Онтологические прогулки

 

Маршруты  путешествий Е.П. охватывали все континенты Земли, за исключением Антарктиды, а некоторые страны она посещала дважды, и даже трижды. Эти путешествия не были тривиальными поездками в составе группы туристов и сопровождении гидов и проводников. В 1868 году, путешествуя по Балканам, Е.П., переодевшись в мужское платье, вступила в войска Гарибальди и участвовала в сражении при Ментане, где получила два тяжёлых ранения в плечо и ногу, её левая рука была дважды перебита сабельными ударами. В Тибете она несколько лет обучалась в монастыре Ташилунто под эгидой Панчен-ламы.

Вопрос, отнюдь не праздный, о цели столь тяжёлых скитаний  Е.П. ставили многие биографы, но не получали вразумительного ответа. Так, Мэри К.Нэф писала: «По-видимому, в этой экспедиции у Е.П.Б. была определенная цель: исследование пещер и пещерных храмов. Очень интересен один из ее выводов. Она пишет: "Весьма замечательно то обстоятельство, что почти все без исключения пещерные храмы Индии вырыты в конусообразных скалах и горах, словно древние строители нарочно отыскивали такие природные пирамиды. О странной и необычайной, нигде не виданной мною, кроме Индии, форме уже замечено при описании поездки в Карли. Случай ли это, или же одно из правил религиозного зодчества тех далеких времен? А кто тут подражатель? Зодчие ли египетских пирамид, или же неизвестные строители подземных храмов Индии? Как в пирамидах, так и в храмах, все кажется геометрически рассчитанным и, подобно пирамидам, вход в храмы находится не внизу, но на известном расстоянии от подножия горы. Природа, как известно, никогда не подражает искусству, а напротив, последнее всегда старается воспроизвести формы природы. И если даже в этом сходстве между символами Египта и Индии не найдется ничего, кроме случайности, то остается только сознаться, что игра случая бывает иногда необъяснима. Далее нам придется, быть может, представить более веские доказательства тому, что Египет заимствовал многое у Индии"».

Описания этих скитаний, а также многих других, даже самых поверхностных, достаточно, чтобы понять, что странствия Е.П. глубоко отличались от банального стремления к остроте ощущений, мещанской любознательности и туристского тщеславия, хотя её впечатления эмоционально насыщены, а наблюдения сопровождаются изумительными зарисовками местного колорита и рельефа окружающей природы. И, тем не менее, явственно чувствуется, что за этими пышными и проницательными описаниями  скрывается нечто глубинное и эзотерическое, которое вытесняет из туристических поездок тривиальное обозрение местных красот, пейзажей и древностей, а утверждается некий смысл  поиска. Из каждого путешествия Е.П. можно получить убеждающие основания и резоны, что в своих странствиях Е.П. занималась не элегической музой кочевий, а некоей целенаправленной процедурой, типа рекогносцировки, благодаря чему её путешествия превращаются в исследовательские экспедиции.  Но что искала Е.П. по всему земному шару, причём её интерес обычно сосредотачивался на атрибутике древних времён? Прямого ответа не дают ни сама Е.П., ни её биографы.

В таком плане нельзя не отметить внешнего сходства и определённой аналогии странствий Е.П. и путешествий академика Н.И.Вавилова, который искал по всему миру образцы окультуренной флоры (злаков, овощей, фруктов). Принципиальным отличием этих двух великих подвижников знаний служит присутствие в исканиях Е.П. фигуры Учителя. Наличие же Учителя и его статус при этом даёт опосредованное указание на искомый предмет поисков Е.П.. Но более откровенный намёк об этом  предмете  обнаруживается в одном из путешествий Е.П. по Индии, где удаётся приподнять завесу над таинственными намерениями Е.П.. Этот случай, эксцентричный и совершенно необычный для обыденного рационального миропредставления, должен быть приведен в описании очевидца и подан в полном виде. В 1856 году в Лахоре Е.П. встретилась с приятелем своего отца Кюльвейном, которого отец просил разыскать свою странствующую дочь, и который стремился попасть в Тибет.

