца говорит о рождении «главного» сына:

 

Утешил Давид Бат-Шеву, жену, вошёл к ней, с ней возлежал,
родив сына, нарекла ему имя Шломо, Господь его полюбил.
 
Послал через пророка Натана [Нафан]: нарёк ему имя Иедидья [Иедидиа]—
ради Господа (Шмуэль 2:12:24-25).

 

Подчёркнуто: именем Шломо назвала сына мать, первый муж которой погиб на войне, назвала, возлагая на него упование на мир и благоденствие (семантика корня שלמ, шлм). А пророк Натан, сыгравший особую роль в обличении греха Давида с Бат Шевой (Шмуэль 2 12), пророк, которому суждено привести к власти Шломо, сообщает имя, Всевышним переданное через него: Иедидья — Возлюбленный Господа. Приблизительно такое же значение и у имени отца его.

Забегая вперёд: мог ли пророк, услышав такое имя от Бога, допустить, чтобы кто-то другой из давидовых сыновей, даже старше Шломо, мог Давиду наследовать? У Шломо с братьями счёты-расчёты свои: старшинство, влияние на Давида и многое другое пустое, у Натана — знак Господень: Иедидья, отсюда миссия — Шломо воцарить.

Кто знает о втором имени новорождённого царского отпрыска, которого любит Бог? Кто знает о его предназначении? Натан, рассказчик (возможно, это одно лицо). Бат Шева, нарекшая сына другим знаковым именем? Давид? Он утешил «Бат-Шеву, жену, вошёл к ней, с ней возлежал» и покинул повествование, даже ради дарования имени сыну не задержавшись, ведь у царя дела государственной важности: войны, финансы, торговля, придворные интриги, взрослеющие сыновья, поглядывающие на трон стареющего отца. Не удивительно, что и Шломо с матерью надолго исчезают из повествования о Давиде, вплоть до тех пор, когда Адонияѓу (Адония) решил, что время овладеть троном немощного отца наступило. И Шломо и Бат Шева беспечны, зато, волю Господа исполняя, на авансцену истории выходит Натан, по слову которого, спасая души свою и сына, Бат Шева приходит к царю сказать продиктованное пророком: «Царь, мой господин, не ты ли рабе своей клялся, сказав, что сын твой Шломо будет царствовать после меня, он на мой престол сядет,// почему воцарился Адонияѓу?» (Цари 1 1:13, Книга царств 3)

Вероятен ещё один смысл имени, данного матерью: возместить и восполнить. Возместить потерю её первого сына с Давидом, восполнить Давидом не построенный Храм, установить мир и благоденствие страны Израиля, к чему стремился Давид, но чего не добился.  

У Давида имя одно. Он целен. И повествование о втором царе Израиля достаточно цельно.

У Шломо много имён. Он многолик. И рассказ о нём фрагментарен.

Своё название книга Коѓелет (Екклесиаст, Екклезиаст) получила по имени (прозвищу, прозванию, титулу) автора: «Слова Коѓелета, сына Давида, царя в Иерушалаиме» (Коѓелет 1:1). Не сказано, что автор книги Шломо, но у Давида не было другого сына, царившего в Иерушалаиме. Для чего сказано так? Чтобы «ввести» ещё одно имя.

Именем Шломо назван третий царь Израиля матерью, Иедидья — по слову Бога, переданного пророком. Кем Шломо назван Коѓелетом? Писцом, перебелившим написанное царём? Писцом, составившим книгу из царских высказываний? Писцом, собравшим и представившим на суд царю им, писцом, сочинённое или собранное?

Авторства в нашем понимании древние эпохи не знали, но в любом случае: текст, отнесённый к царскому имени, признан и увековечен. Сам ли писец решился так назвать царя в Иерушалаиме сына Давида? Предал ли вечной гласности имя, которым современники негласно его называли? Что означает Коѓелет?

