Онтологические прогулки

Нас занимает орнамент. Он выпадает из всех привычных типов изображения. Привычность объединяет такие далекие друг относительно друга вещи как кривые распределения, графики, электрические схемы, машиностроительные чертежи, планы городов, географические карты, рисунки и карикатуры, фотографии. Общность их в том, что на листе нанесено нечто, что может быть добавлено или переправлено. Это нечто подлежит восприятию как образ или же пониманию как информация к сведению и размышлению. В любом из этих случаев образ или информация, подлежат. Подлежат пониманию, оценке, знакомству, предстают сознанию как объект и предстают субъекту. Субъект укореняется в своей субъектности.

Но орнамент не является как объект.

Архаический орнамент – это чреда изображений (скажем, рельефов) или же ряд скульптур, или колонн более или менее тождественных. В принципе он не имеет конца (бесконечен). Этот ряд сливает место и время. И притом таким образом, что время-местная очередность оказывается телесной и как таковая сподручной. Она размещает человеческое существо внутри себя, как бы присваивая его. Способность к присвоению – сущность орнамента.

Примером такой архаической орнаментальности можно считать круговую планировку хижин вокруг утрамбованной площадки в африканских джунглях. Изобразительность не обязательна, не безусловна. Пространство орнамента сакрально. Эта сакральность не сопряжена с астрономией, но ей можно найти аналог в культе.

Я думаю, что таким аналогом можно считать разукрашенные и пластически превращенные в изображение человеческой головы черепа в культе Тибета, Вьетнама и др. архаических культур. Попытка наладить  вещную непрерывность между жизнью и смертью. Сюда же попадают мумии и саркофаги Египта.

То, что мумия лежит внутри саркофага, изображающего это же лицо – очевидный возврат к орнаменту. Но таким же орнаментом станет в будущем времени русская матрешка. Орнамент в силу этой рискованной близости всегда чреватая возрождением форма. Скафандр космонавта повторяет защитную функцию корабля: это переход от космоса к телу человека. Это функциональный аналог корабля: питание воздухом, защита от холода, отвод испражнений.

Банальнее: нижнее белье, верхняя одежда и зимнее пальто у нас с вами. Это орнаментальный переход от зимнего холода к теплу голого тела. Он настолько насущно необходим и привычен, что орнаментальная многослойность как таковая почти не видна. Но ее нетрудно выявить: стриптиз. Главное не финальная нагота, но послойность раздевания. В мастерстве стриптиза – несомненном – главное: симуляция бесконечности. Тогда удается обобществить эротический акт.

Однако, мне кажется более перспективной та тропинка, которая, отклоняясь от сакральной бинарности жизнь-смерть, сохраняет бытовую чистоту телесной последовательности. Штучность орнамента..

Например, китайские вложенные друг в друга прорезные сферы из слоновой кости. Эти сферы сами по себе, по своему рисунку орнаментальны, но они как объемлющие и содержащие в себе образуют пространственно- вещный ряд. Они выполнены из одного куска. Изначальна сплошность. Ряд этот обращен снаружи во внутрь. Он наверняка сходится. В нем не ищи мумию. Внутренние сферы можно с помощью палочки вращать сквозь прорези орнамента верхних слоев. Как всякий орнаментальный ряд он, в сущности, бесконечен. Модель атома, атомного ядра, нейтрона…Модель моделей.

Он в вещной, то есть осязаемой и оперативной форме, предлагает движение к бесконечно удаленной точке, удаленной бесконечно на манер черепахи и Ахиллеса: в пределах конечности. В таком случае он оказывается телесным аналогом сходящегося математического ряда, например, показательной функции или дзета-функции. Он – метафора самой физики и математики заодно. Такую сферу можно было бы воздвигнуть в качестве памятника великому Леонарду Ойлеру. Или Риману.

 На свой письменный стол.

 Выйдя из Стоунхенджа, мы прибыли в Принстон.

(не)Кстати: Очередь вообще (за колбасой, загранпаспортом, оплата ЖКХ, получение бандероли).

Она возникает не из сосисок. Она возникает из прообраза очереди. Предшественник очереди – шествие. Шествие и есть субъект. Взгляните на Парфенон. Предшественник очереди – родословный перечень Библии[1] Место всякого персонажа родового перечня между его отцом и его сыном, дедом и внуком.

-  Но что досталось нам? То есть мне и сей час?

Первое: я запоминаю предшествующих (Вы последняя? – я, молодой человек) и последующих. Это мое место в очереди. Я существую как место .

Второе: я отслеживаю число безликих лиц от меня до кассы. Это число – остаток некогда былой сакральности. Это расстояние до Авраама. Сакральность – получение загранпаспорта – в этой очередности получает индекс нуль. Тут очередь отторгает меня. Место, излюбленно-осточертелое, распадается.

Нынешняя счетность очереди – что-то подспудное, порой антисоветское. Раздражение от очереди – почти мятеж: счетность разрушает коллективное тело, Счетность отвергает толпу. Остается (приобретается) только место. Счетность – это ответственность, самоопределение.

- А что происходит при переходе к электронной очереди? Место исчезает вообще, изначально. Ритуальность теперь редуцируется до счета: 6, 5, 4, 3, 2. 1. Я существую как число натурального ряда.

Вспыхнув как зажигалка, я вылетаю в дымовую трубу верхом на нуле.

Я помню очереди послевоенных лет, когда активист записывал номер химкарандашом на твоей ладошке. Татуировка. Разжимая кулак, ты предъявляешь свой телесный номер.

Очередь – форма самосознания. Почему бы не обратить ее вспять? Превратить в очередь саму толпу.

Нас занимает очередное столпотворение.

Могу предложить вам участие в подлинной, длинной очереди. Ее надо свернуть в спираль с центром-кассой. Кассу нужно расположить выше, (или ниже) чтобы она была видна поверх спирали голов. Теперь место, как оно определено выше, станет двумерным и будет смещаться в силу сужения витков спирали. Соседние витки образуют очередь второго порядка. Движение в такой очереди будет подобно переходу со слоя на слой прорезного шара. Место приобретет статус номерного события.

Пожалуй, это будет современный зиккурат. Элевсинская мистерия.

Вы протягиваете листок бумаги, кассир ставит печать.

Я думаю, за это стоит заплатить. Хоть немного. – Ведь вы обобщены, разобщены, вознесены. Вы встроены, наконец, в метафору бытия.

 – Не так ли?

Не так ли я, попав сто лет назад мальчиком в Москву, купил билетик в метро и объехал кольцо по кругу. В загробном мире.

Я заплатил, я был допущен и отпущен. Мог теперь ответить на вопрос: «Ну а в метро ты был?»

 – Почему же я не был в Мавзолее? Не отстоял очередь настоящего египетского культа? Очередь очередей.

Я не подумал про Египет. Не понял, что метро – макет сакрального орнамента. Я был стопроцентный совок.

Я мог бы сказать трупу: милый мой, ты у меня в груди.