Как пишет автор, Кюльвейну не удалось перебраться из Лахора в Тибет,  «Но зато он смог увидеть нечто, что было для него так же интересно, как если бы он присутствовал при самом воплощении Будды. Он раньше слыхал об этом чуде и в течение многих лет его самым горячим желанием было увидеть и разоблачить этот "языческий трюк", как он его называл. Кюльвейн был позитивистом и очень гордился этим, однако его позитивизму суждено было получить смертельный удар….в соседнем поселке у бедной женщины по договоренности был взят 3-4-х месячный ребенок. Кюльвейну пришлось поклясться, что в течение 7 лет он не разгласит увиденное им и услышанное….Прошло несколько дней, пока все было приготовлено. Ничего за это время не случилось, исключая только того, что на какой-то приказ Бхикшу из глубины озера на нас взглянули некие лица. Одним из этих лиц оказалась сестра Кюльвейна, которую он оставил дома здоровой и радостной, но которая, как мы узнали позже, умерла незадолго до начала его странствий. Вначале появление этого лица взволновало Кюльвейна, но он призвал на помощь весь свой скептицизм и попытался разъяснить нам, что это видение — лишь тень от облаков или отражение веток дерева и т.п., как это делают все подобные ему люди. В назначенное послеобеденное время ребенок был принесен в вихару и оставлен в вестибюле, так как дальше этого места, внутрь святилища, Кюльвейн не решился идти. Ребенка положили посреди пола на покрывало. Всех посторонних выслали вон. У дверей поставили двух монахов, которым поручили задерживать любопытных. Затем все ламы уселись на пол, спиной к гранитным стенам, так, что каждый был в десяти футах от ребенка. Настоятель сел в самый дальний угол на кожаный коврик. Только Кюльвейн поместился поближе к ребенку и с большим интересом следил за каждым его движением. Единственное, что требовалось от всех нас, — это соблюдать абсолютную тишину. В открытые двери ярко светило солнце. Постепенно настоятель погрузился в глубокую медитацию, а остальные монахи, пропев вполголоса краткую молитву, единственным звуком был лишь плач ребенка. Прошло несколько мгновений и движения ребенка прекратились. Казалось, что маленькое его тельце окоченело. Кюльвейн внимательно наблюдал. Оглядевшись кругом и обменявшись взглядами, мы убедились, что все присутствовавшие сидят неподвижно. Взор настоятеля был обращен на землю, он даже не глядел на ребенка. Бледный и неподвижный, он больше похож был на статую, чем на живого человека. Внезапно, к нашему большому удивлению, мы увидели, что ребенок, как бы какой-то силой, был переведен в сидячее положение. Еще несколько рывков и этот четырехмесячный ребенок, как автомат, которым движут невидимыми нитями, встал на ноги. Представьте себе наше смущение и испуг Кюльвейна. Ни одна рука не пошевелилась, ни одно движение не было сделано, ни одно слово не было сказано, а этот младенец стоял перед нами прямо и неподвижно, как взрослый.

