Литературная критика

Вокруг Штейнберга повсюду витал дух изящных искусств, но без напыщенной искусственности.

Я бы поставил эту фразу эпиграфом к каждому своему дню, ко всякому мгновению. И одновременно эпитафией ко всей моей и любой жизни. В чем её бесконечная правда? В ней сконденсирован огромный трансцендентный опыт каждой души, летящей в бездну, каждого безумия на краю ночи.

Если есть начало у мировой иллюзии, она берет начало из этой боли. Никогда не опровергающей себя.

...полностью живых не только персонажей, но и вещей, на полную жизнь всего романа, повести, рассказа, в литературе вообще не бывает. Успех писателя самое большее может заключаться лишь в том, чтобы только зачать такого персонажа или вещь в более или менее убедительным акте зачатия...

Непостижимая ревность, зависть уже явленных в мире вещей сопровождают явление всякой другой вещи; под их аккомпанемент всякая новая вещь и приходит в бытие, словно под аккомпанемент собственных родовых мук.

...когда речь направлена к другому – разве мы не проецируем на место другого – себя же?

Из возможных поворотов к большим значениям: КАК сказать (орнаментальным или иным непростым слогом) или КОМУ (заблудшей душе, дабы просветлилась) выбираю – ЗАЧЕМ. И с разочарованием констатирую: незачем.

Я думаю, что России ещё суждены гигантские перемены. Мне кажется, к лучшему. Хуже – куда?

...на соответствующих «аналитических» должностях в коллегии работают два Александра Сергеевича – Грибоедов и Пушкин. Причём грамотно залегендированное «наше всё» работал более продуктивно и рискованно... (...) кавказские рассказы Льва Николаевича Толстого – по оценке «непрофессиональных литературоведов» – свидетельствуют о его более чем осведомленности в разведывательных донесениях.

...напряженнейший диалог-тризна с русской и мировой культурой явились основой «странных» текстов ОБЭРИУтов.

Оторва текста, бешенная бабка слова Юлия Кокошко мастерски дозирует, сублимирует, перегонят и возгоняет...