Литературная критика

В предыдущем сообщении редакцией было добавлен в качестве одной из иллюстраций логотип этого первого конкурса реформируемого Союза писателей России.

Кто-то из комментаторов обратил внимание, что  название конкурса СЛОВО написано на кладбищенском чёрном граните. А действительно почему? Немногочисленные читатели «Топоса» поддержали публикацию этой статьи в отличие от «гражданской войны», разразившейся в комментариях на страницах интернет-портала «Литературной России»[2]. Впрочем, это закономерно – «нет мира под оливами».

В номинации «мастера прозы» в шорт-листе был объявлен и вездесущий Захар Прилепин, кстати, один из членов жюри конкурса. Нет, отнюдь не за дилогию пятилетней давности о его публицистических заметках о событиях в Донбассе, что было бы оправдано, ведь он действительно был одним из первых, если не сказать первым, писателем, реально вставшим на защиту борющегося Донбасса, где провёл пару лет, и увы! далеко не первой жертвой бандеровских террористов… После публикации шорт-листа «мастеров прозы» З.П., конечно, был выведен из состава жюри, а сборник рассказов был таки удостоен специальной премии жюри по представлению…  Где-то мелькнуло и название представляющей организации вначале необъявленной, как мне показалось, номинации «книга для семейного чтения». Книгу не покупаю – цена на «Озоне» четырёхзначная, да к тому же вместо собак ещё купишь кота в мешке, хотя кот тоже оказался в числе персонажей этого сборнике рассказов, правда, без мешка.  

Но вот книга появляется в библиотеке. Первый читатель. Итак, Захар Прилепин «Собаки и другие люди. Новая проза» (Конечно же, АСТ, кто бы сомневался!) Neoclassic (Признанного уже несколько десятилетий «мэтра» З.П. объявляют всего лишь «новым классиком»?! Неожиданно!), 2024 год, 251, затем непонятная цифра 5 в квадратных скобках (литературная ссылка? На что?) и только потом буква с., обозначающая число страниц в книге. И в конце! О, это что-то новенькое. Цитирую: «Захар Прилепин – лучшее». Лучшее у Захара Прилепина или у издательства «АСТ»?

Перехожу на последнюю страницу –узнать редактора книги. И снова удивляюсь: в книге 256 страниц вместо заявленной 251 с., включая 2 стр. рекламы. Редактор Алексей Портнов. Имя мне незнакомое. В интернете нахожу, что он ведущий редактор редакции Елены Шубиной, на странице В Контакте знакомлюсь с его девизом: «а когда и если случится пи***ц горе – тогда *би горы; плачь, но *би горы». Биографических данных, где родился, где учился, – нет. Нахожу портрет (https://litschool.pro/wp-content/uploads/2023/04/portnov-1-670x670.jpg).

Какой мужчина, однако! Впечатляет!

Возвращаюсь к аннотации номинируемого сборника: «Невероятно доброе и нежное повествование о любви и преданности». «Такого Захара Прилепина вы ещё не знали».

  Ну, что Вы, Алексей Сергеевич, как это не знали? Даже в самых чёрных, если не сказать грязных, первых рассказах и романах З.П. обязательно звучала слащаво-сопливо-сентиментальная фраза о любви к жене, называемой, не иначе, как «моя любимая» и резко контрастирующая с остальным полублатным стилем повествований, не говоря уже о том, что ещё в начале 2010-х гг., в одном из интервью он говорил: «…я помимо "Чёрной обезьяны" написал ещё сборник счастливейших радостных повестей. Вот сейчас сижу, выпиваю с друзьями, завтра поеду к жене и детям, и кто, глядя на меня, скажет, что я написал "Чёрную обезьяну"?»[3].