Далее процитируем записи самого Кюльвейна, которые он сделал в тот же вечер и передал нам: "После минуты-другой ожидания, — пишет Кюльвейн, — ребенок повернул голову и взглянул на меня с таким умным выражением, что мне стало просто страшно. Я задрожал. Я щипал себе руки и кусал губы до крови, чтобы убедиться, что я не сплю. Но это было лишь начало. Это удивительное существо приблизилось на два шага в направлении ко мне, приняло вновь сидячее положение и, не спуская с меня глаз, начало на тибетском языке произносить, фразу за фразой, те слова, которые, как мне раньше сказали, принято говорить при воплощении Будды, и которые начинаются так: "Я есмь Его Дух в новом теле" и т.д. Я был по-настоящему в ужасе. Волосы у меня стали дыбом и кровь застыла. Я не мог бы произнести и слова. Тут не было никакого обмана, никакого чревовещания. Губы младенца шевелились и глаза его казалось искали мою душу с таким выражением, которое заставляло меня думать, что это был сам настоятель, его глаза, его выражение глаз. Было так, как будто бы в малое тельце вошел его дух и глядел на меня сквозь прозрачную маску личика ребенка. Я почувствовал головокружение. Ребенок потянулся ко мне и положил свою маленькую ручку на мою руку. Я вздрогнул, как будто бы меня обжег горячий уголек. Не в силах больше выдержать этот взгляд, я закрыл глаза руками. Это длилось лишь мгновение. Когда я отнял руки от глаз, младенец снова стал плачущим ребенком: он снова лежал на спине и плакал, как в начале. Все вошло в свою колею и начались разговоры. Только после того, как этот эксперимент был повторен еще несколько раз с промежутками в 10 дней, я осознал, что был свидетелем невероятного, сверхъестественного феномена, подобного тем, которые некоторые путешественники описывали ранее, но которые я всегда считал обманом».

Чисто научно-исследовательская детальность и тщательность описания этого «невероятного, сверхъестественного феномена» явно показывает, что объектом внимания Е.П. является именно этот сверхнормативный казус. Во всех своих скитаниях Е.П. искала примеры, признаки и образцы того, что противостояло, противоречило, опровергало  и шло вразрез с официальным академическим миропорядком и общепринятым правоверным мировоззрением. Иррациональные (оккультические, мистические) проявления Е.П. находила повсюду в объектах древнего времени – зодчестве, религии, обычаях, обрядовых культах, и в итоге, она стала носительницей некоей парадигмы, которая сохранилась в древних эпосах на всех континентах и во многих странах, и которая принципиально противостоит современной парадигме, основанной на гегемонизме ratio и logos’а. Как выражается Е.П.: «…даже на нашем бестолковом и вечно вращающемся маленьком шарике есть вещи, которые не снились западной философии». Своё credo, однако, Е.П. выразила однозначно рационально и идеологически понятно: «Наши собственные взгляды хорошо известны: мы не верим в "чудеса" ни прежние, ни будущие, но мы действительно верим, что необычные феномены, ошибочно названные сверхъестественными, на самом деле были, есть и будут иметь место до скончания времен; что они естественны и что, когда этот факт просочится в сознание скептиков-материалистов, наука сломя голову устремится к конечной  Истине, которой она так долго доискивалась».

Как пишет далее Е.П.: «…на этот раз в Джабельпуре, нам пришлось увидеть явление ещё «почище». Проходя вдоль берега реки, вдоль так называемой "факирской аллеи", Такур нам предложил завернуть во двор пагоды. Это место священное, и европейцев туда не пускают, как и мусульман. Но Гулаб-Синг поговорил с главным брамином, и мы вошли. Двор был полон паломников и аскетов, между прочими мы заметили трех совершенно голых и весьма древних факиров. Черные, сморщенные, худые, как скелеты, с седыми, как лунь, шиньонами на головах, они сидели или, скорее, стояли в самых, как нам показалось, невозможных позах. Один из них, опираясь буквально одной правой ладонью в землю, стоял, перпендикулярно вытянувшись, головой вниз и ногами вверх: тело его было так же неподвижно, как если бы вместо живого человека он был сухим древесным сучком. Голова не касалась земли, но, приподымаясь немного вверх в самом ненормальном положении, закатывая глаза, таращила их прямо на солнце. Не знаю, правду или нет, говорили словоохотливые, подошедшие к нашей компании городские обыватели, уверявшие, будто этот аскет проводит в подобной позе все дни жизни своей от полудня до солнечного заката. Но знаю одно: мы провели с факирами ровно час и двадцать минут и во все это время факир не пошевелился ни одним мускулом!». Е.П. констатирует: «Как это они умудряются достигать такого искусства, про то знают лишь они одни. Я заявляю факт, а объяснять ничего не берусь». Здесь продемонстрирована власть интеллекта человека над своим телом, и необходимым условием этой власти должно быть беспрекословное верховенство духовной виртуальной инстанции над материальной субстанцией физического тела. В христианском богословии неоспоримый примат духовного над материальным положен  в качестве категорического императива, а индусские брахманы и факиры пользуются принципом первенства духовного над материальным как практическим приёмом. Но сплошь и рядом эта способность в реальной жизни узурпируется и ею злоупотребляют, как в указанном Е.П. случае, когда  человек днями пребывает в положении вниз головой.