Слово это от корня קהל (кѓл; в русском: кагал — еврейская община) со значением «собирать», «созывать». Коѓелет — дословный перевод: Собиратель. В таком же значении название утвердилось и в древнейших переводах: Ἑκκλησιαστής (гр.) и Ekklesiastes (лат.). Согласно мидрашу Коѓелет раба, имя получено царём, ибо он произносил свои речи в собрании, публично; по Раши: ибо собрал много мудрости; по Авраѓаму ибн Эзре: ибо в нём «собралась» огромная мудрость. Сын Давида, царь в Иерушалаиме собирал (не завоёвывал!) земли, богатства, мудрость, жён и наложниц, что было не только символом славы, могущества, но и важнейшим актом внешней политики.

Шломо — надежда и упование на мир без вражды, без войны, без братоубийства. И, хотя всё это в царствование Шломо не исчезло, но по сравнению с эпохой Давида мир изменился. Даже вечная вражда с Египтом с женитьбой Шломо на дочери Паро (фараон) на время его царствования прекратилась — беспрецедентный случай в истории, свидетельствующий о силе и авторитете Израиля и его царя, что, нелишне заметить, совпало с ослабевшей в то время мощью Египта.

Как царя назовёшь, такой и будет эпоха? Или иначе: какая эпоха, таким и будет имя царя?

Юный Шломо — большая загадка. От рождения до воцарения читатель не знает о нём ничего. В отличие от старших братьев: Амноне, воспылавшем ненавистью-любовью к Тамар (Фамарь), сводной сестре, и, конечно, об Авшаломе (Авессалом) и Адонияѓу. Оба последних в Давида: обуреваемые земными страстями, нетерпеливые харизматичные герои, жаждущие власти, увлекающие соратников за собой.

Со старостью Давида началось не его время: ни войны, ни междоусобицы — герои уже не востребованы. Стране нужен мир, покой, благоденствие. Она этого заслужила. Стране нужен Шломо — во искупление отцовских грехов, в качестве крови пролитой искупление.

Почти ничего не знаем мы и о Шломо-царе вне парадных залов дворца. Кроме имени сына Рехавам (Ровоам), Текст называет имя его матери, жены Шломо  — Наама из Амона (Цари 1 14:21, 31), а также имена дочерей: Тафат (Тафафь), жены царского наместника сына Авинадава (Бен-Авинадав, там же 4:11), и Басмат (Васемафа), жены царского наместника Ахимаца (Ахимаас, там же 15).  Знаменательно,  имя сына-наследника появляется уже после смерти Шломо. Может быть, это всё потому, что Шломо — идеал, а идеалу личные подробности противопоказаны, его  можно описать лишь от противного.

Если создавая образ Давида, повествователь постигает и описывает его деяния, изначально постигнув личность героя-царя, то рассказывающий о Шломо постигает и описывает его деяния и через них пытается постичь и описать личность Шломо. Образ выходит туманным, облик совершенно непредставим. Даже если отчуждённый от персонажа рассказчик ни разу в жизни его и не видел, мог бы, по крайней мере, как-то представить, двумя-тремя штрихами читателю описав. Рассказчик не делает этого. Ему это не надо, да, пожалуй, и читателю ни к чему совершенно.  

Этому царю подобает пребывать в одном из дальних помещений дворца в размышлениях о судьбах своего народа и мира, об устройстве идеального государства, о мире с ближними и далёкими, редко народным взорам являясь. Перед восхищёнными взорами во всём великолепии совершённого Шломо появляется, по сути, однажды — в им воздвигнутом Храме.

Наверное, голос невидимого царя народу слышнее.

Шломо, Иедидья, Коѓелет. Может, следует добавить и четвёртое, не имя, но прозвище? Царь-пастух? Ведь и первый царь Израиля Шауль (Саул) и второй — Давид перед избранием на царствование в народе пастухов пастушествовали. Разве пастырь Израиля может не быть пастухом? Каждому периоду жизни — своё царское имя?

 
1
Давид — сыну, Шломо — отцу своему
 
Обретение мудрости лучше золота,
обретение разума замечательней серебра
(Притчи 16:16).

 

И Давид и Шломо — Господни любимцы, но, в отличие от Шломо, Давид и любимец народный — «статус», который, похоже, Шломо никак не заботит.