Да вы, Алексей Сергеевич, вероятно, не читали рассказ «Лес» и рецензию-панегирик Натальи Рубинской по его поводу: «Пер­вой ве­щью, по­тряс­шей наше до­то­ле мир­но по­чи­вав­шее в об­раз­цах Се­ре­б­ря­но­го ве­ка со­зна­ние, оказал­ся при­ле­пин­ский “Лес”. Рас­сказ, за­во­дя­щий в дре­му­чий лес человеческих пси­хик, в рос­кош­ную ча­щу эк­зи­с­тен­ции»[4], который она сравнила с прозой Пруста и Бунина (Sic!). Впрочем, довольно воспоминаний, давно это было, и на «роскошную чащу экзистенции» З.П. я откликнулась ещё тогда[5], в далёком уже 2012 году. Так что, уважаемый Алексей Сергеевич, Захара П. знали, встречались с ним в разных ипостасях, порой взаимоисключающих.  

          Приступаю к чтению рассказов о собаках. Читаю с неизбывным интересом, читать легко, кое-где даже проскальзывает юмор, отнюдь не типичный для З.П. в его более раннем творчестве. Автобиографическая проза нон-фикшн о жизни семьи Захара в глухой нижегородской деревне после волевого решенья «отправиться жить в деревню, где у нас имелся двухэтажный, насупленный, скрипучий домик на покосившемся фундаменте – зато с настоящей печью» (стр. 8). И далее: «В те годы мы ещё были бедны (…) Пропитанье Шмеля (сенбернара – Т.Л.) – и то оставалось нагрузкой для нас. Каждый день мы варили ему огромную кастрюлю съестного, забрасывая в масляный[6] бульон картофельные очистки, несколько луковиц, морковку, немного крупы, а ещё макарон и, быть может, яичко и всякие объедки, и обязательно мяса – скажем, куриные потрошка, – в любом случае, как бы отнятое у детей, которые и сами бы съели это. Еда выносилась Шмелю в тазу, и он весело грохотал им во дворе, со скрежетом возя туда и сюда башкой, пока не вылизывал дочиста» (стр.29).

Даа, настоящая литература, особенно «потрошка»… – аллюзия на суп Жеглова? Трудно представить, чтобы в глухой вымирающей деревне, где и магазина-то нет продавались куриные «потрошка»! Неужели их бы съели его дети? Может быть, даже с удовольствием? Верится с трудом. А вдруг? В 2016 году тон в его рассказах-воспоминаниях был более мажорным: «К сорока годам я заработал столько, что мог ещё десять лет только тратить – понемногу, естественно, но когда (Так в тексте – Т.Л.) мне было нужно многое»[7]. В то время З.П. уже был владельцем чёрного джипа, как следует из ещё одного рассказа из книги 2016 года[8], в котором уже появился сенбернар Шмель: «Сенбернар был курносый, как Майкл Джексон. И глаза – Луи Армстронга. …чёрный, влажный нос; мечтательный, с поволокой, взгляд… Он покидал машину последним, хотя путешествовать ему было тяжелее всех. (…) Первым выходил отец семейства и, захлопнув свою дверь, высаживал младшую дочь. Она спокойно подчинялась ему. Когда он, отстегнув ремень безопасности, брал её на руки, дочь издавала бесстрастное мяуканье, словно была заводной кошачьей куклой. Так она приветствовала отца. Ей исполнилось два годика.

Он ставил дочь на асфальт, подальше от двери, чтоб случайно не задеть русую кудрявую головёнку.(…)

Двое других детей, пихая друг друга и переругиваясь, то ли выпрыгивали, то ли выпадали из правой задней двери чёрного джипа». Очень трогательное повествование и о Шмеле, и о дочери, если бы не «мяуканье» «кошачей куклы»…

Любовно-сентиментальный стиль повествования продолжится также и в «Собаках…» З.П. и по отношению к дочке (там она будет мелькать в возрасте от шести до 13-лет), и к очередному щенку, на сей раз породы тибетский мастиф. Цитирую: «…ухватив щенка под тёплый живот, я почувствовал, что он, обезволев, едва ли не растекался сквозь мои пальцы. Кое-как собрав творожное тело воедино – всё это время у меня за спиной подпрыгивала младшая дочка, выкрикивая: “Щеночек! Щеночек!”, – я потянул его наружу.                                                                                   Свисали ножки, свисали уши, свисал хвост, свисала бессмысленная голова и детские брыльки тоже свисали…