В своих путешествиях, производя разведывательные изыскания данной парадигмы, Е.П., однако не опускается до заурядного коллекционирования исторических сенсаций, и она не превращается в расхожего следопыта: Е.П. выявляла поисковые признаки месторождений руды, богатство которой не признаются современными рациональными ценностями. Такая процедура требует  не только немалых знаний, не только напряжения всех духовных и физических сил и ресурсов, но и развитой интуитивной системы, умения понять чужую и древнюю культуру. Масштаб и размах, с какими Е.П. производит эту процедуру, по всеобщности следует назвать, как уже упоминалось, парадигмальной. Парадигма (с греческого – пример, модель) – совокупность явных и неявных предпосылок, определяющих ноуменальные идеи и исследования, и сопровождающихся системой соответствующих методов и практических приёмов. «Под парадигмой я подразумеваю признание всеми научные достижения, которые в течение определённого времени дают научному сообществу модель постановки проблем и их решения» (Томас Кун).

В общем  говоря, поиск древней парадигмы есть изнуряющий творческий труд, который можно назвать парадигмальным подвигом Е.П.. С.Крэнстон передаёт собственными словами Е.П. осмысление своего парадигмального подвига: «Действительно, совершенно незачем ехать в Тибет или Индию, дабы обнаружить какое-то знание и силу... что таятся в каждой человеческой душе“; но приобретение высшего знания и силы требует не только многих лет напряжённейшего изучения под руководством более высокого разума, вместе с решимостью, которую не может поколебать никакая опасность, но и стольких же лет относительного уединения, в общении лишь с учениками, преследующими ту же цель, и в таком месте, где сама природа, как и неофит, сохраняет совершенный и ненарушаемый покой, если не молчание! Где воздух, на сотни миль вокруг, не отравлен миазмами, где атмосфера и человеческий магнетизм совершенно чисты и — где никогда не проливают кровь животных».

В каждом описании своих кочевий, вольно или невольно, Е.П. пытается представить оккультные диковины или телепатические опыты иррациональной стихии в понятном рационалистическом обличии, - и это не есть объяснение или познание, а суть рациональная фиксация реального события. Так, расхожая эмпирическая данность в индусском иррациональном бытие состоит из телесных опытов, называемых хатма-йогами, и психических опытов, именуемых радж-йогами. Е.П. опосредует эту данность на почве сравнительно-сопоставительного (классификационного, рационального) метода, и пишет: «А дар радж-йогов несравненно интереснее и в тысячу раз важнее для мира, нежели феномены хатха-йогов. Этот дар чисто психический: радж-йоги к знанию хатха-йогов присоединяют всю шкалу умственных феноменов. Приписываемые им дары, по крайней мере, в священных книгах, следующие: 1) дар пророчества и предвидения грядущих событий; 2) понимание всех незнакомых им языков; 3) целение недугов; 4) искусство читать чужие мысли; 5) слышать разговоры и все происходящее за несколько тысяч миль; 6) понимание языка зверей и птиц; 7) Пракамия (Prakamya) — способность останавливать руку времени, сохраняя юношескую наружность в продолжение долгого, почти невероятного периода времени; 8) способность оставлять собственное тело и переходить в другое; 9) Вазитва (Vashitva) — дар укрощать и даже убивать самых диких зверей одним взглядом; и, наконец, самое ужасное — месмерическая сила, вполне подчиняющая себе людей и одним действием воли заставляющая их бессознательно повиноваться невыраженным приказам йогов". Такую методологическую особенность наблюдений Е.П. нельзя игнорировать, если задаться целью осмыслить парадигмальный подвиг Е.П.. Со своей стороны, данное осмысление зиждется на том, что психологическим уникумом Е.П. является только в рационалистической среде, а в иррациональной сфере она суть нечто близкое к сородичам.