У Шломо семьсот жён и триста наложниц, но ни одна из них не находится рядом. У Шломо есть наследник, но и его рядом с отцом мы не видим. У Шломо множество чиновников, им самим же назначенных, но ни одного близкого друга. Зададимся нашим постоянным вопросом: таким рассказчик увидел царя, или Шломо, подобно всем великим правителям, столь оглушительно одинок?

Повествующий о Давиде очень близок к нему и во времени и в пространстве. Рассказывающий о Шломо от него очень далёк. Если бы было не так, то вряд ли бы смог рассказчик удержаться от живых деталей царского быта, которым сумел бы придать значение и глубину деталей идеального бытия.

ТАНАХ — основание, стартовая площадка для самых смелых фантазий, самых дерзких сюжетов, в различной степени коренящихся в  Тексте. Давиду с повествователем повезло едва ли не больше, чем любому иному персонажу ТАНАХа. Повествователь этот любил Давида и — чудо! — рассказал о нём без излишней апологетики. Танахическое повествование о цельном Давиде (победы, спасения, народная любовь, восстание сына, жёны) цельно и в огромной степени самодостаточно: что к сказанному можно прибавить? Даже апокрифические псалмы (их относят к 40-70 гг. до н.э.), и те не Давиду — Шломо приписали. В послетанахических текстах (агада, мидраши) образ Давида достаточно редок, в особенности по сравнению со Шломо, на котором, о Давиде смолчав, писатели иных эпох душу свою отвели.

Любое необычное свидетельствует об обычном. Вот и Шломо, царь в высшей степени необычный, очень ярко высвечивает образ обычного царя тех времён, грозного воина по преимуществу. Видим мы этого героя-царя на коне, муле, на колеснице, в то время как необычного царя, свитки читающего, в полутьме задних комнат дворца вовсе не различаем.

 

 

И срок миру

 

Таить — величие Господа,
величие царей — открывать.
 
Высь небес, глубь земли
и сердце царей без меры
(Притчи 25:2-3).

 

Рассказ о Шломо чрезвычайно лаконичен (если не считать гротескных подробностей его стола) и весьма фрагментарен (если не считать списка чиновников). Рассказчик держит читателя на расстоянии: никаких крупных планов, словно он и сам боится приблизиться, чтобы образ идеального царя, которому является Бог, царя, строителя державы и Храма, не стал слишком приземлённо обыденным. Ведь редко кто остаётся великим, подобно Давиду, страдающему вместе с воинами своими от жажды или притворяющемуся сумасшедшим перед чужеземным царём, жизнь спасая свою.

Давида мы видим в разных обстоятельствах в разных местах идущим, едущим и бегущим. Шломо почти не видим, разве что в самом начале едущим на муле и сидящим на троне. Шломо вне поля читательского зрения, мы его только слышим.

Царь Шломо — невидимый миру мудрец, у которого тысяча жён и наложниц, но не сказано, что он хоть к одной из них входит; у него тысяча четыреста колесниц, но не сказано, что он хоть на одной из них ездит; царский стол ломится от еды, но не сказано, что он хоть что-нибудь ест.

Царь Давид — человек из плоти и крови; царь Шломо — из призрачных слов.

В чём дело? В самом ли царе, чужих глаз сторонящемся, или в том, что рядом, близко с ним нет никого? Ни друзей, ни соратников, даже врагов, и тех нет у Шломо! Вельможи, чиновники — понятно, не в счёт, да и видит ли царь их, а те его — тоже не ясно.

По сравнению с повествованием о Давиде — земля Израиля и земли соседей, весь тогдашний мир, доступный израильскому царю — пространство Шломо даже не Иерушалаим, но только Храм и царский дворец, а порой просто точка, из которой голос царский исходит.

Как же объяснить, что именно он — царь идеальный? Может, такой власти и быть — невидимой, незримой, пугающей или радующей подданных для них незаметно?