“Ну, что же ты…” –  мелко дрожал я, бережно укладывая его на весеннюю землю и уже готовясь произнести: “Устал в дороге! Укачало…” Но едва я выпрямился, он разом ожил. (…) Дети визжали и хохотали.         С разбегу он доверчиво тыкался каждому в ноги, затем – носом в раскрытые ладони, следом, в очередном порывистом прыжке – куда-то в область живота. (…) Он был тёмно-бурого медвежьего окраса, в рыжих гольфах на ножках, с рыжей шеей, рыжими щеками, рыжими умильными бровками (Sic! – Т.Л.) и рыжей подпалиной на хвосте. Чернотой и рыжестью он был похож на осенний керженский лес, посреди которого стоял наш дом…» (стр. 121). Как поэтично! Так и хочется потискать это мохнатое чудо! З.П. даёт очаровательному щенку имя Кержак, в честь леса, и он в различные периоды жизни ещё неоднократно появится на страницах книги – лауреата. 

Итак, тема сборника рассказов о детях и собаках не потрясает новизной, подобные рассказы уже были опубликованы в аналогичном сборнике «Семь жизней». Из «других людей» появляется рыжий кот, весьма достойный персонаж, можно сказать просто герой, не боящийся ни собак, ни дальних походов ночью по зимнему лесу, в котором «зверей было больше чем нас (жителей деревни – Т.Л.)». Но и у кота в одной из предыдущих «семи жизней» З.П. был предшественник, правда, тот кот он был весь чёрным, гулёной и очень невоспитанным, хотя, как и рыжий весьма любвеобильным.

          При чтении «Собак…» у меня неоднократно создавалось впечатление déjà vu. Второй рассказ сборника «Дебрь»: «Я вспомнил это слово, которое ещё час назад не означало для меня ничего. И вот я встретился с ней, и забрался в неё» (стр. 45). Но и это не новь. Много лет назад в рассказе «Лес» в воспоминаниях ребёнка описана почти такая же ситуация, но в другом контексте, они с отцом и его другом шли к храму, заблудились… Здесь же рассказчик идёт к озеру, которое они открыли в один из приездов его друзей – собутыльников. Ностальгическое воспоминание. Рассказчик идёт один в сопровождении белоснежной борзой с кличкой Кай, попадает в чащобу, болото, ищет дорогу домой, долго блуждает, но всё-таки выбирается из дебрей, вновь «оказавшись у перекрывшего дорогу дерева, возле которого несколько часов назад я решил скоротать путь», – что вызывает в нём желание пофилософствовать, весьма редкий гость в этом сборнике: «Получилось хотя бы не обмануться в поиске обратного пути к той точке, где была совершена ошибка. Чаще всего в человеческой жизни и это уже невозможно» (стр.50). Мысль, прямо скажем, не слишком оригинальная, да и стиль  весьма далёк от рассказов в этой серии. Редакторская правка или…    

Тема отцовства, тоже далеко не пионерная, начиная с упомянутого «Леса», столь ярко высветилась в ещё «одной жизни» З.П., что не премину процитировать небольшой отрывок из рассказа «Рыбаки и космонавты» (2016 г.): «Так забавно: новорождённого ребёнка приводят за поводок. Висит на пуповине, как космонавт: Земля, Земля, я на связи, отвяжите – выхожу в открытое пространство. Отпусти пескаря в пруд, рыбак. Что ты к нему прицепился. Поверить не могу, что со мной всё это когда-то произошло. Если есть поводок – значит, меня где-то нашли, подцепили, потянули за собой. 

А где? Когда я открывал рот, делая первый вздох, какое слово мне хотелось выговорить? Может быть, назвать место предыдущего обитания?

…механическая коробка передач, «Жигули» шестой модели, жара июньская – всё это мало располагало к философии, но я философствовал – на мелкотемье: как умел.