Стало быть, парадигмальный подвиг Е.П. per se имеет чисто рациональную природу, и по-другому быть не может, ибо Е.П. не стала бы без причины (знака ratio) тратить свою жизнь на искание по всем обитаемым просторам планеты мифическое парадигмальное образование – антипода ныне действующей, всемогущей, и, казалось, несокрушимой модели сочетания ratioи logos’а. И такой причиной стало знание и полная убеждённость в порочности и несостоятельности этой последней. Наш мир знает множество критиков, пороки нашего времени давно стали для гениев-эстетов излюбленными мишенями для бичевания,  но мало кто из них по своему эмоциональному накалу и образной выразительности может сравниться с инвективой Е.П., - разве только обличительная речь Иисуса Христа против фарисеев «Горе вам, книжники и фарисеи» в Новом Завете. У Е.П. эта речь звучит следующим образом: «Мы живем в век предрассудков, лицемерия и парадоксов, вынуждающий многих из нас беспомощно и бесцельно вертеться, подобно подхваченным вихрем сухим листьям, разрываясь между присущим нам чувством справедливости и страхом перед жестоким деспотом, имя которому общественное мнение. Да, жизнь наша похожа на водоворот, образованный двумя противоборствующими течениями, одно из которых несет нас вперед, а другое отбрасывает назад; одно побуждает нас вцепиться мертвой хваткой во все то, что мы считаем правильным и истинным, как в спасительную соломинку, которая только и может удержать нас на плаву, тогда как другое стремится опрокинуть нас, раздавить и в конце концов утопить, захлестнув безжалостной циклопической волной общепринятых приличий и тупого, капризного и вечно блуждающего общественного мнения, основанного на злобной клевете и праздных сплетнях. В наше время вовсе не нужно быть честным, искренним и праведным, чтобы выклянчить себе признание и лавры достойного человека. Для этого достаточно просто быть удачливым лицемером или каким-то загадочным и непонятным для самих счастливцев образом приобрести популярность. В наш век, по словам миссис Монтэгю, "всякий порок скрывается лицемерием, во всякой добродетели подозревают лицемерие... а подозрительность приравнивается к мудрости". И потому никто не знает, во что ему верить и что отвергать, а наилучшим способом стать образцом всех добродетелей в ослепленных восторженной верою глазах сограждан является, опять-таки, популярность.Но как же можно приобрести эту самую популярность? На самом деле довольно просто. С волками жить – по-волчьи выть. Отдавай дань уважения распространенным в ваше время порокам, изображай восторг при упоминании популярных на текущий день посредственностей. Плотно закрывай глаза при виде всякой истины, если она чем-то не нравится общепризнанным пастырям человеческого стада, и не забывай вместе с ними нападать на несогласное меньшинство. Низко кланяйся перед господствующим хамством и приветствуй громоподобными аплодисментами любую попытку зарвавшегося осла лягнуть умирающего льва, ныне – падшего идола. Потакай распространенным предрассудкам, придерживайся общепринятых условностей и моды – и вскоре станешь популярным. Смотри же, твое время пришло. И не будет большой беды в том, если ты окажешься грабителем, а заодно и убийцей: все равно ты будешь возвеличен и окружен ореолом всевозможных добродетелей. К тому же перед тобою откроются еще более широкие перспективы безнаказанного злодейства, что красноречиво подтверждает трюизм, заключенный в турецкой поговорке "Непойманный вор честнее бея"». И в другом месте дополняет: «В наш век пара и электричества, когда человек вынужден жить в сумасшедшем темпе, практически не оставляющем времени для размышлений, все, что ему остается, это отдать себя на милость ветров и течений, которые несут его от колыбели до могилы, привязанного к прокрустову ложу традиций и условностей».

