Литературная критика

Заставили писать про Сорокина в "Независимую газету". Я ж обычно туда не пишу, только в "Экслибрис", так что это типа как повышение. Тем более - на первую полосу. Встал в восемь утра, настрочил, думаю, как слава настигнет меня. А они - хер!.. - говорят: "Мы там немножко поубирали про Прокуратуру". Ну поубирали и ладно (думаю я). А потом беру газету и начинаю читать.

Как бы это деликатнее выразиться... Я, граждане судьи, этого не писал. У меня исходники остались! Вот, сравните, пожалуйста.

Итак, что же такое Махроть? Прежде чем речь зайдет об этимологии, необходимо вспомнить о весьма немаловажной в творчестве Пригова тенденции, очевидной даже сквозь мишурное одеяние анекдотических "рассуждений" - отношение его к России как к местожительству, к своему месту на российской бытовой и литературной почве в должной мере серьезное. Неоспоримый факт, что у всякого русского литератора на каком-то этапе возникает необходимость персональной интерпретации сущности необъятного российского феномена и всего что с ним связано.

Ведь в чём главная сила и смысл толстого ежемесячника, который (не я утверждаю) - явление сугубо российское и т.д.? В том, что литература - единственный вид искусства (кроме, разумеется, ещё и тв), которое в провинции можно потреблять примерно на том же самом качественном уровне, что и в столицах. Потому что, журналы везде - одинаковые. И огромадные размеры земли нашей - первейшее условие существования капиллярной сетки литературно-общественных ежемесячников. Которые, между прочим, столичный рынок молодым да бойким издательствам уже сдали без боя. Чем же еще пристать, как не Уралом, да Сибирью, Поволжьем да Дальним Востоком?

Человек в этом мире настолько слаб и беспомощен, что наличие его не имеет никакого принципиального значения для решения сущностных проблем этого мира. Не имеют значения его мысли, вкусы, радости и хвори, его отчаяние и его судьба. Принял эту точку зрения - делай Воланда своим героем. Капитуляция подписана - полная и безоговорочная капитуляция. Такая капитуляция в который раз подписывается читателем - слабым, беспомощным и очень занятым. Тратить время и силы на то, что вкупе с ним ничего не значит и бесполезно в борьбе с этим миром? Зачем, если есть мечта? Мечта- Воланд или Мефистофель, Всадник высоких равнин или Фандорин, комиссар Мегре или Чапаев и Пустота... Мечта о силе равна мечте об истине. Так возникает привычка к упоению своим собственным ничтожеством.

Был у меня такой странный день лет пять, наверное, назад, когда отчитав студенткам лекцию, сел попой на стул на кафедре и стал лениться ехать домой (а может, тщился продлить в душе приятные воспоминания о студентковых, допустим, коленках), а на столе валялась огромная Библия - в целях научного атеизма, надо полагать.

Всё это ваши стереотипы, - говорит идеолог и организатор "Улова" Дмитрий Кузьмин, - сетевой литературный конкурс не обязан открывать новые имена, он лишь пытается навести порядок в рунете, захламлённом и переполненном графоманскими текстами, хоть как-то структурировать это пространство. Раз уж так получилось, что грамотно, профессионально написанные тексты соседствуют на сайтах вместе с продукцией начинающих, следует признавать это как данность и работать именно с этим.

Ещё Набоков переживал в одном из своих романов по поводу невозможности превратить читателя в зрителя. Хотя иерархия видов искусств - вещь весьма относительная, есть, видимо, у литераторов некие комплексы перед музыкой или, к примеру, перед изобразительным искусством. Иначе как объяснить, что многие авторы пытаются добиться предельной изобразительности своих текстов или создать в тексте аналоги музыкального звучания?!

Мы знаем себя со слов свидетелей, даже воспоминания - рассказы со стороны. Потому и страшно умирать, что смерть - это деобъективизация, окончательная Existence, о которой твердили Сартр и большевики: о тебе рассказать некому, и сам о себе не расскажешь, умер... И отправят чистить сортиры со всем твоим "багажом", "опытом прикосновений" и прочей неповторимостью.

Драгомощенко - наш последний романтик, пытающийся жить и мыслить предельно концентрировано, без поблажек и поддавков. Он убеждён, что поэзия - последнее прибежище свободы в несвободном (стандартизованном, постмодернистском) мире. И что это даёт ему право писать так (сложно), а не иначе.
Всё равно, кому будет нужно, прочтёт; всё равно, тот, кому будет нужно не испугается этих барочных развалин, всех этих кругов руин распадающейся на наших глазах, жизни.

На сероватой окраине краснокирпичного Вальядолида - значит, по меркам прежних веков, - на безнадежной окраине, стоит неприметный домик. За оградой, во вполне сухопутном дворе, - непокорная ржавчине модель парусника. Почему бы и нет? В домике мог жить бывший моряк, а игрушечным корабликам, пусть и железным, цена невелика. Любознательные пришельцы, не поленившиеся добраться до дальних закоулков туристского справочника, уже знают, что моряки никогда не жили в сереньком доме, который относительно нов и возведен на месте другого, несохранившегося строения. Колер его остается домысливать, но в нем, действительно, доживал свой век отставной моряк. И не просто моряк, а адмирал. Звали его Христофор Колумб.

"Магазин" - проект хитрый, можно сказать авангардный. Расширяющий наши представления об искусстве. Которое растёт, пробивается из всякого сора, и нет у него ни стыда, ни совести, ни сна, ни отдыха, ни дна, ни покрышки. Потому что истинное искусство - неуловимое. Хрена два поймаешь.