У меня родился первый ребёнок, сын. Что ж, здравствуй, отец, – я посмотрел на себя в зеркало заднего вида. Небритое, невыспавшееся лицо безработного шалопая».

Глубокая философия! А как самокритично!

Продолжает развивать тему отцовства З.П. и в «Собаках…», хотя он практически не вспоминает о сыновьях, сосредоточив своё внимание преимущественно на младшей дочери: «Однажды у нас родилась дочка. И полугода не прошло, как вослед за дочкой в доме появился сенбернар по имени Шмель. Они росли вместе. Дочка ещё была – кулёк с сахарным носиком, – а щенок уже различал эмоции, голоса. Команды, предметы, состояния погоды. Знал человеческие печали гнев. Разделял радость, умел смешить. 

Потом ребёнок пополз. И хотя они были одногодками, щенок, уже вымахавший с хорошую дворнягу, был снисходителен и бережен к ребёнку, сознавая своё безусловное старшинство.

Ребёнок едва выучил “ням-ням” и “дай”, и орал по любому поводу, а щенок того же возраста был терпелив, деятелен, восприимчив. (…)    Только к полутора годам ребёнок начал догонять собаку. (…)

Собака, казавшаяся ей огромной, пугала её. (…) Она поднимала на меня важный взгляд и кивала: да. Пугает, гони. 

Шмель, как бы пожав плечами, без особой обиды уходил, махнув напоследок хвостом с лёгким презрением: нравится тебе общаться с этим не-пойми-чем – ну, общайся; только имей в виду, оно тебе даже палку не принесёт, если бросишь. (…) Внимание к существу казалось ему чрезмерным, но пёс принимал это из чувства снисхождения: существо было не способно не только сносно передвигаться, но даже самостоятельно принимать пищу» (стр. 151 -154). Тёплая волна чувств просто захлестывает. одно слово – отец. Неожиданно в памяти всплывают строки классика: «Полковник наш рождён был хватом, слуга царю, отец…». Или ожидаемо? «Хват» тоже подходит, да и «булат», к глубокому сожалению… 

Следует, конечно, подчеркнуть, что автор констатирует, что кулёк с сахарным носиком» к девяти годам превратилась в добрую и решительную девочку, спасшую больного слепого щенка, которого заводчица хотела утопить: «Я играла с ним, – сказала она твёрдо. – Он видит. Он реагирует на движение. – И тут же, как последний козырь, выложила: – Он добрый.                 Вид у дочери был такой, что любое моё слово против было бы равносильно отрицанию самой идеи добра» (стр. 218). Философская идея, но  в ней… – Как же без экономики? – реакция отца: «Дочь оказалась права: один глаз видел у него вполне сносно. Что касается второго глаза – здесь мы намучились. Слепой глаз время от времени западал куда-то внутрь собачьего черепа. Выбегающий из конуры Толька (домашнее имя щенка вместо паспортного Бертолуччи –  Т.Л.) вводил меня (но не дочь) в ужас. Установленный на место, глаз вскоре вываливался наружу. Я привычно шёл прогревать машину. Дочь, не брезгуя ни минуты, снова ехала в обнимку со своим Толькой в гости к хирургу. Возвращённый в глазницу, глаз покрывался бельмом.

По излечении бельма глаз воспалялся, разбухая до удивительных размеров». И далее резюме любящего отца: «… Если бы мы тогда приобрели весь помёт, и лишь одного Тольку (его она отдала им бесплатно – Т.Л.) оставили бы заводчице, – обошлось бы нам дешевле» (стр.219).

          Тема денег неоднократно появляется в рассказах, хотя и мимолётными намёками порой, так сказать, чтобы читатель не забывал, кто автор. Например, его семейный «ангел» – Саша Злой – находит ветеринара для обречённой любимой собаки З.П., самого-самого что ни на есть… Но приходится ждать, когда он вернётся из зарубежной командировки, куда вызван для осмотра личной кошечки президента одной из восточных республик, освободившейся от советского гнёта! Да и вообще автор «патологий», «грехов» и иже с ними демонстрирует в этих рассказах не только любовь к собакам и сентиментальность, но и свою доброту к людям(!), не всем, естественно, но всё-таки: они с женой следят за судьбой Саши Злого, украинца, арестованного сразу при пересечении границы Украины, и с облегчением вздыхают, когда его освободили при обмене военнопленными.