Текст не даёт ощущения динамики, каких-либо изменений, перемен, вероятно, сорокалетнего царствования Шломо. Всё вдруг само собою сложилось и длится, не меняясь нисколько, прошлое и будущее исчезают, остаётся одно длящееся настоящее, в котором всё, что было вчера, то и сегодня, а то, что сегодня, то будет и завтра. По большому счёту нет ни пространства, ни времени. Если флот Шломо из Красного моря куда-то и движется за богатством, это неважно, всё равно и золото и павлины будут в Иерушалаиме у Шломо, ведь ради него и далёкая страна, куда кораблям Шломо плыть и возвращаться откуда три года, сама собою явилась.

Шломо-царь безличен, абстрактен, некий в слове идеальный образ бесплотный. Сколько скульпторов Давида сумели изобразить! Был ли кто в бронзовой или мраморной плоти Шломо попытавшийся миру представить? Может, просто-напросто идеал не облекается в плоть? Плоть идеал в себя вместить не способна?

Слава Шломо приводит к нему царицу Шевы (царица Савская) — правительницу древнего государства, существовавшего с конца 2-го тысячелетия до н.э. в южной части Аравийского полуострова в районе современного Йемена в плодородном, богатом водой регионе, через который торговые пути проходили.

Царица Шевы с Шломо говорит, загадывает загадки, вероятно, подобные этой из Притч.

 
Кто поднялся в небеса
и спустился?
Кто пригоршнями ветер собрал?
Кто в плащ воду собрал?
Кто все пределы земли поставил?
Каково имя его и имя сына его,
ты знаешь?
(30:4)

 

Царица поражается царскому столу, но ни полслова о виде царя, его одежде. Видит ли царица Шломо? Или он из-за какой-то ширмы с ней говорит?

Может, все эти вопросы — каприз читателя, привыкшего близко, на расстоянии руки видеть и юного и постаревшего рыжего красавца Давида? Порой кажется, что, об умершем Давиде скорбя, Текст некий идеал воцарил, дав ему славное имя, точней сказать, имена. И не Шломо — автор текстов, которые Традиция приписывает ему, но сам — текстов творение. Коль так, вовсе не трудно представить себе кукловода, скажем, пророка Натана, маской идеального царя лицо своё скрывшего.

Впрочем, что от этого нам, потомкам, да и им, современникам: разве от этого подати меньше для тех, кто их платит, или золото потускнеет — для тех, для кого корабли издалека его возят?

Царица Шевы любит загадки. Это не детская игра, но истинно царская. Загадка — это метафора, обозначение одного посредством сходства с другим. Вот и сам Шломо — безусловно, загадка, которую можно попытаться разгадать, поняв, в чём его сходство с царём, с мудрецом, сочинителем стихов, афоризмов и — главное! — с собою самим. Давида друг сочинил. У Шломо друзей нет. Приходится самому.

Загадка — жанр древний. Фараоны, подобно богам, миру загадывали себя. Вот и Шломо не зря на египтянке женился!

Иосиф Флавий упоминает о загадках, которыми обменивались Шломо и царь Тира Хирам (Хиром): «Говорят, что царствовавший в Иерусалиме Соломон посылал Хирому загадки и желал также получать их от него, чтобы тот, кто не сможет отгадать, платил бы отгадавшему деньги. И Хиром, согласившись на это, не сумел отгадать и заплатил по уговору за это много денег. Но затем якобы некий Авдимон Тирянин разгадал предложенные ранее загадки и сам загадал такие, которые уже Соломон отгадать не смог и заплатил за это Хирому намного больше» (О древности иудейского народа 1:17; также: Иудейские древности 8:5:3).

Загадка родственна пословице. Но если та активна, та поучает, то загадка мнимо пассивна, таинственно провокативна: возбуждает мысль и фантазию. Загадка — упражнение ума. А если не воевать, то чем ещё царям заниматься?

Подобно пословице, загадка — ритм, созвучие, лад, изящная иносказательность, аллегория. Отгадать загадку — смысл жизни постичь, врага победить. Отгадать загадку —  себя, друга, невесту, испытывая, узнать. Большими любителями загадок были и древние греки. А среди танахических персонажей — Шимшон (Самсон).  

Все загадки царицы Шломо разгадал. А она, увозя его бесчисленные подарки, загадку царя Шломо разгадала?