Итак, основой парадигмального подвига Е.П. является её нелицеприятная критика официозной парадигмы, но эта критика не является стандартным отрицанием, а за ней скрывается  глубокий философский смысл. Парадигма Е.П. формировалась в течение целого исторического периода, который во всемирной истории показан как расцвет либерального европейского гуманизма. В эту эпоху впервые в европейской истории военная тематика и военное творчество были потеснены на общественной арене гуманитарной деятельностью, когда европейское сообщество выработало свою парадигму, базирующуюся на особом экономическом бытие, и ведомую собственным гоменоидным типом – фаустовским человеком, а также переделало науку в эффективнейший из всех практических методов, существующих до сих пор. В это время проявилось «золотое десятилетие» (1859-1869 г.г.), когда в историческое мгновение возникли доктрины, ставшие эпохальными наставлениями для своих отраслей знания: биологическая теория Дарвина, физиологическая теория Сеченова, генетическая теория Менделя, экономическая теория Маркса, химическая теория Менделеева; в 1861 году в России отменено крепостное право, и в то же время на противоположном конце земного радиуса, в США отменяется рабство.

Ещё впереди были высочайшие достижения рационалистической науки – теория квантов, теория относительности, теория психоанализа, кибернетика, информатика,- и в это торжество научного знания и научного авторитета набатом прозвучали слова Е.П.: «Даже наука, некогда служившая спасению Истины, уже перестала быть храмом голого факта. Почти все нынешние учёные заинтересованы лишь в том, чтобы навязать своим коллегам и широкой публике собственные идеи и пристрастия – какие-нибудь новомодные теории, призванные содействовать прежде всего прославлению и росту авторитета своих авторов. Современный учёный готов отвергнуть и замалчивать всякое свидетельство, идущее вразрез с господствующими ныне научными гипотезами…Таково действительное положение вещей на 1888 год н.э.» («Что есть истина», 1888г.)

Итак, в далёком 1888 году Е.П. определила то состояние европейской науки, находящейся на тот момент на своём историческом восхождении, которое в наши дни стало нормой поведения – одной из коренных причин глобального экологического кризиса человечества. Самок важное, что должно быть уяснено в критической инвективе Е.П., - это философская подоплёка этой последней: выступление Е.П. не просто протест против кичливого засилья рационалистического воззрения и высокомерного чванства материалистической науки, и не просто попытка связать сокровенное (древнее, эзотерическое) знание с современным точным познанием, как это укоренено в современном аналитическом цехе, а суть выход на нравственное поле, с позиций постулатов которого порицается нынешний традиционный миропорядок. Нравственная основа парадигмального подвига  есть основное достижение Е.П.. которое до настоящего времени не осмыслено в аналитике.

Нравственность, введенная в философию гениальным И.Кантом, была выставлена  не менее гениальным В.С.Соловьёвым  в форме нравственной философии, которой в рамках русской духовной философии придан ранг самостоятельной дисциплины. Нравственность, взятая, как фактор, как per se, есть производное виртуального образа мыслей, то есть непосредственный критерий идеалистического мировоззрения, который в философском плане противостоит материалистическому воззрению. Е.П. изрекла: «…материалисты не могут быть допущены в наше Общество – это уж точно».. Это означает, что парадигмальный подвиг есть продукт идеалистического производства, какое Е.П. сотворила в режиме отстранения от материалистического ratio. Однако отторжение от рационалистической реальности суть лишь одна грань многогранника парадигмального подвига Е.П., - вторая грань состоит из органического симбиоза идеалистического и материалистического, мистического и рационального, но для этого творчество Е.П. необходимо осмыслить в координации духа.