          Не сходит со страниц рассказов и традиционная для творчества З.П. тема алкоголя. Весьма красочно, к примеру, излагает он фуршетное застолье «по-соседски» с охотником Никанорычем. А сколько незабываемых страниц посвящено празднованию одного из дней рождения З.П. в обществе алкаша Алёшки, где с документальной точностью описывается, чуть ли не каждый момент его состояния – от момента выпивки до полной потери сознания от алкогольной интоксикации. «Очнулся, засыпанный собачьим лаем, словно тяжёлым битым хрусталём. Лай был повсюду. Лаяли надо мной, вокруг меня, внутри меня.  Я резко поднялся и сел на землю. Плавки слетели с ноги – и валялись засохшей кровавой тряпкой поодаль, все в налипшем песке. Кожа моя пахла окалиной и сухой кровью. 

Напротив меня, посередине реки, стояла лодка. В лодке сидел Алёшка и делал мне знаки рукой. Поначалу я думал, что лай Кержака заглушает его голос, но вскоре догадался, что Алёшка осип. Он долго звал меня. С какого-то времени он был уверен, что я умер. Я был окровавлен, бледен и недвижим» (стр. 188). М-даа! Впечатляет! То, что надо! Дивный рассказ «для семейного чтения»!

          Перечисленным, разумеется, не исчерпываются все темы сборника. Но вот о героической борьбе З.П. с бандитами неизвестного рода и племени, появившимися в предпраздничный новогодний день, я не могу не рассказать. Это воистину шедевр! Немаловажную деталь отмечает автор: «В дворовой двери у нас имелись две бойницы – чтоб желающий войти к нам с улицы без приглашения (курсив мой – Т.Л.) сразу увидел во дворе собак» (стр. 162). К сожалению, в сборнике отсутствуют даты написания рассказов: до поездок З.П. в сражающийся Донбасс или /и раньше были предвидения нежелательных встреч на территории «частной собственности»? Вероятно, да, были, поскольку во дворе возлежал ласковый сенбернар Шмель, добрейшей души «человек», любящий весь мир без исключения, а два бойцовских пса: мастино наполетано – Нигга и тибетский мастиф Кержак, которого З.П. предусмотрительно взял на поводок. И он «… раздувался у моих ног, хрипя как бешеный самовар: он тоже хотел взглянуть на гостей». Неизвестная машина, неизвестные люди. З.П., ожидавший приезда своих детей, «имел в кармане несколько шутих и крепких, толщиной в палец, петард. Повинуясь безотчётному чувству, я поджёг одну петарду. (…) В машине всех будто подбросило. Отступать теперь было некуда: там сидели взрослые парни – и они сразу догадались, что их не убили, а только унизили. Пассажир, крича что-то остервенелое, успел распахнуть свою дверь, но и я свою – тоже. Поводка Кержака хватило ровно на то, чтобы пёс вогнал своё тело в открытую дверь машины, щёлкнув пастью в тридцати сантиметрах от загорелого лица успевшего отпрянуть пассажира. Откидываясь назад, он сильно ударил водителя в нос.

За спиной у меня оставалась другая собака и без поводка. Мастино наполетано Нигга, в отличие от хрипящего в неистовом бешенстве тибета, вылетел молча, обуреваемый лишь одною мечтой, чтобы я его не остановил. Он принял решение сам, догадавшись, что с этой стороны они будут мешать друг другу с Кержаком. Обогнув в два прыжка машину, Нигга явился к пассажиру с задних сидений, уже вынесшему ногу на снег. Лишь безупречная реакция спасла того. Дверь тут же с хрястом закрылась. Водитель, отирая кровь с губ и подбородка, включил скорость. (…)        В машине орали, но моё очумелое сердцебиение никак не позволяло мне разобрать произносимые там слова» (стр. 163–165). 