Любимец Бога Давид всю жизнь доказывает своё право на трон, чего любимцу Бога Шломо делать не нужно: другие его право на трон доказали, и все силы его направлены на возвышение этого трона. Для этого он строит дворцы и конюшни, множит жён и коней, дружит с Хирамом и дочь Паро берёт в жёны. Для этого строит он корабли, собирает заморское золото и мудрые притчи.  

Всё это снискало Шломо репутацию великого мудреца. Не удивительно, что он согласно Традиции автор Притч. По мнению ряда толкователей с 10-ой по 24-ую главы Притч написаны непосредственно Шломо, а авторство глав с 25-ой по 29-ую с достаточной вероятностью можно ему отнести: «И это — притчи Шломо,// переписанные людьми Хизкии, царя Иеѓуды» (Притчи 25:1; царь Хизкия, Хизкияѓу, Езекия; правил Иеѓудой в конце 8 в. до н. э. При нём, вероятно, существовала академия, в которой занимались сбором афоризмов и разного рода сентенций).

Шломо воспел мудрость, созданную Господом «изначально, прежде Своих созданий», которая «древнее земли» (там же 8:22-23).

 
Счастлив человек, который мудрость нашёл,
человек, который рассудок обрёл.
 
Обретение её лучше обретения серебра,
плоды её — золота.
 
Кораллов дороже она,
ничто желанное с ней не сравнится.
 
Долголетие — в её правой,
в левой — почёт и богатство.
 
Пути её — пути славные,
мир — все дороги её.
 
Дерево жизни держащимся её,
поддерживающие счастливы.
 
Господь землю мудростью основал,
рассудком небеса утвердил
(там же 3:13-19).

 

И, обретя мудрость, прославившись на весь мир, этот человек в конце концов скажет:

 

Для чего это всё? Для того чтобы постичь: «Ничтожное ничто, всё — ничто»
(Коѓелет 1:2).

 

Шломо — это округлая полнота, сама собою растущая, словно опара богатства, мудрости, славы, на давидовых дрожжах взошедшая, вспухшая, чтобы со смертью Шломо при его наследнике лопнуть и сдуться, подтвердив слова Коѓелета, царя Израиля в Иерушалаиме:

 
Видел я все деяния, совершавшиеся под солнцем,
и — всё ничто и погоня за ветром.
 
Искривленное невозможно исправить,
отсутствующее невозможно исчислить.
 
Сердцу своему я сказал, говоря: «Вот, умножил, собрал я мудрости больше, чем было в Иерушалаиме до меня,
и сердце моё видело много мудрости, знания».
 
Отдал сердце своё — познать мудрость и безрассудство, и глупость,
и познал, что и это дума о ветре.
 
Ибо в многой мудрости много горя,
знание умножающий боль умножает
(там же 1:14-18).

 

Традиция приписывает Шломо авторство трёх книг ТАНАХа и двух глав Восхвалений (Псалмы). Поддавшись искушению, примем это на веру, обретя возможность увидеть Шломо не только извне, персонажем Царей и Повестей лет (Паралипоменон), но также изнутри — автором Песни песней, Притч, Коѓелета и Восхвалений.

В 72-ой (71) главе Восхвалений — краткое надписание: Шломо. Эта глава последняя, авторство которой отнесено царю Давиду, она обращена к идеальному царю, которым, уповает Давид, и станет Шломо. Условно текст этот можно представить трёхчастным. В первой части речь идёт о праведности и величии царя; во второй говорится о царе, помогающем бедным; в третьей звучат благословения стране, царю, Господу.

Как и в большинстве текстов Восхвалений, и в этом цитируется Учение (Тора).

«Польётся, как дождь, на покос,// словно оросит каплями землю». Сравни: «Польётся дождём ученье моё,// реченье моё будет росу источать,// мелким дождём — на травы,// каплями — на траву» (Слова 32:2, Второзаконие).

