Литературная критика

К 155-летию В. Вересаева

Викентий Викентьевич Вересаев (Смидович) 1867 - 1945

   1.

Вересаев писал сдобно, вкусно, округло; у него были крупные, словно светящиеся изнутри слова; и мера социального оптимизма, являющаяся непременным составляющим элементом многих его произведений, отдавая чеховской, была собственной, незаёмной…

…Вересаев духовно формировался в годы, когда народничество мерно начинало угасать и набирал обороты марксизм, и, чуткий к веяниям мысли Вересаев, плотно усваивал и тонко впитывал разлитое в воздухе социума.

 Первая публикация – стихотворение; затем очерк о жизни донецких шахтёров, подписывая который Вересаев впервые использует ставший известным псевдоним.

 Бодрые и верящие люди, отказавшиеся от надежд на крестьянство, Морозовская стачка, многое другое – есть основания для радуги социального оптимизма, разлитой писателем в своих произведениях.

 В повести «Без дороги» исследовались поиски путей – молодыми людьми, и тогда же – возможно впервые – проявилась особая теплота, согревающая все последующие произведения Вересаева…

 Теплота…

Любовь к людям – писатель щедро разлил её по каналам и руслам фраз, организующих его произведения: иногда так поэтично, что сквозь прозу прорастало нечто большее.

Популярнейшие «Записки врача» трактовали изнутри проблемы врачебной практики: вместе давая галерею картин жизни, которую узнал писатель, погружаясь во врачебную деятельность…

 Врач должен бороться за устранение тех условий, которые делают его деятельность необходимой.

Тут метафизика особого рода: тоже согревающая надеждой сущность произведения.

Особняком стоит книга «Пушкин в жизни»: где кипение живой плазмы тогдашних времён связано с чередованием документалистики и художественного повествования; особняком стоят переводы из древнегреческого…

…всё своеобразно стоит особняком: мысль, чувства, образы.

Но особенно: та теплота любви, что густо полнит все книги В. Вересаева.

   2.

«Теогония» Гесиода взметнула бесконечно высоко словесные флаги.

 Происхождение богов: шаровая бездна дерзновения, соединённая с горизонтами поэтических возможностей: зазвучавшая русским словом благодаря Вересаеву.

Его перевод отличается высотою звука и благородной оснасткой речи – звука, точно занимаемого у неба.

Но есть иное: духовное, давшее космос литературы, определившее степень вызревания словесного чуда.

 Гесиод, опровергающий смерть – Вересаев, представивший на русском данность этого опровержения.

 Переводы Вересаева переиздавались много раз, питая умы и души читательских поколений.

«Труда и дни» дышат мыслью и жизнью – и то, и другое отлично от современности – и Вересаева, и нашей, но высота эллинской речи, неся и мудрость, и счастье, действуют успокоительными волнами на недра всякого сознания.

33 гомеровских гимна – звучащих необыкновенно светло.

Переводы Вересаева согреты теплотой: тою всегдашней его теплотою, какою пропитаны все его книги.

3.

…когда не требует поэта…

Живая плазма жизни Пушкина: кипящего, увлекающегося, страстного, темпераментного.

«Пушкин в жизни» - не обычная книга: через слабости, через пороки образ выявляется не меньше, чем через сияющие снежным великолепием горные вершины; Вересаев писал живого Пушкина, собирая материалы кропотливо и тщательно, отфильтровывая сомнительные, выверяя то, что можно было выверить.

Он собирал их, скрепляя теплотой собственного сердца: задача была - показать живого, не причёсанного Пушкина…

 Книга – своеобразный коллаж; тут не только Пушкин, тут время: пёстрое, насыщенное мечтами и конкретикой, со взлётами и падениями, с высотами и игрой, со всем тем, что организовывало жизнь.

 …внешне разрозненные отрывки разных авторов выстраиваются в удивительную целостность; и игра огня становится отчётливей, и классик приближается ко дням… к любым временным пространствам бесконечно уходящего времени…