Вот это собаки так собаки! С ними и петарды – грозное оружие. Обе породы, как я уточнила из справочника, предназначены для охраны, причем неаполитанский мастиф – относится «к собакам одного хозяина», который беспрекословно подчиняется только ему.                                     

В сборнике много чисто биографических данных, раскрывающих не только брутальность З.П., но и его тонкую чувствительную натуру – тут и ручной снегирь, которого он кормит пшеном новогодним утром, он молится в церкви, когда хирург оперирует его обречённого пса, не в силах находиться в клинике, едет приобрести партнёра для Зольки, сучки из породы бассетов, чтобы – не дай бог!, она не стала предметом вожделения какого-нибудь из его огромных псов. А как он трогательно и долго просит прощения у говорившего попугая Хью, «обиженного совсем по-человечески» и переставшего с ним разговаривать! А уж его встреча нового года с бокалом шампанского в палате на одном матрасе в ветеринарной клинике с прооперированным Кержаком!.. – Без комментариев!

Читая, я неоднократно задавала себе вопрос, что здесь правда, а что «литература». Книга сдана в печать в августе 2024 года, т.е. год и три месяца спустя после чудовищного теракта в мае 2023 года. Не поэтому ли последний рассказ в сборнике назван «Домом инвалидов»: «У всякого дома случаются приливы и отливы. (…) Я бродил по пустому дому, как привидение, а если и боялся кого-то встретить – то лишь себя. Но ничего не пустует там, где положено продолжиться жизни» (Курсив мой – Т.Л., стр. 229). Инвалид, перенесший неимоверное количество реанимаций и операций, как и его верный Кержак… Луч надежды на жизнь. Не потому ли написаны и изданы эти рассказы, где автор по аннотации предстаёт таким, каким мы (читатели) «его ещё не знали». От переносимых страданий и безысходности захотелось остаться в людской памяти белым, как лебединая борзая Кай и пушистым, как рыжий кот, верный дому? Или, как я полагала раньше, все сантименты добавлены некими близкими или сотрудниками ООО «Захар Прилепин»?                     Ответ на первый вопрос оказался неверным: в одном из его интервью, данным по поводу романа «Тума», последнего на сегодняшний день, З.П. сказал, что в посттравматическое время он писал роман о Степане Разине. Псевдоисторический роман? Нет, это не моё. Мне хватило в своё время его «Обители», в которой по-настоящему интересны, с моей точки зрения, только дневники действительного участника тех событий. Покупать «Туму» не буду, да и свободного времени изучать «Туму» в библиотеке нет. Ответ на второй вопрос не снимается с повестки дня, сомнения таки остались.         

Но пора от раздумий о творчестве якобы «неизвестного» З.П. вернуться к началу, к премии «Слово». Этот сборник, повторюсь, был премирован жюри в номинации «книга для семейного чтения». Для начала обратим внимание, что книга имеет возрастное ограничение не 0+ и даже не 6+, а все 16+! Оригинальное семейное чтение! Неужели бабушка с дедушкой, собрав своих детей и старших внуков, предварительно отобрав у них телефоны и прочие гаджеты, вслух читают им подряд новую прозу Захара Прилепина? Подряд читают и про алкоголь, и про «грехопадение» Шмеля, и про судьбу соседки Гали, бывшей комсомолки, лишённой сначала родительских прав, после лишения дочери того же права снова назначенной опекуншей внучки, из-за пьянства вскоре повторно отобранного и у бабушки; и про… Представив такую сценку, вспоминаю классика: «Назови мне такую обитель, я такого угла не видал»… Может быть, члены жюри первого конкурса «Слово» ответят? Кто читал, кто и почему выбрал эту номинацию? Ещё раз, подчеркну: я отнюдь не оспариваю решение высокоуважаемого жюри, потрясает только выбор номинации.

               Сентябрь 2025 года, Санкт-Петербур