«Властвовать будет от моря до моря// и от реки — до концов земли». Сравни: «Положу пределы твои от Ям-Суф и до Моря плиштим, и от пустыни и до реки» (Имена 23:31, Исход). В этих стихах речь идёт о границах Израиля. Ям-Суф — это Красное море, южная граница. Море плиштим (филистимляне) — Великое (Средиземное) море, западная граница. Пустыня (концы земли) — восточная граница. Река — река Прат (Эвфрат), северная граница.

«Цари Таршиша и островов// приношение поднесут,// цари Шевы и Севы//  подношенье доставят». Это пророчество о могуществе Израиля, властителю которого будут приносить дары цари далёких стран. Израиль был связан с местностью Таршиш оживлёнными торговыми связями, которые осуществлялись морским путём. Существует ряд гипотез, которые пытаются отождествить этот топоним: местность в Испании, Сардинии, Малой Азии, город «за морем». (Цари) островов. На языке ТАНАХа: цари далёких приморских государств. Шева. Местоположение — юг Аравийского полуострова. Страна приобрела в Израиле особую известность в результате визита царицы Шевы. Местоположение топонима Сева неизвестно.

«Плод, как Ливан, зашумит». Имеется в виду ливанский кедр, высокое и крепкое дерево, символ мощи.

 

Шломо.
Боже, дай царю законы Свои,
праведность — царскому сыну.
 
Будет судить праведно свой народ,
бедняков — по закону.
 
Горы народу мир принесут,
холмы — справедливость.
 
Будет судить бедных народа,
сыновьям нищего помогать,
грабителя усмирять.
 
Будут страшиться Тебя пока солнце,
доколе луна, из рода в род.
 
Польётся, как дождь, на покос,
словно оросит каплями землю.
 
В его дни праведник процветёт,
мир великий — пока не канет луна.
 
Властвовать будет от моря до моря
и от реки — до концов земли.
 
Перед ним пустынные преклонятся,
враги прах будут лизать.
 
Цари Таршиша и островов
приношение поднесут,
цари Шевы и Севы
подношенье доставят.
 
Все цари перед ним распрострутся,
все племена будут служить.
 
Ибо вопящего нищего он спасёт
и бедняка, не имеющего помощника.
 
Укроет нищего и убогого,
и души нищих спасёт.
 
От коварства, злодейства их души избавит:
в его глазах будет их кровь дорога.
 
Чтобы жил,
даст ему из золота Шевы,
и тот будет молиться за него постоянно,
каждый день благословляя.
 
Будет щедр урожай
на земле, на вершине гор,
плод, как Ливан, зашумит,
город, как земная трава, зацветёт.
 
Будет вечно имя его,
под солнцем — имя потомка,
им благословятся
все народы, славя его.
 
Благословен Господь Бог, Израиля Бог,
один совершающий чудеса.
 
И благословенно славное имя Его
вовек,
и слава Его всю землю наполнит;
истинно, верно.
 
Завершились молитвы Давида сына Ишая [Иессей].

 

127-ая (126) глава Восхвалений, в надписании которой читаем: «Песнь ступеней Шломо», Традиция приписывает сыну Давида: кому как не ему говорить об отце. А в 132-ой (131) главе содержится ясный намёк на преемника Давида: «Ради Давида, раба Твоего,// лица помазанника Твоего не отринь». О нём дал Давиду клятву Господь, от которой Он не отступит: «Из плода чрева твоего// на твоем престоле поставлю».

В 132-ой главе упоминаются два важных города в жизни Давида. Это Эфрата (Бейт Лехем, Вифлеем, Ефрафа) — родина Давида, город южней Иерушалаима по дороге в Хеврон (Кирьят-Арба). А также Сдей-Яар (Кирьят Иеарим, Иарим) — место, где находился ковчег свидетельства, город к востоку от Бейт-Шемеша в Иудейских горах, соседствовавший с главной дорогой, ведущей с Иудейских гор в долину Аялон (ныне селение Абу Гош в одиннадцати километрах северо-западней Иерушалаима). В этой главе говорится о «покое» Господа, т.е. о Храме, который задумал построить Давид, но строить который выпадет его наследнику-сыну. И тогда, когда Храм будет Шломо возведён, «праведностью коѓены» (коѓен — жрец единого Бога, в отличие от языческого) Господа облекутся, и «будут ликовать» Его верные.

Вполне вероятно, 127-ая и 132-ая главы книги изначально был текстом единым. 127-ая глава завершается метафорой: сыновья — это стрелы, 132-ая глава начинается мольбой к Господу вспомнить Давида, «все мученья его». Кому как не «стреле», сыну-преемнику писать эти пронзительные стихи?

 

Песнь ступеней Шломо.
Если Господь дом не построит — зря трудились строители,
если Господь град не хранит — зря усердствовал страж.
 
Зря рано встаёте,
поздно сидите,
хлеб печали едите,
Он даёт сон любимому Своему.
 
Сыновья его — Господень удел,
награда — плод чрева.
 
Как в руке воина стрелы —
сыновья юности.
 
Счастлив муж,
наполняющий ими колчан:
не опозорятся,
когда в воротах говорить будут с врагами
(127, 126).

 

Песнь ступеней.
Вспомни, Господь, Давида,
все мученья его.
 
Господу он поклялся,
дал обет Могучему Яакова.
 
В шатёр, дом свой не войду,
на ложе, постель свою не взойду.
 
Не дам глазам своим сна,
дрёмы — векам своим.
 
Пока место Господу не найду,
обиталище — Могучему Яакова.
 
Слышали в Эфрате,
в Сдей-Яар находили.
 
Войдём в Его обиталище,
у подножия ног Его распростремся.
 
В покой Свой, Господь, поднимись,
Ты и ковчег Твоей мощи.
 
Праведностью коѓены Твои облекутся,
и будут ликовать Твои верные.
 
Ради Давида, раба Твоего,
лица помазанника Твоего не отринь.
 
Истинно поклялся Давиду Господь:
От неё не отступлю,
из плода чрева твоего
на твоём престоле поставлю.
 
Если будут твои сыновья хранить Мой союз
и свидетельство, которому научу,
а также их сыновья навеки,
будут они на твоём престоле сидеть.
 
Господь выбрал Сион,
троном его пожелал.
 
Это покой Мой навеки,
здесь буду сидеть, его пожелав.
 
Еду его, благословляя, благословлю,
нищих хлебом насыщу.
 
И коѓенов его спасением облеку,
и будут, ликуя, ликовать его верные.
 
Там рог Давида взращу,
светильник помазаннику Моему установлю.
 
Позором врагов его облеку,
и венец на нём засверкает
(132, 131).

 

Мятежи и казни знаменовали конец бурной и яркой эпохи Давида и начало спокойной и мирной малоглагольной эпохи Шломо, в полной мере царствованием своим имя своё оправдавшего. Не случайно Традиция назвала автором в высшей степени бурно эмоциональных, и радостных, и горестных, Восхвалений Давида, а автором мирной прекрасной Песни песней и философских Коѓелета и Притч определила Шломо.

 

Всему время,
и срок каждому делу под небесами.
 
Срок рождаться,
и срок умирать,
срок сажать,
и срок саженец вырывать.
 
Срок убивать,
и срок лечить,
срок ломать,
и срок строить.
 
Срок плакать,
и срок смеяться,
срок оплакивать,
и срок танцевать.
 
Срок разбрасывать камни,
и срок собирать камни,
срок обнимать,
и срок уходить от объятий.
 
Срок искать,
и срок терять,
срок хранить,
и срок выбрасывать.
 
Срок рвать,
и срок сшивать,
срок молчать,
и срок говорить.
 
Срок любить,
и срок ненавидеть,
срок войне,
и срок миру
(Коѓелет 3:1-8).

 

            Вздохнув и согласившись, начнём, печально осознавая, что, как бы ни был Шломо велик, мудр и прекрасен, всё равно он останется в отцовской тени, дарующей ему покой и от бурной жизни холодноватое отстранение.

Великое море впало в великую реку, чтобы распасться на множество мелких речушек и совсем не затейливых ручейков. Бывает наоборот? Безусловно. Но у династии Давида, пастуха из Бейт Лехема, получилось именно так.

(Продолжение  следует)

 

Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы

Поделись
X
Загрузка